Она ужасно жалела, что у нее нет ни шпильки, ни заколки-невидимки, ни пилочки для ногтей, ничего такого, что могло бы помочь выковырять насекомое из ее уха или хотя бы нанести ему некоторый ущерб.
Вдруг здоровое ухо девушки напряглось. Откуда-то слева послышался громкий удар, словно камень стукнул о сталь.
Ба-у-м!
– Что это? – спросила саму себя Ева.
В этот момент удар повторился.
Ба-у-м!!
Ершова быстро повернулась и прижалась к стене здоровым ухом. Ей показалось, что где-то недалеко шумит вода.
– Никого нет, – сказала Юля, заходя в столовую. – Непонятно, а где же Ульяна Ильинична?
– Наверное, вышла, – тихо сказал Гришин, придерживая подругу за локоток.
Он развернул Юлю и впился губами в ее губы. Темные очки девушки поползли в сторону. В этот момент вожак прыгнул вперед.
Алексея спасли темные очки подруги. За мгновение до прыжка он увидел в гладкой черной поверхности отражение зверя, приготовившегося к прыжку.
– А-а-а! – заорал Гришин, сбивая Юлю на пол.
Очки упали и разбились. Во все стороны брызнули осколки темного стекла. Вожак пролетел в миллиметре от лица Гришина и тяжело обрушился на стол. Через мгновение зверь повернулся. Его красные глаза блестели. Алексей схватил в руки табурет. Изо рта крысы капала слюна. Рыльце ее было перекошено от ненависти.
– Я ни в чем не виновата! – закричала Юля, глядя на зверя. – Помогите, кто-нибудь!
Но в помещении никого не было. Буфетчица Ульяна Ильинична, обычно делавшая для сотрудников НИИ бутерброды и наливавшая им чай, была мертва уже около двух часов. Ее тело, располосованное острыми зубами, лежало в подсобке, где она надеялась спастись от смерти.
– Я ничего не сделала! – продолжала кричать Юля.
Гришин молчал, сжимая в руках табурет. Вожак повернулся к орущей девушке.
– Примерно так же я чувствовал себя в армии, куда меня забрали со второго курса института, – сказал Овчинников, с чавканьем вытаскивая ноги из грязи. – Только автомата Калашникова не хватает и танковой рации.
Тьма была кромешной. По лицу полковника и Богдана хлестали колючие ветви, корни цеплялись за ноги, сверху капало.
– Скажи спасибо, что у нас есть проводник, – мрачно сказал Владимир Евгеньевич.
– А куда он, кстати, нас ведет? Не забывай, что псы любят мясо, – мрачно пошутил Овчинников.
– А аптечка тогда зачем? Для отвода глаз?
Богдан поскользнулся и упал.
– Фу-у-у, – сказал он откуда-то снизу, – какая тут гадость внизу! Червяки какие-то.
– Дождевые? – уточнил Рязанцев.
– Может, и дождевые. А может, и личинки какие-то, уж больно они скользкие, – пробормотал Богдан, поднимаясь и отряхиваясь. – Я, кстати, когда падал, ботинок потерял.
Они принялись рыться в грязной жиже, пронизанной корнями и кишевшей уродливой живностью, но ботинок как сквозь землю провалился.
– Я думаю, что его уже сожрали местные жители, – неудачно пошутил полковник.
– Странно, неужели твердый, жесткий и пропитанный вонючей краской ботинок лучше, чем вкусная, сочная и мясистая нога? – подхватил Овчинников и вдруг завопил благим матом.
– Ты что? – растерянно спросил Рязанцев.
– Кусается, гад, – сказал Богдан и поднял за ногу большого муравья. – Термит? – спросил он, рассматривая мозгоеда при свете зажигалки.
– Не знаю, – растерянно ответил полковник, рассматривая насекомое. – Тут вообще сплошные уроды в лесу. Они в этом НИИ так и плодятся, так и плодятся! А потом эта дрянь разбегается по окрестностям. Они, может, и не хотели бы, чтобы эти сволочи покидали стены института, но разве их удержишь…
– Это все Утюгов, – мрачно кивнул Овчинников. – Безнаказанность его окончательно развратила.
