Кляйнцайт

виде юного офицера с пистолетом в руке, глянул на него с вызовом, надпись рукой сказала за него: «Я должен кого?нибудь убить, даже британские рабочие близки к этому». БЕЙ ЧЕРНОМАЗОЕ ДЕРЬМО, подхватила стена. Наконец, на северной платформе Кляйнцайт нашел Рыжебородого, тот сидел на скамейке со своей скаткой и сумками. Он присел рядом.

— Что ты думаешь о верхней четверти Финляндии? — спросил Кляйнцайт.

Рыжебородый затряс головой.

— Мне плевать на то, что происходит, — ответил он. — Я газет не читаю, вообще ничего не читаю. — В его руке был ключ. — Они поменяли замок.

— Кто? — спросил Кляйнцайт. — Какой замок?

— От той комнаты, ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА, — сказал Рыжебородый. — Я там целый год ночевал. А теперь она заперта. Не могу дверь открыть.

Кляйнцайт покачал головой.

— Интересно, да? — спросил Рыжебородый. — Пока я делал то, что приказывала мне желтая бумага, я мог открыть эту дверь. У меня было место, где приклонить голову, выпить чашечку чая. А как не стало желтой бумаги, не стало и комнаты.

— А у кого ты взял ключ? — спросил Кляйнцайт.

— У последнего человека желтой бумаги.

— В смысле — «человека желтой бумаги»?

— Тощий такой, на него посмотреть, так казалось, что он вот–вот пыхнет и сгорит в одну секунду. Не знал, как его зовут. Он еще на цитре играл на улице. Желтая бумага оказалась ему не по зубам, как и мне. Бог его знает, что с ним потом случилось.

— А что он делал с желтой бумагой? И что ты с ней делал?

— Любопытство тебя сгубит.

— Если не это, то что?нибудь другое, — ответил Кляйнцайт. — Что ты делал?

Рыжебородый выглядел замерзшим, дрожащим, испуганным, обхватил себя руками.

— Ну, в общем, она чего?то хочет от меня. В смысле, желтая бумага не то, что деревья там или камни, которым все до фонаря. Она активная, понимаешь? Она чего?то хочет.

— Чепуха, — выговорил Кляйнцайт, его вдруг пробрал озноб от окружающих его холода и безмолвия, он ощутил холодные лапы у своих ног.

Рыжебородый посмотрел на него своими голубыми и пустыми, как у той куклы на пляже, глазами. Рельсы застонали, зазвенели, примчался поезд, двери раскрылись, закрылись, умчался.

— Вот как, — произнес он. — Чепуха. А не ты ли говорил мне в прошлый раз, что она заставила тебя написать о тачке, полной клади, а потом тебя уволили?

— Ладно, так чего она хочет? — спросил Кляйнцайт, чувствуя, что все внутри у него сжимается от страха. Ради всего святого, чего здесь следует бояться?

Абсолютно ничего, донесся откуда?то черный мохнатый голос. Хо–хо. И в Кляйнцайте открылась боль, словно дивные резные двери. Отлично, бодро произнес он и заглянул в них. Ничего.

— Она чего?то хочет, — сказал Рыжебородый. — Ты пишешь на ней слово, потом два слова, потом строку, две, три. Так вот и идет. Но слова совсем не… — Он замолк.

— Совсем не что?

— Не то, что нужно. Совсем не то, что нужно, черт бы их подрал..

Точно вспышка, Кляйнцайту подумалось: «Может, это и не твои слова. Чьи?то чужие».

— С бумагой что делают? — продолжал Рыжебородый. — Пишут на ней, рисуют, задницу подтирают, посылки заворачивают, рвут ее. Я пробовал рисовать, это было не то. Ладно, сказал я ей, бумаге этой, давай?ка сама найди слова, поди выйди в мир, тогда?то и посмотрим, с чем ты вернешься. Так что я начал разбрасывать ее повсюду. Удивительно, как мало людей наступает на бумагу, которая лежит на полу у них под ногами. В основном люди обходят ее стороной, иногда поднимают. Бумага начала со мной разговаривать, так, несла всякую чушь, какие?то мерзкие фразки, которые я записывал. Потом она попыталась меня убить, но был отлив, и я, черт меня побери, не собирался брести полмили по пояс в тине, чтобы только потопить себя. — Он издал смешок, похожий скорее на сопение.

