все его внимание пока что занимала еда. Думаю, Джодоли прекрасно это понимал. Он выждал, пока не закончились грибы и большая часть липучих плодов, прежде чем снова заговорить.
— Хорошо, что твой кормилец нашел для тебя грибы. Они помогут, а еще лучше будет, если он сумеет отыскать синих моллюсков. Если мы собираемся путешествовать быстро, тебе понадобятся силы.
Мой рот был занят плодами. Мальчик-солдат не мог ничего произнести, поэтому лишь приподнял брови.
— Мы не можем задерживаться здесь. Надо отправиться в путь сегодня же. Я истратил магию, чтобы прийти сюда и взять с собой Фираду, Ликари и Оликею, и все в одну ночь. Сегодня мы должны выступить обратно. На этот раз торопиться мы не будем. Однако время уже слишком позднее, чтобы ты и твой кормилец путешествовали обычным образом. Тебе придется потратить магию на то, чтобы быстроходом доставить себя и Ликари на зимовье.
В голове моей теснились вопросы. Зачем мы отправляемся в горы, когда надвигается зима? Зимовать в предгорьях куда разумнее, чем перебираться туда, где морозы сильнее, а снега глубже. Я не был уверен, что мальчик-солдат умеет пользоваться быстроходом, не говоря уже о том, чтобы взять кого-то с собой. Быстроход — это магия спеков, способ за малое время преодолеть большое расстояние. Мальчик-солдат разделял со мной эти сомнения. Он торопливо затолкал в рот остатки плодов, прожевал их, и я неожиданно почувствовал себя спокойнее, как будто нашел собственное место в этом мире и этом дне. Он с удовольствием сглотнул, но, прежде чем успел задать Джодоли вопрос, вмешалась Фирада.
— А что насчет Оликеи? — веско напомнила она. — Ты доставишь ее обратно к народу?
Я заметил замешательство Джодоли.
— Жаль, что я не был полон магии, когда говорил с Кинроувом. Я уже истратил больше, чем намеревался, чтобы добраться сюда и привести вместе с собой всех вас. Невар собирается расплатиться с нами, но…
— Оликея пришла сюда ради меня, — перебил его мальчик-солдат, прежде чем он успел еще что-то сказать. — И подозреваю, что неохотно. Я перед ней в долгу — и сам верну ее назад.
Он не хотел увеличивать свой долг перед Джодоли.
— А тебе хватит сил перенести себя. Оликею и Ликари? — с сомнением спросил тот.
— Если не сегодня, то придется остаться здесь, отдыхать и есть, а потом попробовать снова.
Оликея далеко не ушла. Я подозревал, что она ждет где-то поблизости, слушая наш разговор и наблюдая, как я обращаюсь с ее сыном. Теперь же она появилась из-за одного из гигантских деревьев и словно бы невзначай направилась к нам, но взгляды, которые она бросала на меня, все еще были полны гнева и уязвленной гордости.
— Я бы предпочла, чтобы меня отвел к народу ты, — не глядя на меня, обратилась она к Джодоли. — Когда мы окажемся там, я принесу тебе еды в уплату. Или пойду поискать чего-нибудь сейчас, чтобы тебе хватило сил, когда мы сегодня отправимся в путь.
Ее слова зажгли в глазах Фирады сердитые искорки. Она встала так, чтобы загородить Джодоли от сестры, и прищурилась, а когда заговорила, ее голос звучал, словно ворчание разъяренной кошки.
— Я вижу, чего ты добиваешься. Не выйдет! Ты рассердила собственного великого, и он тебя отверг. Не надейся, что сумеешь подольститься к моему! Джодоли мой с тех пор, как прошел испытание! Я кормила его, ухаживала за ним и много раз спасала от его собственной глупости. А теперь, когда он готов бросить вызов Кинроуву, ты надеешься сладкими речами и лакомыми кусочками сманить его у меня? Нет. Отойди от него, сестра. У тебя была возможность, и ты ее упустила. Мою ты не отберешь.
Я в ужасе, смешанном с изумлением, смотрел, как она пригнулась в стойке, словно борец, готовящийся к поединку, — колени чуть согнуты, руки подняты, готовые вцепиться в противницу, если та решится напасть. Тряхнув головой, она откинула с лица полосатые пряди волос. Я сморгнул и вдруг увидел ее глазами мальчика-солдата. Мое гернийское воспитание не позволяло мне открыто уставиться на обнаженное тело. Теперь же я с восхищением отметил, что обильная плоть Фирады прячет под собой сильные мышцы. Она производила потрясающее впечатление. Ее младшая сестра была выше, и притом ничуть не хрупкой, но, доведись мне заключать пари на победителя, я бы поставил на Фираду.
