Поскольку Мись был кавказской овчаркой, к нему постоянно проявляла интерес всякая домашняя скотина, главным образом коровы и овцы. В каждой нашей загородной прогулке с собакой нас неизменно сопровождали стада домашней живности. Коровы, овцы поднимались с травки и следовали за нами. Мисю было на это наплевать, хозяевам живности совсем наоборот. Помню, как какой-то мужик помчался за нами с дубинкой и кричал матери, что она украла у него стадо коров. Мы ничего не крали, но коровы и в самом деле окружали нас, хотя мы их не сманивали. А глупый мужик никак не хотел поверить, что они пошли за нами по собственной воле.
Его никогда не дрессировали, я говорю о Мисе, а не о мужике, был он умным сам по себе. С детства рос в обществе кошек и никогда их не обижал, а особым его расположением пользовались белые кошки, потому что другом его с самых ранних детских лет был Пимпусь, маленький беленький котёночек. Он тоже вырос в крупное животное размером с хорошего поросёнка, и когда они с Мисем спали рядышком, нельзя было разобрать, кто из них пёс, а кто кот. Если, разумеется, пса недавно мыли.
Купание Мись ненавидел смертельно. И вообще не выносил воду. К каким только ухищрениям мы не прибегали, чтобы затащить его в ванну! О наших намерениях он всегда знал заранее и уже с утра прятался под кроватью матери, не реагируя ни на какие посулы. Иногда к вечеру удавалось соблазнить его прогулкой. При возвращении с прогулки его уже поджидала купальная бригада, шесть рук хватали несчастного и затаскивали в ванну. Оказавшись в ванне, он уже не вырывался, стоял смирно, покорно подчиняясь экзекуции, и только ждал её конца, а потом, белюсенький и прелестный, выпрыгивал из ванны, отряхивался и опрометью мчался в спальню, где неизменно вытирался о покрывало на кровати матери.
Как-то раз Мись нечаянно угодил в пруд. Погнался за лягушкой, она из-под его носа прыгнула в пруд, а он за ней, не разобравшись, что вот эта гладкая зелень уже не твёрдая земля, а другая стихия. Окунувшись с головой, выплыл, отфыркиваясь, смертельно обиженный на то, что ему подстроили такое свинство, вылез на берег и принялся бегать вокруг пруда и яростно облаивать его, не понимая, какой же враг столкнул его в ненавистную воду.
Со стола в доме Мись никогда ни куска не стащил. Мясо могло свисать хоть до полу, он сидел, нюхал, слюнки текли, но знал, что на столе нельзя ничего трогать. Если же какая-нибудь кошка стаскивала мясо на пол, он немедленно его пожирал. Что на полу — можно. Правда, один раз он нарушил это правило, хотя не о мясе идёт речь.
Как-то у нас испекли оладьи, и огромное блюдо с горой оладьев стояло на буфете в кухне. Все ушли из дому, а меня тогда вообще не было в Груйце, я находилась у бабушки в Варшаве. Вот родители и воспользовались свободой, отправились к кому-то в гости. Вернулись поздно, мать зашла в кухню и удивилась. От горы оладий на блюде осталось всего несколько штук. В чем дело? Ведь в доме никого не было. Взглянув на пол, мать увидела тоненькую струйку сахарной пудры, которая вела через кухню куда-то в комнаты. Идя по сахарному следу, мать дошла до спальни. Струйка скрывалась под её кроватью. Мать все поняла.
Оладьи сожрал Мись и, зная, что поступил плохо, спрятался в своём убежище, под кроватью обожаемой хозяйки. Матери и в голову не пришло наказывать Мися за оладьи, она испугалась за него — как бы не повредило псу такое количество съеденных оладий. Встав на колени у кровати, мать заглядывала под неё и умоляла собаку:
— Мисюня, пёсик мой драгоценный, вылезай, пойдём прогуляемся, ну иди же к своей хозяйке!
Драгоценный пёсик тихонько скулил, стучал хвостом по полу, каялся, но из-под кровати не вылезал, так и провёл там сутки. Ничего плохого с ним, к счастью, не случилось, видимо, оладьи оказались пищей легко перевариваемой. Вреда собаке они не причинили.
Вред причинило что-то другое, никто не знал, что именно. Возможно, на улице собака что-то проглотила и серьёзно заболела. Пришлось везти её на извозчике к ветеринару. Два сильных мужика с трудом внесли Мися по лестнице, ветеринар осмотрел и прописал лекарство, которое велел давать псу через час по столовой ложке. В состав прописанной псу микстуры, кроме основного медикамента, входила чашка чёрного кофе и ложка коньяку. Моя мать, потеряв голову от горя, перепутала указания и влила в рот псу все лекарство за один раз. Пёс упился. Он не мог стоять, лапы разъезжались по полу, и Мись бессильно валился с ног. Мать, служанка и я плакали над неподвижно лежащей собакой горючими слезами, с ужасом ожидая, что она вот-вот испустит последний вздох. А собака заснула крепким сном и пробудилась здоровёхонькой.
