вкусу. К тому же она была под защитой своего спутника, который – о, это она поняла сразу – был здесь отнюдь не последним человеком. Маринино платье сидело как влитое. Поднятые вверх и заколотые в узел волосы заставляли по-балетному прямо держать спину и не опускать подбородок. Со стороны можно было подумать, что новая знакомая известного плейбоя Онисимова не только хороша собой, но и знает себе цену.
Онисимов обращался с ней подчеркнуто галантно, и к середине ужина во взглядах сидевших рядом красоток Маша не без удовольствия ловила оттенки зависти. После ужина к Онисимову и Маше стали подходить, знакомиться, спрашивать.
– Актриса Винецкая, Мария, – подчеркивая имя, с удовольствием представлял ее Онисимов. – Моя протеже. Восходящая звезда экрана.
– То-то я и смотрю – Мария, значит, Винецкая, – с интересом протянул один из подошедших к ним мужчин – высокий, налысо бритый, очень похожий на своего знаменитого отца, народного артиста СССР. – На Марину вроде похожа, но не она. А то я думал – опять ты, Вовка, скотина такая, у меня из-под носа девушку увел. Нам завтра съемки начинать, а ты с моей актрисой тут режим нарушаешь. Ну, раз не моя, то, так и быть, нарушайте.
Он уже направился было к столику с бокалами и фруктами, но Онисимов вдруг схватил его за руку и потащил за горшок с огромным растением, возле которого стояли они с Машей.
– Куда пошел? Поговорить надо! Мы, можно сказать, только ради тебя и пришли. Сдался нам твой именинник, сам понимаешь – много чести.
– Вовка, там всю выпивку разберут, – возмутился было лысый, но Онисимов был настроен решительно.
– Так, слушай, дорогой. Завтра у тебя начинаются съемки. Так вот, имей в виду – они у тебя завтра не начинаются.
– Почему? – заинтересовался лысый, забыв о выпивке. – Откуда такие данные? От Господа Бога?
– Скорее от черта, – хихикнул Онисимов. – Марина твоя загуляла…
– Она уехала! Почему вы… – возмутилась было Маша, но ее, разумеется, никто не стал слушать.
– Короче, ты эту… Марину то есть, знаешь, – продолжал Онисимов. – Наверняка нашла себе очередного папика и улетела с ним на Мальдивы купаться в океане любви. Можешь сам позвонить ей и уточнить детали.
Маша вздрогнула и посмотрела на режиссера подозрительно – откуда он мог дословно знать, что сказала Марина?
– Она всегда так говорит, когда находит очередного папика, – как ни в чем не бывало пояснил Онисимов.
Лысый понимающе хихикнул и хотел что-то добавить, и даже уже открыл рот, но, посмотрев на Машу, передумал. Лицо у него стало озадаченное.
– То есть ты хотел спросить, как же ты теперь будешь снимать? – помог ему Онисимов. – Вот и скажи мне спасибо. За Машу спасибо. Я ее нашел, сам снимать собираюсь, да уж для старого друга оторву пока от сердца. Тем более мой проект пока не запущен. Имей в виду – лицо то же, но эта – актриса от Бога, не то что Маринка. Можешь быть уверен. РАТИ заканчивает, вышла на диплом, но уж договоришься как- нибудь.
Марина стояла, опустив глаза и чувствуя, как ее лицо покрывается пятнами. О главной роли в сериале выпускница театралки, за которой не строятся в очередь режиссеры, может только мечтать. Но занять место Марины? Ведь это же нечестно, непорядочно! Или… нет?
– А моральная сторона дела пусть вас, Машенька, не волнует, – насмешливо сказал Онисимов, и Маша наконец подняла на него глаза – неужели он умеет читать мысли? – Не пугайтесь, просто все ваши мысли написаны у вас на лице. Ты понял, какую актрису я тебе нашел?! У нее на лице отражаются мысли! По гроб жизни будешь должен!
– Действительно… – задумчиво пробормотал лысый, пристально рассматривая Машу. – Действительно… С одной стороны, если у вас получится, вы, так уж и быть, избавите сестру от выплаты неустойки, а с другой… Хм. Приходите на студию завтра к восьми, посмотрим.
