Маннергейма.
Все было хорошо, пока мы не нарвались на ситуацию, к которой совершенно не готовились. А подготовка к наступлению прямо противоположна подготовке к обороне.
Если некто забирается ночью в чью-то спальню и снимает для чего-то штаны, то это снятие штанов может быть выражением полной готовности к каким-то действиям. Но те же снятые штаны являются полной неготовностью к другой ситуации, если в спальне появляется некий нежданный дядя.
То есть чем выше готовность к нападению, тем ниже готовность к обороне.
В своей следующей книге я приведу фотографии французских танков в 1944 году — один танковый батальон. 50 танков стоят гусеница к гусенице. Между ними машины с боеприпасами и топливом. Это колоссальная масса, и если она пойдет вперед, остановить ее трудно.
Если бы они готовились к обороне и рассредоточили танки, никакой пикирующий бомбардировщик им не был бы страшен. Попасть в танк бомбой очень трудно, а бомба, упавшая в пяти метрах, танку не страшна. Но танки стоят тесно, изготовившись к нападению, и одна бомба попадает в машину с бензином, огонь перекидывается на машину с боеприпасами, те рванули, а вокруг масса танков и людей… Тогда хорошо видно, что готовность к наступлению оборачивается полной неготовностью к обороне.
— Другой вопрос — можно ли сказать, что армия в 1941 году хотела воевать меньше, чем в 1939-м или 1945-м?
— Нет, нельзя.
— Воевать не хотели всегда одинаково…
— А иногда и хотели. У меня есть письма, свидетельства пожилого человека, который мальчишкой видел Красную Армию в Литве весной 1941-го. Он пишет, что глаза солдат и офицеров просто горели огнем нетерпения. Они аж подпрыгивали от предвкушения чего-то предстоящего. Такой был настрой. Пропаганда же работала…
И это же проскакивает по выступлениям фронтовиков. У меня целый ящик вырезок, на нем написано: «Не такая война». Идут дикие какие-то учения, учения, учения… И вот вечером в воскресенье, где-то в далеком тылу, курсанты пришли в кино, вдруг сеанс прерывается, политрук выходит на сцену, объявляет: «Война!» Все выбегают радостные на улицу, обнимаются, кричат «Ура!»…
Для них это означало конец муштры и начало чего-то героического. Вот сейчас куда-то пойдем, увешаем грудь орденами, спасем человечество!
Я знаю ситуацию 1968-го, когда для нас был великой радостью поход в Чехословакию. Не надо больше писать планы занятий, чего-то там утверждать… никаких комиссий больше, которые едут проверять, как у меня кровати заправлены в казарме, ужас полный.
А тут есть возможность на танке прокатиться по Европе. Это же чудо.
— Как выглядит сейчас обсуждение этой, недавно еще замалчиваемой темы на Западе? В России вышло уже шесть сборников серии «Правда Виктора Суворова», там около 70 статей почти сорока авторов из разных стран. Ситуация с исследованием причин войны. Недавно в Америке вышла ваша книга «Главный виновник». Это большой прорыв, насколько я понимаю. Раньше версия «превентивной войны» была табу. Общепринятой в академическом мире являлась сталинская версия о коварном нападении Гитлера на мирный и ничего не подозревающий Советский Союз.
В Германии в 2009 г. вышел наш с вами сборник, составленный из статей русскоязычных историков, поддерживающих концепцию Суворова. Что-нибудь изменилось на Западе в последнее время в понимании причин мировой войны? И как выглядит это понимание?
— Что-то, конечно, изменилось, но идея о том, что Сталин был главным виновником Второй мировой войны, еще не овладела массами. Слишком долго им внушались всякие глупости. Начинаешь беседовать с умным вроде бы человеком, он говорит: «Да что вы! У вас же была одна винтовка на троих, обезглавленная армия…»
Эти мифы очень глубоко вбиты в сознание людей. С этим надо бороться, и я борюсь. Я уже не одинок, пол-вилось много других исследователей, ставших на этот путь. Но оболванивание было тотальным, и первым ласточкам в этой полярной зиме приходится очень-очень трудно.
— У меня сложилось впечатление, что на демократическом Западе та часть истории Второй мировой войны, которая касалась Советского Союза, даже в разгар «холодной войны» все равно базировалась на советских легендах, сталинских учебниках. А в основу исторической концепции Второй мировой войны легла сталинская брошюра 1948 года «Фальсификаторы истории».
— Да, именно так. И не только она. У нас вышла в послесталинское время шеститомная «История Великой Отечественной войны». Оттуда постоянно переписываются целые куски о том, что большинство советских танков было небоеспособно, что Сталин боялся войны…
И сегодня еще всерьез говорится о том, что пакт Молотова — Риббентропа — это ошибка глупенького Сталина, который ужасно хотел оттянуть войну.
— Как была принята книга в Америке?
— Книга идет. Но тяжело идет.
— А возражения есть?
— В том-то и дело, что нет. Ситуация нелепая. Возражений нет, рецензий нет, есть табу. «Ледокол» вышел в Англии в 1990 г. Сразу после этого я поехал к Джону Эриксону, главному английскому эксперту по этому периоду, по советско-германскому фронту. Это гуру, каждое слово которого являлось истиной в последней инстанции.
Вот передо мной лежит его книга, «Дорога в Сталинград», где подробно расписано, какой глупый был Сталин. Все это списано из шеститомника, одно к одному. Он оттуда просто передирал. Это самый главный эксперт!
А откуда еще им брать информацию? Русским языком они толком не владеют, им переводчик что-то там переводит, они это переписывают и подают как свои открытия. На Западе шеститомник неизвестен, знакомы с ним только несколько экспертов, с помощью переводчика. Вот на такие труды они и опирались. А труды эти были написаны очень правильно — мы дураки, Сталин ничего не понимал, техника устаревшая… Это принималось на «ура». Раз русские сами признаются, что они дураки, значит, мы — умные. Это то, что их устраивало.
Так вот, поехал я к Эриксону, выпили мы с ним. Принимал он меня очень хорошо, показал библиотеку, у него была колоссальная коллекция мемуаров русских генералов.
— А он русский знал?
— Очень плохо. На уровне «твоя моя не понимай». Я показал ему свою книгу на английском языке, которую он уже прочитал, и говорю: «Джон, пожалуйста, напишите, что вот такая книга вышла и что я в ней высказал новую идею». Он отвечает: «Я этого делать не буду».
Я говорю: «Джон, тогда напишите, что я болван, ничего не понимаю, а моя книга — это бред собачий». Он улыбнулся и сказал: «Нет, этого я делать тоже не буду».
То есть он понимал, что я полностью прав. Но он отказался реагировать, и никакой дискуссии не возникло. А раз Эриксон молчит, то и все более мелкие тоже молчали. Поняли, что это нечто такое, на что не надо обращать внимания.
Потом Эриксон выпустил второе переработанное издание своей книги «Дорога в Сталинград», где написал: «20 лет назад я написал книгу «Дорога в Сталинград». Сейчас я ее переиздаю, но мне в принципе в ней ничего менять не надо, поскольку за прошедшие двадцать лет ничего нового не появилось». Как будто он моей книги и не видел.
— А из Германии критика доносилась?
— Да, доносилась, например Бьянка Пиетров-Энкер…
