результате нарушения Советским Союзом своих международных обязательств, вытекавших из заключенных им с Польшей договоров, и посягало на основу существования Польского государства и населявшего его территорию народа, подрывало основные принципы международного права и угрожало международному миру и безопасности, его надлежит квалифицировать как международное преступление.[219]
Если между СССР и Польшей в сентябре 1939 г. имело место состояние войны, значит, оказавшихся во власти СССР, как противника Польши, польских военнослужащих, других комбатантов и некоторых некомбатантов следует признать именно военнопленными, режим плена которых, так как начало военных действий даже без объявления войны обуславливает необходимость соблюдения всеми воюющими сторонами норм права вооруженных конфликтов,[220] должен был регулироваться Положением о законах и обычаях сухопутной войны (приложение к IV Гаагской конвенции 1907 г.), ибо участником Женевской конвенции об обращении с военнопленными 1929 г. СССР не являлся. Учитывая же, что имело место принудительное задержание и обычных польских граждан,[221] правильным будет вести речь и о военнопленных, и об интернированных.
С XVIII века принципы международного права базировались на признании того, что пребывание в плену не является ни местью, ни наказанием, но лишь только превентивным заключением с единственной целью — исключить возможность дальнейшего участия солдат в боевых действиях. Согласно международно-правовым нормам военнопленные освобождаются или репатриируются тотчас же по прекращении военных действий. Однако это положение не распространяется на военнопленных, против которых возбуждено уголовное дело, а также на тех военнопленных, которые осуждены по законам держащей в плену державы.
Как же поступило советское правительство? Несмотря на прекращение боевых действий, многие польские военные офицеры, очевидно по причине напряженной политической обстановки в западных областях Украины и Белоруссии, советскими военными властями длительное время не освобождались. Более того, их как преступников направляли в находившиеся в ведении НКВД специальные лагеря. В апреле — мае 1940 г. более 15 тыс. польских военнопленных офицеров и полицейских [222] были вывезены из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей и переданы УНКВД Смоленской, Харьковской и Калининской областей. Конечными пунктами их маршрута стали Катынь, поселок Медное Тверской области и 6-й квартал лесопарковой зоны в Харькове…
Как было признано властями СССР в 1990 г.,[223] преступное решение о «физической ликвидации» названных военнопленных формировалось по всей служебной иерархии НКВД, что подтверждает ряд документов. Первым в их ряду следует назвать Положение о военнопленных, разработанное при участии А. Я. Вышинского и утвержденное СНК СССР 19 сентября 1939 г..[224] Ему сопутствовал список формируемых лагерей для военнопленных с указанием штатной численности (обслуживающего административного персонала), утвержденный заместителем наркома внутренних дел Союза ССР полковником Чернышевым.[225] Далее в п. 32 решения Политбюро ЦК ВКП (б) от 3 октября 1939 г. Берии и Мехлису предписывалось в трехдневный срок «представить предложения по вопросам о военнопленных и беженцах».[226] Во исполнение этого последовала директива Л. П. Берии от 8 октября 1939 г. о создании во всех лагерях «особых отделений по оперативно- чекистскому обслуживанию военнопленных». В их задачу входило выявление «антисоветских элементов» и контрреволюционеров. Наконец, в директиве от 31 декабря 1939 г. Берия прямо предписал ускорить работу следователей «по подготовке дел военнопленных — полицейских бывшей Польши для доклада на особом совещании НКВД СССР».[227]
Рассмотрение этих «дел» и закончилось преступлением в Катыни…
Осенью 1939 г. в Польше Сталину удалось приблизиться к своей заветной цели — «освободить угнетенные массы», а на деле ассимилировать их в условиях, в которых жило население Советского Союза. «Освободить» с помощью «непобедимой» Красной армии.
18 сентября 1939 г., на другой день после начала агрессии СССР против Польши, «Известия» писали: «Спасение идет из СССР. Грозная, суровая, непреклонная и великодушная — идет Рабоче-Крестьянская Красная армия. Ради… счастья человеческого построена наша страна, и на страже его стоит Красная армия. Ради этой цели Красная армия двинулась сегодня, затемняя небо стальными крыльями, потрясая землю бронемашинами, тяжелой поступью неисчислимых полков».[228] Не в процитированных ли строках раскрыто истинное предназначение первого в мире советского государства и Красной армии?