Домой с бала Маша вернулась далеко за полночь, ощущая себя настоящей принцессой. О событиях, которые произошли в ее жизни за последние два дня, она не стала рассказывать родителям – впрочем, они никогда особенно и не интересовались делами младшей дочери. Но Маша была слишком счастлива, чтобы сейчас думать об этом. К тому же она всегда могла поделиться с верной Олеськой, что и сделала, немедленно позвонив.
– А ты? А он? А ты? А он? – как заведенная, повторяла подруга, слушая невероятный рассказ.
– Олесь, ну что ты как в рекламе? – засмеялась наконец Маша. – Смени пластинку!
– Блин! – потрясенно выдохнула Олеся и от полноты чувств повторила: – Бли-ин…
– Меня, Олесь, только одно беспокоит, – вздохнула Маша. – Что Марина скажет?
– Да блин! Она, может, там жить останется, на Канарах этих! Или приедет, когда уже все снято будет. Брось ты париться, все в порядке: ей – папик, тебе – роль. Ты же актриса, а она…
– Олеся! – строго сказала Маша. – Она моя сестра, и я сто раз просила тебя о ней так не говорить.
– Не буду, – послушно согласилась Олеся. – Только ты наплюй, да? И не вздумай отказаться.
– От таких предложений не отказываются, я же все понимаю. На мое место двести человек прибежит, если я откажусь. То есть не на мое, а на Маринино. Вот я и решила: скажу режиссеру, что согласна, но с условием: когда Марина вернется, он возьмет ее обратно. А я как бы временно.
– Дура ты, Маша, – печально констатировала подруга. – Но я где-то слышала, что хорошие актрисы – все дуры, а иначе им мозги играть мешают.
– Чего вы меня все обзываете? – возмутилась Маша. – И ты, и Марина. А вот Владимир Иванович меня хвалит, говорит, у меня умное лицо. И вообще он самый замечательный на свете.
– Влюбилась? – ахнула Олеська. – Ну, ничего, в него можно. Я бы и сама в него влюбилась. Слушай, а он женат?
– Да какая разница? – возмутилась Маша. – Я же не в этом смысле! Все, я спать пошла, у меня завтра такой день…
Впрочем, подруге Маша соврала. Она влюбилась в режиссера Онисимова во всех смыслах, какие только возможно себе вообразить: как женщина – в мужчину, как поклонница – в артиста, как начинающая актриса – в сильного режиссера. Неудивительно: талантливый, умный, успешный, респектабельный, щедрый, заботливый, деликатный, остроумный, порядочный… Словом, она наделяла его всеми на свете достоинствами и талантами. Позади были невероятно трудные первые пять дней съемок. По три серии в день, а в перерывах Маша мчалась на репетиции дипломного спектакля. И все это время рядом с ней был Онисимов – подсказывал, поправлял, успокаивал, внушал веру в свои силы, подчиняя ее себе и окрыляя одновременно. Да просто смотрел на нее так, что у Маши сердце замирало, проваливалось куда-то в живот и долго потом не возвращалось на место. Она даже ладошку прикладывала украдкой к груди, удивляясь – не стучит!
А на шестой день позвонила Марина. У нее был чужой, незнакомый голос, как будто она была тяжело больна. Маша, не узнавая ее, переспросила дважды. Марина говорила коротко, отрывисто, в совершенно не характерной для нее телеграфной манере и вместо привычных восклицательных знаков везде ставила точки.
– Машка, слушай и запоминай, только быстро – у меня мало денег на телефоне. Во-первых, положи деньги мне на сотовый, срочно. Во-вторых, переведи мне деньги на счет, который я тебе вышлю сейчас эсэмэской. Мне нужно три тысячи евро. Две у меня есть, возьми ты знаешь где. Не перебивай меня! Еще тысячу достань, где хочешь.
– Мариночка, что с тобой? Что случилось? – перепугалась Маша. – Ты в больнице? В полиции? Тебя украли?
– Не тараторь. У меня все в порядке. То есть я жива-здорова и не в полиции. Деньги мне нужны, чтобы купить билеты домой. Никому не говори. И побыстрее, пожалуйста. Не вынуждай меня ничего
