завершающий залп и отключился. Ничего не понимающий мотоциклист с трудом вновь завел двигатель, домчался до площади Завиши, залихватски вскочил на тротуар, с трудом направил свою непослушную машину на мостовую, промчался по ее середине, потом мотоцикл упрямо ворвался опять на тротуар, оглушительно стреляя и распугивая прохожих. Над улицей и тротуаром повисли клубы черного дыма, а проклятый мотор опять заглох. На почтительном расстоянии столпились привлеченные канонадой прохожие, а мотогонщик, вытирая пот с лица, признался пану Северину, что последний раз сидел на мотоцикле еще до войны, а с мотоциклами с коляской вообще не имел дела никогда. И закончил проклятиями в адрес хваленого русского бензина.
В создавшейся ситуации пану Северину некогда было отстаивать честь русского бензина и выводить гонщика из заблуждения. Не время и не место.
— Ничего! — мужественно заявил он. — Только бы добраться до бензоколонки.
По-прежнему в облаках черного дыма и под непрерывным обстрелом добрались они совершенно невероятным слаломом до Иерусалимских Аллей, и тут мотор злорадно заглох как раз на трамвайных путях. Разогнавшийся трамвай, оглушительно трезвоня, был уже близко. Проявив удивительное самообладание, пан Северин соскочил с сиденья и оттащил с рельсов мотоцикл вместе с уцепившимся за руль гонщиком. Наблюдавший все это милиционер сначала остолбенел, потом подскочил с претензиями. Ему в красках описали случившееся, нещадно понося Советский Союз с его бензином и русских вообще. Кое-как добрались наконец до бензоколонки и, не слив оставшуюся в баке нефть, влили туда десять литров бензина.
— Пустяки! — беззаботно заметил пан Северин. — Само по себе смешается.
Гонщик не имел сил возражать. Все еще стреляя и испуская черный дым, добрались они до гаража мотогонщика, где пан Северин оставил свое приобретение, а потом забыл, где располагался гараж, и долго не мог его отыскать.
* * *
Это были очень трудные годы в моей жизни. Восемь часов ежедневно я проводила на работе, потом ехала к матери за сыном, делала покупки в магазинах, пыталась вести домашнее хозяйство и постоянно брала на дом дополнительную работу, потому что денег катастрофически не хватало. Для самой себя у меня уже не оставалось ни времени, ни сил.
Очень выгодная халтура со статистическими расчетами, о которой я уже упоминала, скоро закончилась, электрификация Польши шла к концу. А тут еще при последнем расчете со мной меня надули самым мерзким образом. Я подписала договор не глядя (привычка, оставшаяся у меня до сих пор), получила толстую пачку бумаг для обработки — этакое Эльдорадо! — сделала все в срок и уже предвкушала крупный заработок. Дудки! Заплатили мне только четверть следуемой суммы, объясняя, что это была только четверть упомянутого в договоре объема, дескать, там не было проставлено количество страниц. Меня чуть кондрашка не хватил, это был наглый обман, за выполненную мною работу полагалось именно столько денег, сколько я ожидала, но что поделаешь?
Проработав два года, я решила родить второго ребенка. Положение одного ребенка в семье я на собственном горьком опыте считала величайшим несчастьем, а мне очень не хотелось, чтобы мой сын был несчастным. Женщина всегда сумеет настоять на своем, и во время летнего отпуска в Ромбке я уже, слава Богу, была беременной.
Ромбка — это деревня в трех с половиной километрах к западу от Лебы, расположенная между морем и озером. Тогда в этой деревушке было всего три избы, и вела к ней абсолютно непроезжая дорога, вся в ухабах и выбоинах, но меня это тогда не волновало, поскольку машины у нас еще не было. Как мы туда добрались — не помню. Озеро было у нас под носом, к морю же надо было идти с полчаса через восхитительный лес, кишащий кровопийцами-комарами. Как только из лесу человек выходил к морскому берегу, комары тут же кончались, так что требовалось выдержать лишь полчаса.