— А где тот, другой человек взял ключ? — спросил Кляйнцайт.

— Понятия не имею, — ответил Рыжебородый, съежился и стал совсем маленьким. — Мне страшно.

— Чего?

— Всего.

— Пойдем, — сказал Кляйнцайт. — Я куплю тебе кофе и фруктовых булочек.

Рыжебородый последовал за ним на улицу, маленький, сгорбившийся.

— Пожалуйста, не нужно фруктовых булочек, — сказал он в кафе. — У меня нет аппетита.

С потерянным видом он стал пить кофе.

— Фонари здесь не такие яркие, — проговорил он. — А на улице так темно. Обычно ночи бывают ярче, когда всюду горят фонари.

— Иные ночи бывают совсем темные, — сказал Кляйнцайт.

Рыжебородый кивнул, втянул голову в плечи, словно уворачиваясь от ночи, царящей снаружи.

— Ты кормишься игрой на улицах? — спросил Кляйнцайт.

Рыжебородый кивнул.

— По большей части, — ответил он. — Плюс я наведываюсь в некоторые бакалеи да тибрю что плохо лежит. Все время, знаешь, на ногах. — Он несколько раз кивнул, покачал головой, пожал плечами.

— Желтая бумага, — сказал Кляйнцайт, — это какой?то особый сорт? Где ты ее берешь?

— У Раймэна. 64 миллиметра, толстая с жестким обрезом, формата А4. Бумага для копирования, так сказано на этикетке. Оставил бы ты это. Нечего с этим возиться.

— Однако многие обязаны это делать, — ответил Кляйнцайт. — Конторские служащие, к примеру. Если это бумага для копирования, то я думаю, что она используется для изготовления копий.

— Изготовления копий! — произнес Рыжебородый. — Как раз это?то и не опасно. Слушай, я хочу рассказать тебе кое?что об этом…

— Нет, — оборвал Кляйнцайт, — ты не должен этого делать… — Он не ожидал от себя такого. На какой?то момент фонари тоже показались ему не такими яркими. — Я не хочу знать. Это не важно, это не имеет никакого значения.

— Как хочешь, — сказал Рыжебородый. Он обернулся, чтобы посмотреть в окно. — Где я буду спать сегодня? — спросил он. — Не могу я больше на улице спать.

Кляйнцайт вдруг чуть не расплакался от внезапной жалости к нему. Он видел, что тому страшно даже выйти из помещения, не то чтобы спать на улице. «У меня», — услышал он свой голос. Странно, что прежде он совсем не думал о ней, своей квартире, не наведывался туда, когда уходил из госпиталя. Его квартира. Одежда на вешалках, в выдвижных ящиках. Крем для обуви, мыло, полотенца. Молчащее радио. Еда в холодильнике, потихоньку обрастающая инеем, и никто не откроет дверцу, не зажжет свет. Хорошо, что не оставил в аквариуме рыбок, одну только фарфоровую русалку. Он услышал, как ключ звякнул о крышку стола, увидел свою руку, кладущую ключ, услышал свой голос, произносящий адрес. «Положи ключ в почтовый ящик, когда будешь уходить», — произнес этот голос. — «У меня есть запасной».

— Спасибо, — сказал Рыжебородый.

А Кляйнцайт думал о своем аквариуме, медленном струении водорослей, мерцающем зеленоватом освещении, когда включаешь лампочку, размеренных вздохах и гудении насоса и фильтров, загадочной улыбке и роскошных формах русалки. Он установил аквариум сразу же, как въехал, но никогда не запускал туда рыбок. «Пожалуйста», — ответил он и увидел, что стул пуст. Что я наделал? — в панике подумал он. Он обкрадет меня. Он ведь не знает, что я в госпитале. И останется ли он только на одну ночь?

Он вышел на улицу. Тут и впрямь было темно, не лишнее бы добавить света. Ему пришла в голову мысль, что всего вокруг становится меньше. Идет какое?то постоянное сокращение. Он стал смотреть себе под ноги, на стальные плиты разных форм и размеров, вделанные в тротуар и тускло отражающие голубой свет уличных фонарей. Диспетчерская Газовой Компании Северной Темзы. Телефоны Почты. Ни на одной не было написано «Кляйнцайт».