Лев Воаз-Иахинов и Иахин-Воазов

выбросить ее, но раздумал, положил карту обратно в карман, закрыл окно. — Я храню ее так же, как люди хранят дневники, но она не нужна мне как средство для поиска чего?то. — Он заскрипел зубами, в нем возникло желание зарычать, на кого?нибудь наброситься.

— Годы и годы, — продолжал Воаз–Иахин. — Мои глаза едва доходили до уровня стола. «Можно тебе помочь?» — спрашивал я. — «Можно я сделаю хоть краешек». Нет. Ничего. Он так мне и не позволил. У меня не получались чистые красивые линии. Ему все время приходилось переделывать все заново. Он смотрел на меня, но говорил с тем местом, где меня не было. «Ты не станешь моим преемником», — говорил он. — «Тебя ждет большой мир снаружи». Отлично. Хорошо. Иди в большой мир. Уходи. Я не был настолько хорош, чтобы работать с ним. А теперь он вышел в большой мир. Ему — и мир, и лавка. А мне — ничего. — Он снова заскрипел зубами. — Я должен… Что? Что я должен сделать? Отец Бенджамина написал прости. Прости — кто кого? За что простить? Кто должен дать свое прощение? Он думал, что я залезу в его шкуру — скитальца. Вот тебе карта. А потом он ушел с моей картой. Я влез в скитающуюся шкуру. Теперь он доволен? — По щекам Воаз–Иахина текли слезы.

— Боже правый! — произнес водитель. — Как тебя пробрало! Нет, в тебе точно есть пустое место. Слово даю. Это все дорога. Один рассказывает, другой думает над его словами. Фургон пожирает мили, и душа пожирает мили. Вот в порту я собираюсь загрузиться деревянными ящиками. Внутри них — печатное оборудование для местной газеты. Жена редактора сбежала с продавцом. Вот ему и нужно новое оборудование. Это обоснованно. Будет печатать новости на своем новом оборудовании. Тот родился, этот умер, такой?то открыл булочную. Может, и новость о его повторной женитьбе. И все это выйдет из того, что сейчас — пустое место. В этом кроется какой?то глубокий смысл. Есть над чем поломать голову. Будущее — из пустоты. А если нет пустоты, которую можно заполнить будущим? Только вот времени не хватает, чтобы хорошенько все обмозговать. Мне приятно беседовать с тобой. Это идет мне на пользу.

Воаз–Иахин вытер глаза, высморкался.

— Мне приятно беседовать с вами, — признался он. — Это идет мне на пользу.

28

Сосед Иахин–Воаза сидел по–турецки на своей койке и писал на обычном листе бумаги письмо редактору самой крупной городской газеты. «Учитывая то обстоятельство, что наша городская санитарная служба занята своими прямыми обязанностями, то есть регулярной очисткой улиц, писал он, неудивительно, что до сей поры не принято никаких мир по решению проблемы накапливания отражений. Как бы ни старались частные лица со всей возможной тщательностью освобождать свои дома от зеркал и прикрывать окна, а также блестящие поверхности, они ежедневно сталкиваются с зеркалами, висящими на улице, с витринами, со всеми этими бессчетными отражающими поверхностями, с которых дерзко таращатся на них их собственные лица и лица чужих людей, копившиеся там десятилетиями.

Как законопослушный гражданин и налогоплательщик…» Он остановился, внезапно обратив внимание на какое?то движение вокруг своей койки, поднял глаза. Трое пациентов стояли у окна, глазея на лужайку. Двое санитаров поднялись со своих стульев, тоже подошли к окнам и, успокоившись, уселись обратно.

Письмоводитель встал и подошел к группе у окна, на ходу чувствуя, что у них есть какая?то тайна, недоступная санитарам. Какое?то время он стоял, тоже глазея на лужайку, на зеленую травку, золотившуюся в лучах полдневного солнца. Затем он вернулся к своей койке, сел на ее краешек и принялся глядеть на спящего Иахин–Воаза. Через полчаса его пристальный взгляд разбудил того.

— Он ваш? — быстро спросил письмоводитель. — Чей же еще — ведь вы здесь единственный новичок. — У него были небольшие аристократические усики и козлиная бородка. Глаза бледно–голубые и очень колючие. — Чем вы его кормите?

