«Увезу тебя я в тундру…»
Я себя начала идентифицировать года в три. То есть, конечно, воспоминания мои разрозненны, и это, скорее, некоторые вспышки сознания, но они есть, причем яркие, незамутненные и неуходящие.
Коварные родственники пытались поймать меня на вранье — типа, это ложная память, и помню я только то, что рассказали мне взрослые, но не тут-то было! В моей памяти запечатлены такие факты и события, о которых рассказать мне никто не мог.
Так вот, папу моего после института послали служить в армию. А мама, поскольку была нечеловечески молода, вообразила себя женой декабриста, взяла ребенка (то есть меня) под мышку и поехала за мужем осваивать районы Крайнего Севера.
Часть ПВО, где служил Александр Васильевич, дислоцировалась в точке удаленной и безлюдной. Байдаратская губа находится на омываемом Карским морем полуострове Ямал. Именно там и базировались тридцать солдат и десять офицеров, охранявших воздушные просторы родины; на карте, конечно, это не отмечено.
Папа уехал туда первым. Маме пришлось увольняться с работы, ждать, пока его там, в Заполярье, обеспечат каким-никаким жильем, а потом уже собирать манатки, паковать баулы и двигать к воссоединению семьи.
Мои воспоминания об этом путешествии обрывочны. До Воркуты мы добрались достаточно быстро, поселились в гостинице и стали ждать попутного транспорта в Усть-Кару. А попутный транспорт — это вертолет. Погода почему-то установилась нелетная. Живем мы в гостинице, живем, стало холодать. Очень ярко, в подробностях, помню, как мы замазывали щели в гостиничных окнах пластилином, потому что замазки было не достать.
И тут я заболела. Ангиной. Вообще это было мое самое любимое заболевание детства. Разнообразные вариации ангины потоптались по моему многострадальному горлу вволюшку. Их приход был таким частым, что годам к шести я уже научилась определять, заглянув себе в горло, какая именно ангина — фолликулярная, лакунарная или еще какая — посетила меня на этот раз.
Так вот, я лежу в гостиничном номере с высокой температурой и больным горлом. Врача, конечно, вызвали. И он пришел. Дядька такой возрастной, осмотрел меня очень внимательно, назначил лечение. И навещал, пока я не вылечилась.
Это был 1971 год. А в 1982 году в крымском городе Судаке, в очереди за билетами в Питер, когда на руке записывали номерок и приходили отмечаться, начиная с пяти утра, мама машинально поздоровалась с каким-то мужчиной:
— Здравствуйте, доктор! — Потом решила пояснить: — Вы лечили мою дочь!
А дочь — я — рядом стоит. Доктор строго мне сказал:
— Откройте рот!
Я от неожиданности открыла. Он заглянул туда с интересом и изрек:
— Воркута, начало семидесятых…
Чем нанес по моей нежной психике сильный удар. Рот я еще некоторое время закрыть не могла.
Да, так вернемся к нашей нелетной погоде. Надо было что-то делать. И мама моя, женщина решительная, несмотря на нежный возраст и отсутствие валенок отправилась к командиру войсковой части, базировавшейся в Воркуте, — и стала каждый день туда ходить и плакать. Она умеет — пара минут сосредоточения, мысль о спустившей петле на колготках — и вот уже слезы. Мама не просто плакала, а требовала, чтобы ее уже или отправили к мужу, или устроили на работу. Но если устроят на работу, то ребенку нужен детский сад.
Командир части сломался в конце второй недели. Видимо, он решил, что отправить эту ненормальную к мужу будет гораздо дешевле, чем искать место работы ей и место в садике мне. Поэтому, когда выяснилось, что в нужную часть летит вертолет с проверяющим, там было срочно забронировано место для маменьки и для меня.
Мама явилась на аэродром: на ногах зимние сапоги, теплые по питерским меркам, на плечах зимнее пальто — тоже теплое по питерским меркам, но по тогдашней моде короткое. По колено, стало быть. Проверяющий стал хихикать, хлопая себя кроличьими перчатками по ватным штанам. Хихикал он, надо заметить, недолго. Вертолет взлетел, я сразу заснула. Я уже и тогда засыпала сразу по отправлении любого транспорта. На этом месте маман заявила проверяющему:
— Подержите ребенка! — И вручила ему мою раскинувшуюся тушку.
Деваться ему было некуда, вот он и взял.
Людмила Ивановна обмотала мерзнущие коленки первым, что попалось под руку, и стала пялиться в окно. А проверяющий держал меня. Ему было неудобно, потому что так долго на руках он не держал спящего ребенка никогда. Да и дитя было не грудное — три года и семнадцать килограммов на тот момент мне уже исполнилось.
В общем, когда вертолет стал приближаться к войсковой части, проверяющий страшным шепотом закричал пилоту:
— Где живет этот чертов лейтенант? Сажай вертушку около дома!
Папочка мой был в это время на посту. Тут в комнату ворвался вестовой с криком:
— Товарищ лейтенант! Там ваша жена прилетела, проверяющего из полка привезла! Около вашего дома садятся!
Вот так мы и появились в этой точке ПВО под Усть-Карой.
О пользе телесных наказаний
Раз в неделю офицеры брали ноги в руки, жен (у кого были) под руку и шли на склад получать паек. Родители свято верили в то, что их дочь, то есть я — разумное создание, несмотря на небольшой возраст. Поэтому решили, что они мне сейчас быстренько объяснят, сколько пройдет какая стрелочка на часах до их возвращения, быстренько сгоняют за продуктами, и все будет разлюли-малина. Показали, рассказали, оставили в комнате со мной собаку-лайку по кличке Муха, которая приблудилась неизвестно откуда, а папа заманил ее к нам с помощью печенья и сгущенки — невиданных за полярным кругом деликатесов. Собака была умная, но я была гораздо умнее и изобретательнее.
Я ждала-ждала. Время тянулось очень медленно. Прямо невозможно медленно. Стрелочка на часах, как мне показалось, приклеилась к одному месту. Я сидела и внимательно на нее смотрела — нет, не движется. Ну ладно, есть же другие методы и способы. Пришлось взять часы в руки и перевести стрелочку на деление, когда должны появиться родители. Родители, как ни странно, не появились. Я подождала еще немножко. Порисовала. Они не шли.
«Надо порадовать маму с папой, они, наверное, тоже без меня соскучились!» — подумала я и стала одеваться.
И оделась, как могла. Как может одеться трехлетний ребенок для выхода на улицу в условиях Крайнего Севера? Как особа сообразительная, я нацепила на себя и ватные штанишки, и шапочку, и шарфик, и шубку. Шубку, правда, застегнула кривовато — но я очень гордилась произведенными действиями. Потом немножко подумала, выпила стакан воды из графина. Больше пить не хотелось, поэтому остальное вылила. Взяла графин за горлышко и долбанула им окно. Первый же порыв ветра обжег лицо и заставил Муху как-то странно заскулить. Но! Мы не привыкли отступать. Я долго рихтовала графином острые осколки стекла, чтобы не порезаться, потом оставила графин на столе, надела варежки и по поленнице под окном скатилась вниз.
