килограмма в день черного и всегда сырого хлеба и пшена, из которого утром готовят кашу, а вечером суп. В суп через день кладется вяленая вобла, иногда головки соленой воблы, но рыба эта всегда настолько испорченная, что около склада, где она хранится, нельзя пройти от зловония. Изредка в суп попадает картофель, но почти всегда сырой и мерзлый. Мясо, то есть худая, от палых лошадей, конина, дается заключенным два раза в неделю: 5 – 6 маленьких кусочков, накрошенных в суп, в общей сложности не более 100 граммов.
В кашу кладется микроскопическое количество подсолнечного масла, не более двух граммов на человека. Заключенные никогда не получают полностью той ничтожной нормы масла, приблизительно 15 граммов в день, которая на них полагается: надзиратели, пользуясь тем, что продовольственным складом заведует заключенный, без стеснения забирают масло для собственного стола в неограниченном количестве. Они жарят себе на нем пирожки и оладьи, продают карелам и лопарям, выменивают на него себе сливочное масло, яйца, оленину, оленьи шкурки и т. д. Так делается и с мукой, отпускаемой для подболтки супа заключенных. Масло крадут не только чекисты, но и сами заведующие продовольственными складами: отчасти они берут его в свою пользу, а отчасти не выдают полностью кашеварам, боясь нехватки при отчетах и строгой ответственности за нее.
Сахару заключенный получает 400 граммов в месяц. Чаю он не получает и пьет голый кипяток. Не полагается ему и табак – махорка.
Одежда. Все заключенные СЛОНа работают в собственной одежде и носят собственное белье. Казенное обмундирование им дается лишь тогда, когда они окончательно износят свое собственное, и только тем, кто работает в лесу и ежедневно выполняет свой урок. В СЛОНе имеются поэтому, по официальному выражению, «раздетые». Кроме рваного и вшивого белья у них нет ничего. На 1 мая 1930 г. их в СЛОНе было 14 875 человек. Работать на лесозаготовках они не могут. Не может, однако, и ОГПУ допустить, чтобы 14 875 человек сидели без работы. Оно шлет заключенных в СЛОН для работы, оно ждет от них экспортный лес, и вдруг 15 тысяч человек будут сидеть и даром есть слоновский хлеб! Выход, конечно, нашли.
«Всех раздетых использовать на работах путем выдачи им одежды тех заключенных, которые возвращаются с работы по окончании урока», – такой приказ разослал УСЛОН всем командировкам, как только узнал о раздетых. Голодный, весь мокрый и еле передвигающий от усталости ноги заключенный теперь после работы должен был сейчас же раздеться до белья и отдать одежду своему товарищу. В одежде он все-таки мог согреться и отдохнуть. Теперь отобрали и это. Он может только набрать еловых ветвей, постелить их на голые нары и спать на них. Но покрыться ему все-таки нечем. Ночью, когда он начнет замерзать, он соскакивает с нар, бежит к железной печке и греется. Согревшись, опять идет на свое место и на некоторое время засыпает. Так проходит вся ночь у «хозяина» одежды, так проходит весь день у пользующегося его одеждой. Зато растет советский лесной экспорт. Зато СССР – мировой поставщик лесных материалов...
Расскажу по поводу раздетых случай, имевший место на острове Соловки зимой 1928 года. Все заключенные Кремля были выстроены на вечернюю поверку. Командир 12-й роты тоже выстроил своих «шакалов» на граничащей с ротой большой каменной площадке, покрытой тонким слоем льда. Человек пятьдесят среди них было раздетых. Чтобы они не раздражали чекистского глаза товарища дежурного, их поставили в задних рядах. Пока пришел дежурный, раздетые – совсем босые и в одних нижних рубашках – совсем замерзли. Когда дежурный чекист Карпов и с ним лагерный староста поздоровались и, сделав поверку, уходили, послышались какие-то странные звуки, похожие на плач. Карпов остановился, потом зашел в тыл строя. Там он увидел застывших от холода и странно визжащих раздетых.
– Это что за гвардия у тебя, ротный?
– А это – дети Ленина, – сказал с иронией кто-то из строя, опередив своим ответом командира роты...
Автор ответа был сначала посажен на 30 суток в «крикушник», а затем отправлен в штрафную командировку «Овсянка», на «загиб». (Об «Овсянке» читатель узнает впереди.)
