линии 1939 года, приращения за счет области Кенигсберга, а также «урезания» поверженной державы в пользу Польши. Британцы и американцы последовательно противились столь масштабной перекройке карты. Однако Сталин был неумолим и шаг за шагом «выдавливал» из своих партнеров все новые уступки, в конечном счете определив границы в Европе, существующие до сих пор.
А о некоторых изменениях он сообщал постфактум и ставил сателлитов перед свершившимся фактом. В частности, в ходе Потсдамской конференции он уведомил союзников о том, что на территории восточнее Одера немецкого населения уже нет. Якобы оно оттуда бежало. Существует предположение, что именно ради возможности произнести эту фразу советским солдатам в тогдашней восточной Германии, а ныне западной Польше было разрешено безнаказанно убивать и насиловать жителей. Помимо прочего эти преступления увеличили способность вермахта к сопротивлению, то есть привели к увеличению жертв в рядах Красной Армии.
Более того, только благодаря энергичным протестам Черчилля удалось избежать массового избиения германского офицерского корпуса. Сталин предлагал истребить от 50 до 100 тысяч командиров вермахта. Рузвельт выражал согласие с этим преступлением (с. 239, 244). Однако 12 апреля 1945 г. он умер, его сменил твердый Трумэн, что окончательно похоронило этот план.
Четвертая часть посвящена демонтажу оборудования германских заводов и его вывозу в СССР. Несколько страниц посвящено и неистовому в своей разнузданности «частному» грабежу Германии Красной Армией, чудовищному погрому 1945 года. Разбой рядовых и офицеров был узаконен приказом ГКО № 7192 от 23 декабря 1944 г. Этой директивой разрешалось отправлять раз в месяц домой посылки — солдатам до 5 килограммов, офицерам — 10, генералам — 16. Но 10 марта 1945 года приказом № 7777 поток награбленного был резко снижен. Отныне разрешалось посылать домой «только» 1 кило сахара или кондитерских изделий, 200 граммов мыла, а также от трех до пяти предметов потребления в месяц. Даты этих документов также наводят на мысль о стремлении изгнать жителей именно с отторгаемых от Германии земель. Так или иначе, вся первая половина 1945 года описывается как советская вакханалия насилия, сопровождавшаяся сожжением сел и даже небольших городов, разрушением замков, поместий и отдельных хижин и лачуг, массовым вандализмом, зверствами и сексуальными преступлениями, совершенными как с холодной головой, так и в пьяном угаре.
Но главным был все же организованный грабеж, к которому власти организационно подготовились еще в середине 1944 года, создав соответствующие учреждения. Забиралось не только промышленное оборудование, но и предметы искусства, драгоценности, продукты питания, скот и многое другое.
Разумеется, все это транспортировалось в ужасных условиях, что приводило к огромным потерям. Станки нередко оставлялись под открытым небом и выходили из строя, скот дох, античные вазы разбивались. Не больше порядка и основательности наблюдалось при вводе этого добра в эксплуатацию.
Однако количество увезенного было таким, что оно все же сыграло свою положительную роль в советской экономике.
Ключевым тезисом работы является мысль о том, что именно вывоз добычи и получение репараций из Германии и отчасти других поверженных стран и даже Польши привели к восхождению СССР к статусу сверхдержавы.
В общем-то, исключительное значение этих «поставок» для восстановления и развития советской экономики отмечали преподаватели российских вузов на лекциях еще в конце 1990-х. Но Мусиаль приводит конкретные сведения. В 1945 году в СССР электрогенераторы вырабатывали 9936 мегаватт, советская сторона демонтировала электрогенераторы общей производительностью 8039 мегаватт (т. е. 80 % от советских мощностей). Благодаря добыче и репарациям более чем в полтора раза увеличилась суммарная мощность паровых котлов Страны Советов. На 90 %, т. е. почти вдвое, возросло количество прессов и промышленных кузнечных молотов, в полтора раза увеличилось число деревообрабатывающих станков (с. 354). Резко возросло качество типографской продукции. И это только часть примеров. Количество крупных промышленных предприятий, построенных и восстановленных, составило в 1928–1932 гг. 1500, в 1933– 1937 гг. — 4500, в годы войны — 11 тысяч (из них 7500 восстановленных), в первую послевоенную пятилетку — 6200 и в 1951–1955 — всего 3200 (с. 357).