Я не уверен, что Оликея собиралась спорить с ней за Джодоли. Она казалась несколько удивленной и обескураженной тем, с какой яростью Фирада кинулась защищать свое. Ее губы дрогнули, а потом пренебрежительно надулись.
— Его я и не хочу. Хочу только, чтобы меня переправили обратно к народу. И все. Вечно ты подозреваешь. Фирада, что другие женщины завидуют принадлежащему тебе. Ты глупа и слишком высоко его ценишь. Он медленно растет, чересчур покладист и не слишком умен, раз позволяет тебе помыкать собой, словно он гернийская овца. Оставь его себе, и посмотрим, много ли пользы тебе от него будет.
Она отбросила волосы назад, с вызовом вскинула голову и повернулась к обоим спиной. Джодоли, как я отметил, не слишком интересовался их перебранкой. Возможно, Оликея права, и он действительно чрезмерно покладист — или же, будучи великим, выше того, чтобы оскорбляться подобным спором. Фирада оскалилась, глядя на сестру, — то ли развеселилась, то ли праздновала победу. Мне было некогда об этом размышлять, поскольку Оликея подошла и нависла надо мной с угрожающим видом. Никогда прежде мне не доводилось смотреть снизу вверх на обнаженную женщину, кипящую от ярости. Это одновременно пугало и странным образом возбуждало.
— Ты прав. Именно твоя глупость вынудила меня прийти сюда. И ты обязан доставить меня к народу.
Мальчик-солдат промолчал. Я, как и подобает воспитанному человеку, был склонен проследить, чтобы она благополучно вернулась к семье. Однако великий устал от ее требований и попыток использовать его в собственных интересах. Она все еще кипела от ярости, стоя передо мной.
— Если ты хочешь, чтобы я отвел тебя к народу, мне понадобятся силы, — твердо сообщил мальчик- солдат. — Я попробую, если сегодня ты поможешь Ликари искать для меня еду. Мне это представляется справедливым.
Последнее замечание он добавил зря — оно оказалось подобно искре, упавшей на пороховую бочку. Оликея взорвалась праведным негодованием.
— Справедливым? Ты говоришь — справедливым? Ты ничего не понимаешь в справедливости. Долгие месяцы я носила тебе еду и даже учила, что ты должен есть. Я ложилась с тобой, чтобы ты мог расслабиться. Я убеждала тебя, и все без толку, чтобы ты позволил мне кормить тебя и заботиться о тебе как о великом. Я изо всех сил билась над тем, чтобы ты вел себя как подобает, и объясняла тебе твой долг перед народом. И какую благодарность я получила в ответ? Завоевала уважение своего народа? Нет! Может, ты совершил ради них великие дела? Нет! Вместо этого ты называл своим народом захватчиков и говорил, что их невозможно прогнать! Предательство и неблагодарность. Вот что я получила от тебя! Оскорбления и непослушание! Как быть кормилицей столь несносного великого? А теперь взгляни на себя! Все, что я для тебя сделала, пошло прахом. Ты тощий, словно умираешь от голода, словно тебя никто не уважает, словно тебя проклял лес, словно ты слишком глуп, чтобы найти себе пищу. Ты никогда не совершишь ничего великого. Пройдет несколько месяцев, может, даже год или больше, прежде чем ты наберешь прежний вес. А пока ты восстанавливаешь растраченные силы, Джодоли будет есть, копить могущество и расти. Ты никогда его не превзойдешь. А когда все кланы соберутся на зимовье, над тобой будут смеяться — как и над теми, кто тебя привел. Вся моя работа, все усилия, затраченные на то, чтобы собирать тебе еду и ухаживать за тобой, пропали зря. Ты их уничтожил. Что хорошего ты мне принес? Что хорошего сделал моему клану?
Я словно бы наблюдал извержение гейзера. Всякий раз, когда мне казалось, что она вот-вот остановится, она лишь делала глубокий вдох и снова принималась меня поносить. Джодоли и Фирада смотрели на нее молча с тем выражением ужаса на лице, какой бывает у людей, ставших свидетелями немыслимого события. Думаю, мальчик-солдат спокойно выслушал ее лишь потому, что мы с ним по-разному отнеслись к ее тираде. Герниец был готов признать, что она не получила ожидаемого. Великого возмутила ее брань.
Мальчик-солдат скрестил мои руки на груди — это лишь напомнило ему, что кожа свисает с предплечий и тела жалкими складками. Даже пальцы, утратившие пухлость, выглядели чуждыми. Я разделил с ним всплеск скорби об утрате всей накопленной магии. Оликея была права. Я выглядел бессильным, не заслуживающим уважения и тощим. Меня высмеют на собрании кланов. Разочарование