Болезни и врачебная помощь. Отсутствие у заключенных сносной собственной одежды, совершенная непригодность, в условиях сурового Севера, слоновской и наличие раздетых – все ведет к массовому обмораживанию заключенных. В зиму на 1930 г. на одних только Колвицких командировках (в 30 километрах северо-восточнее станции Кандалакша) в одну неделю обморозилось 850 человек.
Обычно обмороженные оставляются на месте. Там они, если чудом не выздоровеют, погибают. Эти 850 человек были привезены на станцию Кандалакша, где находится штаб 3-го отделения СЛОНа. Привезли их потому, что иначе посланным вместо них новым заключенным негде было жить на командировке. В качестве представителя ИСО я принимал их. Несмотря на 30-градусный мороз, одежда с них была снята и оставлена работающим в лесу. Полуголые обмороженные лежали на санях, прикрытые сеном. Многих сняли с саней уже мертвыми. Еще живых перетаскали в холодный барак и положили на голые нары. Лазарет 3-го отделения, рассчитанный всего на 45 больных, принять их не мог; оказать какую-нибудь реальную помощь он тоже не мог: там не было ни медикаментов, ни перевязочного материала. В другие лазареты их тоже не послали: зачем расходоваться, чтобы выпустить из лазарета калеками?.. На что советской власти калеки?.. ИСО приняло меры лишь к тому, чтобы этот случай не сделался гласным для Кандалакшского «вольного» населения. Это было достигнуто: все 850 человек, как один, умерли от заражения крови. Всех их ночью живые «шакалы» свезли на санях в Кандалакшский залив и там сбросили в заранее приготовленные большие проруби...
так поется в одной популярной нелегальной песенке заключенных в СЛОНе.
Второй бич, которым природа севера бьет заключенных, – куриная слепота и цинга.
Куриная слепота часто ведет к убийству заключенного, когда он отойдет вечером несколько шагов от командировки в лес, чтобы оправиться, и заблудится. Чекист-надзиратель прекрасно знает, что заключенный заблудился по болезни, но он желает выслужиться, получить повышение, получить благодарность в приказе и денежную награду, а главное – им владеет особенный чекистский садизм. Он рад поэтому взять такого заключенного на мушку и выстрелом из винтовки положить наповал. Жертвы таких случаев исчисляются сотнями... Много раз мне, как уполномоченному ИСО, приходилось читать в рапортах: «Доношу, что мною, из винтовки № такой-то, застрелен заключенный такой-то за попытку к бегству»... ИСО отлично знает настоящую подоплеку такого «бегства», но оно ни разу за мое трехгодичное пребывание в СЛОНе не подвергало надзирателей какому-нибудь взысканию. И в самом деле: велика ли беда, если «одним шакалом меньше»!
Цинготный больной представляет страшное зрелище: с ранами на руках, ногах, на деснах, с вываливающимися зубами, ослабевший, худой, страшно голодный. Бывало, замирает сердце, когда взглянешь на них.
Третья распространенная группа больных – сумасшедшие.
Начинается обыкновенно с того, что с человеком делается истерика. Чекисты истерике не верят. Называют ее «симулянтством»: больного бьют «дрыном» или прикладом ружья и «для исцеления», как выражаются они, дают ему полуторный урок. Больной выполнить его не может и за это идет сначала в «крикушник», потом на штрафную командировку. Там заключенный окончательно сходит с ума. Когда чекисты-надзиратели наконец убедятся в его сумасшествии, больного, если он еще жив, направляют на одну из инвалидных командировок – чаше всего на Конд-остров. (С ним мы познакомимся впереди.)
На Поповом острове приходилось наблюдать: какая-нибудь уже пожилая женщина, интеллигентная каэрка, во время муштровки в строю с обычными «справа по порядку номеров рррассчитайсь», «отставить», кощунственной и матерной бранью, с бесконечными «здра» и «не слышу», вдруг падает в истерике на землю и начинает биться и кричать. Издерганные нервы сдали и перестали повиноваться!
Истерические припадки в строю случаются не только с женщинами, но и с мужчинами. Расскажу об одном, имевшем место на острове Соловки, в 14-й «запретной» роте, в которой находится много священников, ксендзов и мулл.
В роте происходила поверка. Один из священников, очень старый, высокий, седой, довольно крупный, стоял в задней шеренге. Пока подавались зычные команды: «Справа по порядку номеров рассчитайсь»,