С другой стороны, СССР и до Второй мировой войны был сверхдержавой, если учитывать количество и качество вооружения и развитие военной промышленности. Поэтому, может быть, имеет смысл говорить о восстановлении этого статуса — разумеется, с новыми территориями.
Кроме того, советская экономика, в том числе и ВПК, интенсивно и даже по-своему успешно развивалась в 1954–1964 гг. Именно в это десятилетие резко улучшились материальное положение населения (пусть и порой в нелепой форме «хрущевского барАкко»), система образования и здравоохранения, а продолжительность жизни в СССР в целом достигла уровня развитых стран. К тому же периоду относится и ряд достижений в военной сфере (чего стоит только полет в космос), а также наращивание советского присутствия, в том числе военного, в третьем мире. А ведь позитивный импульс от германских репараций, по словам самого Мусиаля, в целом иссяк как раз к 1954 году.
Не менее спорен и используемый в книге оригинальный тезис Алена Безансона о том, что социализм из-за своей бесхозяйственности мог развиваться, только захватывая и обчищая более экономически развитые страны и регионы. Во-первых, завоевание новых земель — дорогое удовольствие для агрессора, и большой вопрос, компенсирует ли, пусть и обильная, добыча предвоенные и военные расходы. Во-вторых, система могла долго существовать, только покорив всю землю, т. е. уничтожив конкурента и объект для сравнения — мир свободной экономики. Поэтому захват лишь его части не играл принципиального значения.
К недостаткам работы можно отнести довольно тяжелый, сухой стиль повествования и избыточную детализацию, характерную для польской историографической традиции. Похвальная для ученого любовь к статистике переходит в цифроманию. Хотя вполне можно было бы привести только обобщающие данные, а десятки примеров заменить отдельными яркими цитатами — красочными рассказами как потерпевших, так и захлебывающихся от полученных эмоций свидетелей, и даже сдержанными показаниями обогатившихся.
Некоторые утверждения, наоборот, недостаточно внятно подкреплены примерами. В частности, говорится о том, что успехи танковой промышленности 19391941 гг. были вызваны в значительной степени трансфером германских технологий (с. 370). Однако положение повисает в воздухе. Хотя это могло бы стать сенсацией, если доказать, что знаменитый Т-34 был пущен в серию, а то и возник вследствие «посылок» Гитлера.
Положение о том, что СССР после смерти Сталина десятилетиями эксплуатировал Польскую Народную Республику (с. 300), как и других социалистических европейских сателлитов (с. 311), не подкреплено ссылкой ни на источник, ни на работу предшественников. Один раз указывается на конкретные механизмы этой эксплуатации — диктат выгодных для СССР обменных курсов валют, а также произвольную установку цен на товары при экспортно-импортных операциях (с. 363–366).
Но это касается лишь конца 1940 — начала 1950-х гг. Более того, в другом месте автор противоречит сам себе: заявляется о том, что экономики восточноевропейских сателлитов превратились в балласт для народного хозяйства родины мирового пролетариата (с. 368).
В странах бывшего Советского Союза в народе до сих пор бытует мнение о том, что «мы были нищие, а сами всех подкармливали». Может быть, это несправедливый стереотип. Но, с другой стороны, в 1965– 1985 гг. независимые от Москвы Румыния и Албания жили похуже, чем накрепко пристегнутые к Советскому Союзу Венгрия («гуляш-социализм»), Чехословакия, ГДР («лучшая республика СССР») и Болгария («болгарский слон — младший брат русского слона»). Поэтому тезис о длительном советском обворовывании Центральной Европы требует обоснования.
Ограбление же в 1944–1953 гг. Германии и подвернувшихся под руку других стран представлено в книге хоть и излишне сухо, но по-настоящему развернуто и многомерно.
Дмитрий Хмельницкий