По-иному взглянуть на некоторые внешнеполитические и военные шаги Сталина, предпринятые в 1939 и 1940 гг., позволяет опубликованный на страницах «Военно — исторического журнала» «План поражения СССР», автором которого является маршал М. Н. Тухачевский. Вышеприведенное название плану, написанному Тухачевским в 1937 г. в тюремной камере, дано было явно по подсказке следствия. План якобы вредительский, по которому якобы действовали заговорщики: кое-где есть вкрапления, подсказанные следователями, о вредительских действиях заговорщиков. В целом же это довольно стройный план ведения войны на Западном театре военных действий, изложенный так, как он понимался высшим руководством Красной армии, и ничего пораженческого в нем нет. Это был план военного нападения на Германию.
Однако план, изложенный Тухачевским в тюремной камере, ничего нового Сталину не давал, ибо последний знал Западный театр военных действий не хуже Тухачевского, так как в разные периоды Гражданской войны он занимал посты члена РВС Северного (Петроградского), Западного и Юго-Западного фронтов, сутками просиживал над картами или ездил по воинским частям. Впрочем, все планы военного похода России в Европу или, напротив, планы европейских стран по войне с Россией были однотипны со времен Киевской Руси и определялись единственно географическим фактором: двумя «коридорами», разделенными обширными Пинскими болотами, — через Брест-Литовск, имея северной границей Балтийское море, или через Львов, имея южной границей Карпатские горы.
Именно этими путями, хорошо изученными Сталиным, должна была идти на Запад мировая революция.
Западный маршрут (белорусское направление) выглядел так: Минск — Варшава — Познань — Берлин и далее до Парижа. Юго-Западный (украинское направление): Киев — Львов — Краков — Вроцлав'(Бреслау) — Лейпциг — Мюнхен и далее по Европе.
В «Плане поражения СССР» (плане нападения на Германию) Тухачевский подчеркивал необходимость согласованного действия обоих фронтов — Украинского и Белорусского. По мнению Тухачевского, вопрос состоял лишь в том, которому из фронтов (направлений) отдать преимущественно решающее значение… «При варианте первоочередной ликвидации лимитрофов — все преимущества за белорусским направлением». Но эти преимущества сохраняются лишь «при условии нейтралитета Германии». Зато «при условии нахождения Германии в составе врагов… — все преимущества сосредоточения главных сил переходят к украинскому направлению».[229]
Советско-германский пакт о ненападении гарантировал сторонам проведение политики «нейтралитета» по отношению друг к другу (применительно к процитированным отрывкам плана Тухачевского «нейтралитет» следует понимать как лояльность ничего не подозревавшей об истинных намерениях советского правительства Германии). Секретным дополнительным протоколом от 23 августа 1939 г. лимитрофы — Эстония, Латвия, Финляндия, частично Польша — отходили в советскую сферу влияния. Что же касается юго-востока Европы (украинское направление), то, в отличие от упоминавшихся выше территорий, Бессарабия в п. 3 протокола от 23 августа не была однозначно причислена к сфере советских интересов, ибо Сталин, связав Гитлера пактом о ненападении, тем самым сделал ставку на «преимущества белорусского направления».[230] Почему же к сфере советских интересов в августе 1939 г. Сталин не осмелился присовокупить Литву. Ответ на этот вопрос будет дан чуть ниже. (В 1940 г., по мере охлаждения германо-советских отношений, во внешнеполитических шагах советского руководства стало все явственнее проглядываться предпочтение юго-западному варианту.) Однако заключая в 1939 г. соглашения с Германией, Сталин и Молотов предусмотрели и частично зафиксировали в советско-германских документах оба пути будущей советской экспансии.
Итак, осенью 1939 г., в свете отношений с германским правительством, перед советскими лидерами в