В нашей семье Мись прожил почти восемнадцать лет и умер, когда у меня самой уже были дети. Другие псы сменялись чаще. Азу мы через какое-то время отдали знакомому охотнику, что несомненно принесло собаке пользу. Потом кто-то из знакомых дал нам подержать на годик водолаза, и мы с ним прямо замучились. Он лез в каждую лужу, которая встречалась нам на прогулках, и затягивал нас за собой на поводке в рыбные пруды. Помню, как меня затащил в глубокий придорожный ров с водой. Жил в нашем доме и терьер, но у нас ему было плохо, потому что на полу стояло мало цветов в больших горшках. Фикуса ему хватило на два дня, потом он принялся за драцену, и пришлось его отдать в добрые руки с приусадебным участком.
Не расскажешь обо всех дворнягах, которые перебывали в нашей семье. В основном они жили на нашем садово-огородном участке, который у нас появился перед самой войной и о котором я уже говорила. Дом мы там так и не построили — все собирались — и жили летом в деревенской хате недалеко от нашего участка, по ту сторону дороги. У хозяев был дворовый пёс, живший в будке и бегавший по всему двору на длинной цепи. Мне так и не удалось с ним подружиться, он не проявлял склонности к дружбе со мной, и я немного побаивалась его. Пробираясь как-то к сортиру, стоящему за хатой, я побоялась идти через двор и полезла через забор, напоровшись при этом на ржавый гвоздь. Колено долго болело, а шрам был виден тридцать лет, но никакого заражения крови не случилось. Впрочем, никаких заражений у меня вообще никогда не было, от этого Бог миловал.
А Пимпусь, тот самый огромный белый кот, больше всех любил Тересу. У нас он прожил несколько лет, а потом мы отвезли его к знакомым в деревню, тоже недалеко от Груйца. Ему там очень понравилось, главным образом понравились мыши, и чувствовал он там себя владетельным князем, с важностью обходя подвластные ему угодья. Но Тересу любить не переставал. Тереса часто бывала у тех наших знакомых, и Пимпусь откуда-то знал день, когда она приедет. В этот день он с утра сидел на дороге, поджидая её, и вёл к дому, а потом провожал аж до улицы. Простившись с Тересой, он усаживался на обочине дороги и смотрел вслед Тересе, пока та не скрывалась за поворотом. Такие знаки уважения он проявлял только к Тересе и ни к кому больше.
Кот Кайтусь панически боялся перьев. Обнаружила я это, когда мы играли в индейцев, впрочем, я к этому ещё вернусь. Кайтусь был полосатым котёнком-подростком, вроде бы нормальным. Мы с ним дружили, но при виде меня в индейском головном уборе из индюшачьих перьев Кайтусь вдруг в панике бросился от меня и забился под стол. Я удивилась. Решив понять, что такое вдруг с ним приключилось, заглянула к нему под стол, и тут он чуть с ума не сошёл от страха. Сняв свой роскошный головной убор, который мне мешал совсем забраться под стол, я в тревоге полезла к коту, а кот уже успокоился. Я тоже успокоилась, опять надела свой султан из перьев, и Кайтусь опять запаниковал. Явление меня заинтересовало, и я решила разобраться с ним до конца. Дошло до того, что я показала котёнку малюсенькое куриное пёрышко, достав его из подушки, и кот опять жутко перепугался. Оставив Кайтуся дрожать в истерике, я стала показывать пёрышко другим кошкам — никакого впечатления, один Кайтусь реагировал на него, и до сих пор я так и не знаю, в чем же дело.
Как правило, все кошки и собаки меня очень любили, сами взбирались на колени ко мне, что очень огорчало мою бабушку, которая утверждала — это нехорошая примета, я наверняка останусь старой девой. Столь мрачная перспектива в том возрасте меня не очень огорчала.
Животных в бабушкином доме не было. Избавившись от старшей дочери, она раз и навсегда избавилась от кошек. Именно моя мать притаскивала домой всяких несчастных собак и котят. Правда, на этом её заботы о животных кончались, дальнейшая судьба их её не интересовала. Есть крыша над головой, есть еда — и ладно. Таким образом, в детстве я жила в двух мирах. В Груйце и его окрестностях меня окружали люди и животные, в Варшаве — только люди.
( Мой дедушка был филателистом… )
Мой дедушка был филателистом. Коллекция марок ему досталась от кого-то, от кого — не знаю, но только не от отца, это точно, отец его землю обрабатывал, ему не до марок было. Может, от одного из