Мозгоед вывернулся и быстро побежал по рукаву Богдана, перепрыгнул на шею и ринулся к уху, но тот сшиб его прицельным щелчком.
– Вот букашка вонючая, – покачал головой Овчинников, – еще и в уши лезет! Не нравится мне этот муравей. Не забывайте, что я отработал у Утюгова несколько лет и все его штучки-дрючки знаю. Он вообще ничего хорошего сделать не может, только гадости одни.
Мужчины еще некоторое время сосредоточенно рылись в грязи, пытаясь отыскать утонувший ботинок, но так ничего и не нашли.
Лариса вытаскивала кирпич за кирпичом. Работа спорилась, дырка в стене становилась все шире и глубже. При этом светлые волосы Ильиной постепенно высыхали, и насекомые приближались все ближе и ближе к голове.
– Лара, быстрее! – подбадривала саму себя девушка.
Еще один кирпич со стуком упал на пол. Ильина покрепче сжала в длинных тонких пальцах поцарапанную и погнутую о камни пряжку и принялась с остервенением отковыривать следующий твердый глиняный параллелепипед. Девушка поцарапала палец, но даже не заметила этого. Отчаяние гнало ее вперед, не позволяя остановиться и вытереть кровь. При этом ее мысли бродили очень далеко от сырого и холодного карцера.
– Когда-то Гришин, будучи в крепком подпитии, рассказал мне легенду о кровавом обмылке, – сказала девушка вслух, – но я не поверила ему. Во-первых, он был пьян. А во-вторых, он был пьян очень сильно. Но вдруг обмылок и правда существует?
Лариса вздохнула и усилием воли отогнала от себя эти мысли. Кровавый обмылок, представляющий собой красную мягкую субстанцию, по слухам, представлял собой препарат широкого спектра действия, нивелирующий предварительно сделанные вмешательства в ДНК живого существа. Другими словами, это был антидот, причем универсальный.
– Но, как ученый, я могу сказать, что подобная штука не может существовать, – пожала плечами Лара. – Это просто слухи, которые люди распускают в нашем НИИ от отчаяния.
Она упорно ковыряла стену.
– С другой стороны, я ни разу не видела никого, кто бы действительно получил от Утюгова противоядие, снимающее негативные последствия генной инженерии. Значит ли это, что на самом деле наши уродства необратимы? И еще одна загадка – кто является тем самым мистером или миссис Х, который…
Еще один кирпич упал прямо Ларисе на ногу. Девушка вскрикнула и несколько секунд, согнувшись, прыгала по камере на одной ноге, стараясь не стукнуться головой о потолок. После того как боль утихла, Ильина приложила ухо к стене. Шумело уже совсем рядом. Она протянула руку вперед и коснулась чего-то холодного, мокрого и гладкого.
Это была толстая железная труба. Лариса взяла из кучи один кирпич и ударила по ней.
– Ба-ум! – раздался громкий низкий звон.
Ильина ударила еще раз, опять и опять, намереваясь пробить железное покрытие, но труба не поддавалась. Она оказалась крепче, чем думала Лара.
Лиза, в прошлом удачливый наемный убийца, а ныне беспомощная раненая девушка, дрожащая от лихорадки, лежала на подстилке из листьев, пропитанных ее спекшейся кровью, и молилась. Она очень давно не обращалась к богу, с того самого дня, когда, убив свою первую жертву, обнаружила на груди под крестом, который она носила скорее по привычке, чем из религиозных соображений, большое воспаленное пятно.
– Раздражение. Видимо, из-за металла, – пожала тогда плечами Минина, сняла крестик, положила его на полочку в ванной и больше никогда не надевала.
Сейчас же, корчась от боли, Лиза пыталась вспомнить хоть одну молитву, но ничего не приходило ей в