Иахин–Воаз улыбнулся и вопросительно поднял брови. После внушительной дозы успокоительного он чувствовал себя вялым и не понял вопроса.

— Лев, — пояснил письмоводитель и увидел, что Иахин–Воаз насторожился. — Это ваш лев, не правда ли? По–моему, он прибыл с вами.

— Он здесь? — спросил Иахин–Воаз.

— Прогуливается по лужайке, — подтвердил письмоводитель.

— Его видят все? — спросил Иахин–Воаз.

— Лишь немногие из нас. Те, кто увидел его, будучи на лужайке, сразу же забежали в здание. Кое?кто из персонала и те, кто притворяется сумасшедшими, гуляют бок о бок с ним, в упор его не видя. Весьма воспитанное животное, доложу я вам. Никого еще не побеспокоило.

— Думаю, он вообще никого не замечает, — вырвалось у Иахин–Воаза.

— Естественно, нет. А кто кого вообще замечает? — осведомился письмоводитель. — Я спросил вас, чем вы его кормите.

В душу Иахин–Воаза вдруг закралось подозрение. Держись того, что имеешь, говорил солнечный свет. Ему не хотелось, чтобы кто?то еще знал, что и сколько ест его лев.

— А почему вы решили, что он вообще ест? — задал он вопрос.

Лицо письмоводителя вспыхнуло. Его словно громом поразило.

— Извините меня, — пробормотал он. — Прошу вашего прощения.

Иахин–Воаз мгновенно понял, что он поступил так же невежливо, как один аристократ, владелец редкой и дорогой марки автомобиля, по отношению к другому, такой машины не имеющему. Румянец залил его щеки.

— Простите меня, — произнес он. — На него уходит примерно шесть–семь фунтов мяса в день, шесть дней в неделю. Я скармливал ему бифштекс, но не регулярно.

— Проблемы со снабжением, — понимающе кивнул письмоводитель. — Полагаю, пастушья запеканка или мясо в тесте были ему не по вкусу? Тут, на земле, мясо тощевато.

— Не знаю, — ответил Иахин–Воаз. — Возможно, он легко может обходиться без мяса. Он настоящий, но не в обычном смысле.

— Разумеется, — отрезал письмоводитель, словно между ними, аристократами, такие вещи объяснять не приходиться.

Иахин–Воаз замолчал. Видеть льва сейчас ему не хотелось, и он стал думать о людях, которые тоже его видели. Вот уже один такой хочет его покормить. У Иахин–Воаза заболела голова.

— Почему они тоже видят его, другие? — спросил он скорее у себя самого, но вслух.

— Извините, дружище, — откликнулся письмоводитель. — Но этого следовало ожидать. Почему, в конце концов, они сунули нас в желтый дом? Нормальные люди считают, что некоторых вещей нельзя допускать, и поступают соответственно. Они сильные, нормальные люди. Мы не такие сильные. Не допускаемые ими вещи, все эти черти и звери, прыгают на нас, потому что мы не знаем, как от них предохраниться. Другие пациенты здесь увидят мои лица и вашего льва, даже если вы станете прижимать его к себе, как игрушечного мишку. Если бы ваш лев был невозможен, вам следовало бы с радостью поделиться невозможностью. Но люди становятся такими собственниками, когда речь заходит о возможностях, пусть даже опасных. Жертвы становятся собственниками. Вам не мешало бы немного повзрослеть. Возможно, однажды вам придется расстаться с вашим львом.

— А ваши лица? — спросил Иахин–Воаз.

— Они накапливается быстрее, чем от них можно избавиться, — самодовольно ответил письмоводитель. — Всегда есть лишние.

— Изумительно, — произнес человек, только что вернувшийся к своей койке у противоположной стены. Несмотря на то, что его руки были пусты, а сам он был в банном халате и пижамных штанах, он казался одетым с иголочки и со вкусом и в руках держал туго свернутый зонт и респектабельную газету. — Изумительно, — продолжал он. — Изумительные жена, дети, дом, погода, центральное отопление, карьера, сад, шнурки, пуговицы и лечение у зубного врача. Все современные удобства и срочное предложение. Изумительные банковские курсы, музыкальный счет, изумительный пробег в милях к галлону. Изумительный