Я покраснела и ничего не ответила. Вывод напрашивался сам по себе. Андрей каким-то образом умудрялся за мной наблюдать.
Всю ночь я не могла заснуть, все переваривала разговор с Андреем, воспоминания о нем рождали во мне добрые эмоции и нежный трепет. Почему-то мне очень хотелось ему верить, хотя я не до конца могла сформулировать для себя самой, чему именно.
Мой телефон тихонько пискнул, сообщив о приходе нового текстового сообщения. Оно было от Андрея. 'Я тоже не могу заснуть. Посмотри в окно, какой красивое серое утро, напоминает сюжет к иллюстрациям голландских сказок. Доброго утра и сладких снов'.
Я прижала телефон к груди и подошла к окну. Предрассветное небо становилось перламутрово- серым, в воздухе повисла влага, несколько окон в доме напротив зажглись желтым светом: люди просыпались, чтобы встретить новый день. Я вдохнула запах серого утра полной грудью и почувствовала, как в моей душе зарождается надежда. Впервые за долгое время я наблюдала наступление нового дня без мрачной тяжести на сердце, успевшей стать частью меня.
Глава 27
— Теперь он присылает мне смс за завидным постоянством, с регулярностью два раза в день, я даже начала их ждать.
— А что Вадим? Он знает?
— Меня это не заботит, если бы он хоть сколько-то мной интересовался, то, возможно, уже бы заметил. Но ему абсолютно плевать на меня, он всецело поглощен свой жизнью, своими планами, своими поездками, любовниками и любовницами. Моя жизнь — это бестолковая трата времени черт знает на что. Наши с Вадимом жизненные пути пролегают параллельно, не пересекаясь ни в одной точке, кроме, пожалуй, общего бара и кухни.
— Мне кажется, он в тебя влюблен, я чувствую.
— Кто? Вадим?
— Да нет, этот Андрей. Все-таки, я немножко мужчина, и точно знаю, на такие пируэты способны только влюбленные самцы, — с улыбкой произнес Витя, нетерпеливо ворочаясь на больничной койке. Последние несколько часов он был подсоединен к капельнице. Накануне Карамзин попросил меня составить ему компанию, пока он будет отбывать свой ежедневный больничный церемониал. Я не могла отказать в такой мелочи, в результате, мы все утро провели за сплетнями и болтовней.
— Меня пугает эта таинственность, зачем он говорит дурацкими загадками? Он ничего конкретного не предлагает, не объясняет, не обещает, за исключением того, что 'скоро все будет очень хорошо'. Если честно, меня раздражает неопределенность, непонимание того, чего я хочу от этих отношений, и главное, есть ли они вообще, эти отношения.
— Отношения определенно есть, только ты чего-то не знаешь. Я думаю, скоро нам откроется вся подноготная 'Темного рыцаря'.
— Лучше бы он оказался светлым рыцарем, — рассмеялась я.
— Светлые не так интересны, — с улыбкой заметил Витя.
— Я знаю, что ты не тот человек, которому уместно жаловаться, но я так устала. Мне тягостно находиться в доме, где я вынуждена жить, меня тошнит от мысли, что мне нужно туда возвращаться, я готова шляться где угодно, только бы не идти домой! Мой круг общения — пустоголовые куры, зацикленные на салонах красоты, тряпках и силиконе, да мажоры-наркоманы! Кому объяснить, в какой я западне, еще и оказаться в ней по собственной глупости!
Витя несколько секунд смотрел в одну точку, машинально поглаживая меня по руке.
— Как тебе кажется, эта история с той убитой девицей улеглась в памяти участников? Может быть, об этом все давно забыли, и ты сможешь спокойно отделаться от Вадима.
— Я сомневаюсь, дорогой мой. Срок давности преступлений истекает через двадцать лет, а не через три месяца. Сейчас все спокойно: Вадим держит меня на крючке, эти сволочи вообще не в курсе, что я что- то знаю, поэтому такая тишь да гладь. Стоит мне начать шевелиться, как все тут же всплывет на поверхность, и я окажусь в опасности. Мне становится очень страшно, когда я думаю об этом. Я загнала себя в золотую клетку на несколько лет. Еще, иногда я думаю, что Вадим наврал, когда пообещал развестись со мной через два года. Боюсь, что по прошествии двух лет, он никуда меня не отпустит.
— Так не может продолжаться, от тебя скоро останутся одни глаза и кости. Ты хоть что-то ешь?
— Да ем я, ем! Не превращайся в мамашу. Моя худоба — это все нервы.
— Расскажи обо всем своему новому поклоннику. Вдруг он поможет, — предложил Витя.
— Да ну, перестань, чем сможет мне помочь этот окрыленный романтик, стихотворение посвятит?
— Может, ты преувеличиваешь, и все не так ужасно. Но ведь что-то хорошее с тобой произошло за последнее время?
— Хорошее? Дай подумать. Да, пожалуй, хорошее произошло — я взяла автограф у Патрисии Каас и Тома Джонса на частной вечеринке у какого-то банкира.
— Перестань! Я серьезно!
— Я тоже серьезно. Витя, поверь мне, весь этот чертов блеск, за ним ведь ничего нет, одна пустота. Словно картонный кукольный домик со стенами, окрашенными в яркие цвета, только с одной стороны, пластмассовое счастье под стеклянным колпаком. С виду роскошная штука, на практике — все зыбко. Зачем иметь сто одно платье, если ты в каждом из них себя ненавидишь?
— Не знаю, я не ношу платья! — прыснул Витя.
— Иди к черту!
Мы рассмеялись. Карамзин всегда умел разрядить обстановку.
— Кирюша, не знаю, чем тебе помочь. Ты всегда можешь мне пожаловаться, не стесняйся моего плачевного состояния. Врачи говорят, что лечение новым канадским препаратом дает какие-то результаты, так что сколько-то я еще протяну.
— Не говори так, ты будешь жить долго.
— Несомненно, как скажешь, любовь моя.
Витя обнял меня левой рукой и прижал к себе, в правую руку была воткнута капельница.
— После твоих процедур, поедим мороженого, — предложила я.
— Мне не особенно можно злоупотреблять мороженым, а то схвачу воспаление легких.
Мое сердце сжалось. Здоровье стремительно покидало моего друга. И, как это ни страшно, я тоже ничем не могла ему помочь.
— Значит, поедим взбитых сливок, они похожи на мороженое, только теплые.
— Договорились, — улыбнулся Витя.
Я смотрела в окно больничной палаты, из которого открывался вид на унылый внутренний двор. Дворник усердно собирал опавшие желтые листья металлическим веником. На давно некрашеной скамейке сидели две древние седые бабушки, кутаясь в одинаковые серые оренбургские шали, судя по количеству дыр, сильно изъеденные молью.
— Друг, ну где же человек бывает счастлив? Раньше я была не счастлива, теперь еще более не счастлива, и кто вообще счастлив?
— Человек счастлив там, где его любят и где любит он, все остальное — хрень собачья. И еще, счастье — состояние фрагментарное, а не перманентное, приходит от случая к случаю.
— Друг, это классическая и давно устаревшая версия, другие есть?
— Других нет, а классика всегда в моде, особенно, клетка и продольная полоска.
— Иди к черту!
— Сама иди, заметь, в первый раз я стерпел твое хамство! Ты чего, мне казалось, тебе нравится полоска, — продолжал ерничать Витька.
— Ну тебя, мне нравится поперечная.
— Поперечная полоска постепенно тоже становится классикой, — деловым тоном заметил Витя.