Отдыхали мы двумя семействами, было нас шесть человек: мы втроем и Янка с мужем и ребенком. В свое время она вышла за Доната, в свое время родила Кшиштофа, которому тогда было два с половиной годика. Моему сыну было уже пять с половиной. В одном из рыбачьих домиков мы сняли по комнатке наверху, и обошлись они нам задешево, ибо в те годы Ромбку мало кто знал. С питанием были трудности. Кроме рыбы, на месте ничего нельзя было достать, приходилось совершать пешие рейсы в Лебу, в магазин. Хозяйка жарила нам рыбу, пойманную в озере, и мы головы ломали над тем, что же такое едим. Огромные ломти изумительно вкусного мяса и ни одной косточки! Оказалось, это судак.
Видимо вдохновленный вкусными судаками, муж тоже решил попробовать счастья в рыбной ловле. Я не возражала, пусть попытается, поймает, не поймает — неважно, а поплавать по озеру в прекрасный летний вечер одно удовольствие. Муж накопал червей, мы сели в лодку и отправились на рыбную ловлю. Выбрав в тростниках подходящее, на его взгляд, «окно», муж насадил червя на крючок и забросил его в воду. Снисходительно и благодушно смотрела я на начинающего рыболова, поневоле сравнивая его с отцом, и даже не дрогнула, когда поплавок нырнул. Муж подсек, и я увидела на крючке весьма солидную рыбу.
Не веря своим глазам, пялилась я на нее, а весь сияющий муж уже насаживал второго червя. И вытащил вторую рыбу! После шестой я высказала предположение, что он специально напустил в это место рыбу, чтобы похвастаться передо мной.
Муж был в восторге как от своего рыбацкого успеха, так и от моего неподдельного восхищения. Того, что он наловил, нам хватило на два дня, а рыба клевала к перемене погоды.
Перемена погоды нас доконала. Несколько дней бушевал сильный ветер и лил дождь, ловить рыбу в таких условиях было невозможно, нам грозила голодная смерть, и нашим мужьям ничего не оставалось, как отправляться за продуктами в Лебу. Правда, отправились они не пешком, а на лодке, байдарке, одолжив ее у рыбаков. К счастью, и Станислав, и Донат плавать умели, а плыть обещали вдоль берега, на середину озера не выбираться.
Они вернулись уже вечером, промокшие до нитки и донельзя измученные, но довольные. Еще бы, мужественно преодолели все трудности, избежали множества опасностей и привезли семьям еду: размокший хлеб, превратившийся в кашу шоколад, разбитые яйца и что-то еще. Все было с удовольствием съедено, невзирая на нетоварный вид.
А еще мы питались ягодами. Их много было в лесу, мы с Янкой обе любили их собирать, и не говорите мне, что это трудно. Сколько раз в жизни приходилось мне питаться дарами леса! Я вообще очень люблю собирать разные дары природы: грибы, ягоды, янтарь, красивые ракушки и камешки, цветы и сухие ветки для цветочных композиций. Ягоды мы ели с молоком и сахаром, так питательнее. Выходит, у кого-то в Ромбке все-таки была корова, поскольку трудностей с молоком мы не испытывали.
Ну и там же, в Ромбке, начались у нас с мужем ссоры. Порядок в комнатах мы с Янкой наводили по очереди, и вот муж принялся ворчать, что Янка не выметает сор из-под кроватей. Не знаю, может, и не выметала, а кто его заставлял под кровати заглядывать? Янка с Донатом были в отпуску, хотели расслабиться, позволить себе отдохнуть от домашних трудов, но этого муж мой понять никак не мог. Я уже писала о том, какой образцовый порядок поддерживала в семье его мать, и детей своих приучила к нему. Неважно, город или деревня, неважно, отпуск или работа, в доме должна царить идеальная чистота. В этом отношении я ей в подметки не годилась, а муж просто уже не мог по-другому относиться к вопросам чистоты и порядка.
Потом он привязался ко мне, чего это они (Янка с Донатом) не налили воды в грязные кастрюли, чтобы остатки еды не засохли. Я пыталась объяснить мужу — не его дело, сами не налили, сами же будут потом мучиться, отскребывая. «Да это же ни в какие ворота не лезет!» — орал возмущенно муж, а мне опять приходилось служить буфером, смягчая напряжение.
Когда же он наконец докатился до того, что устроил мне скандал из-за кресла — дескать, я эгоистично всегда занимаю лучшее, я не выдержала и в свою очередь наорала на него. Вернее, не так. Разразилась слезами и, всхлипывая, допытывалась ответа на вопрос:
— Кто из вас тут беременный, вы или я?
Не знаю, с чего это я прибегла ко множественному числу, ни Янка, ни Донат на кресло не
