жизненные силы были подорваны не опустошениями Первой мировой войны, не социалистическими восстаниями пролетариата и не фашистским мятежом мелкой буржуазии. Ее крах не был вызван действием каких-то экономических законов, вроде мнимых законов перепроизводства, недостаточного потребления или падением нормы прибыли. Она распалась вследствие причин совершенно иного характера, а именно различных мер, принимавшихся обществом как раз для того, чтобы избежать полного уничтожения, которым грозил ему механизм саморегулирующегося рынка. Если отвлечься от исключительных условий, существовавших в Северной Америке во времена открытой границы, то придется признать, что конфликт между рынком и элементарными требованиями упорядоченной социальной жизни всецело обусловил динамику эпохи, породив основные виды перегрузок и перенапряжений, которые, в конце концов, и разрушили это общество. Внешние войны лишь ускорили его гибель.
После ста лет слепой погони за «улучшениями» человек принялся восстанавливать свое «жилище». И если мы не хотим, чтобы индустриализм совершенно уничтожил
На самом же деле, как нам теперь известно, поведение человека, как в первобытном состоянии, так и на протяжении всей истории цивилизации, представляло собой почти полную противоположность тому, что подразумевается в данной теории. Тезис Фрэнка X. Найта о том, что «ни один специфически человеческий мотив поведения не является экономическим», справедлив не только в отношении социального бытия в целом, но даже собственно экономической жизни в частности. Склонность к обмену, которую с такой уверенностью положил в основу своего изображения первобытного человека Адам Смит, вовсе не представляет собой распространенную, типичную тенденцию в хозяйственной деятельности человеческих существ, а напротив, есть нечто в высшей степени редкое и исключительное. Данные современной антропологии опровергают эти искусственные рационалистические построения; мало того, реальная история торговли и рынков совершенно отлична от той картины, из которой исходили в своих учениях, где все было так гладко и гармонично, социологи XIX в. Экономическая история свидетельствует о том, что возникновение национальных рынков никоим образом не явилось следствием постепенного и спонтанного освобождения экономической сферы от правительственного контроля.
Однако подведение под индустриальную цивилизацию нового, нерыночного, фундамента многим кажется слишком дерзким и рискованным планом, чтобы рассуждать о нем всерьез. Они страшатся институционального вакуума или даже чего-то худшего — утраты свободы. Но разве эти опасности нельзя устранить?
Большая часть самых мучительных страданий, неизбежных в переходный период, уже позади. Мы уже успели пережить самое страшное: социальные и экономические потрясения нашего века, трагические превратности депрессии, колебания валют, массовую безработицу, резкие изменения социального статуса, грандиозное крушение исторических государств. Сами того не сознавая, мы платили цену трансформации. Как бы далеко ни стояло человечество от полной своей адаптации к феномену машинного производства, какие бы серьезные перемены ни ожидали нас в будущем, возврат к прошлому является теперь столь же немыслимым, как и перенесение наших проблем на другую планету. Вместо того чтобы уничтожить демонические силы агрессии и завоевания, подобного рода тщетная попытка лишь позволила бы этим силам уцелеть и сохраниться, даже после их полного военного поражения. Неправое дело получило бы таким образом преимущество, решающее в политике: оно стало бы выражать нечто возможное — в противоположность тем целям, которых невозможно добиться, какими бы прекрасными ни были они сами по себе.
Но крах традиционной системы вовсе не оставил нас в полном вакууме. Не в первый раз в человеческой истории паллиативные средства могут послужить зародышем важных и долговременных институтов.
Внутри государств мы наблюдаем ныне следующий процесс: экономическая система перестает диктовать законы обществу; напротив, общество утверждает свой примат над этой системой. Это может достигаться бесконечно разнообразными методами — демократическими и аристократическими, конституционными и авторитарными, или даже такими средствами, которые сейчас мы совершенно не в силах предвидеть. Будущее одних стран может уже теперь стать настоящим других; некоторые страны могут все еще воплощать прошлое остальных наций. Но конечный итог всюду окажется сходным: рыночная система перестанет быть саморегулирующейся, даже в теории, ибо она уже не будет включать в себя труд, землю и деньги.
Изъятие труда из сферы рынка означает столь же радикальную трансформацию, какой явилось в свое время создание конкурентного рынка труда. За исключением некоторых подчиненных и второстепенных моментов контракт о найме работника утрачивает характер частного соглашения. Не одни лишь условия труда на фабрике, продолжительность рабочего дня и формы договора, но и сам базовый уровень заработной платы определяется вне рынка; функции, которые отводятся таким образом профсоюзам, государству и прочим публичным органам, зависят не только от характера этих институтов, но также и от фактической организации управления производством. Хотя разница в оплате труда различных категорий работников продолжает, что совершенно неизбежно (и вполне разумно), играть существенную роль в экономической системе, иные мотивы, помимо непосредственно связанных с денежными доходами, могут оказаться гораздо более важными, чем финансовый аспект труда.
Вывести факторы производства — землю, труд и деньги — земли с определенными институтами, такими как крестьянское хозяйство, кооператив, фабрика, мелкая административная единица, школа, церковь, парк, заповедник и так далее. Каким бы распространенным ни оставалось индивидуальное владение фермами, в договорах на владение землей речь может идти лишь о второстепенных деталях, поскольку принципиальные вопросы изъяты из юрисдикции рынка. То же самое относится к основным видам продовольствия и органического сырья, так как рынок лишен возможности устанавливать цены на них. Если же для огромного множества изделий конкурентные рынки продолжают функционировать, то на общественный строй это должно влиять ничуть не больше, чем внерыночное установление цен на труд, землю и деньги влияет на функцию ценообразования применительно к разнообразным видам продукции. Ясно, что в результате этих мер сам институт собственности претерпевает глубокие изменения, ибо теперь уже нет никакой нужды позволять расти до бесконечности доходам от права собственности для того только, чтобы обеспечить в данном обществе использование его ресурсов, производство и занятость.
Отстранение рынка от контроля над деньгами происходит в наши дни во всех странах. Создание