ответственность такая — кошмарная, потому что высокие лица свои мысли выражают, а ты попробуй нюансы не передать — это же международный скандал может получиться.
На банкете, правда, попроще — там и о жизни могут поговорить, не только о политике. И про цветочки-погоду-гастрономию тоже могут. Но переводить легче, потому что, даже если я от усталости переведу, что наш посол лютики не любит, хотя он их просто обожает, никто от этого не пострадает. Ну удивится другая сторона: „Надо же, лютики — это же суперцветы, а вот гляди-ка…“ Ну и все.
Повезли нас в ресторан — там все интимно и по-китайски. И столы таки крутятся, и утка по-пекински, и креветки королевские. А потом Важный Китаец и говорит: „А сейчас мы вас угостим деликатесом, специально к вашему приезду готовили! Это очень, очень вкусно!“ Я перевожу, конечно.
Первое вкусное вынесли красиво порезанное и разложенное на тарелке. Это были синьхуадань — „императорские яйца“. Прозрачный янтарный белок и антрацитово-черный желток. И специфический запах. Раз Русский был тоже очень важным, то это были яйца не месячной, а гораздо большей выдержки. Выдержанные такие. Но красивые. Поскольку мне тоже было предложено сидеть за столом вместе с Важными Людьми, то официант поставил и передо мной деликатесную тарелочку. Для того чтобы это съесть и не продемонстрировать предыдущие блюда (это хорошо, что я от усталости и есть-то почти не могла!), я представляла себя в Риге, прогуливающейся по рынку вдоль янтарных рядов.
Так что протокольная пара ломтиков проскочила совершенно свободно.
Важный Китаец был уже достаточно смешлив и слегка прищурил свой и так не очень широко открытый глаз. Конечно, наблюдать за переводчицей в конце дня — занятие презабавное. И сказал: „А вот сейчас вам подадут самое вкусное!“ Я чего-то напряглась — и не зря. Тарелки поменяли. За плечом материализовался официант с футляром в руках. Легким движением руки он развинтил футляр и вывалил на тарелку… макароны. Макароны лениво шевелились и смотрели на меня с подозрением черными печальными глазами.
Оба Важных Человека с интересом уставились на меня. „Кушайте-кушайте, — ласково подбодрил китайский. — Специально к вашему визиту нарочным курьером доставили из дальней провинции!“ А что делать? С одной стороны — протокол не позволяет отказаться. С другой стороны — организм не позволяет согласиться. И говорит (организм то есть): „Ты только попробуй эту гадость в рот засунуть, я тебе!..“
Рука с трудом взяла палочки. Прекрасные золоченые рисунки на красном дереве корчили рожи и угорали от смеха. Палочки, коварные палочки самостоятельно ухватили одну меланхоличную живую макаронину и понесли ко рту. Мозг в это время предпочел впасть в кому, потому что второй раз переводчиком такого уровня его хозяйке стать явно не удастся, надо использовать этот шанс.
Как животное было проглочено — знали все, кроме меня и животного. Потому что живой интерес на лице Важного Китайца трансформировался в глубокое удовлетворение. Он подозвал телохранителя и сказал ему пару слов. Тот поклонился и убежал.
Потом был чай, еще разговоры, еще переводы. И вот — пора собираться и уезжать. И тут Важный Китаец, испросив разрешение у Важного Русского, подарил мне эти шары. Как он сказал: „За храбрость и преданность делу!“»
Вот так.
Почти Гауди в Петербурге
Экзамены прошли на удивление легко, за исключением, конечно, литературы. Ну не дал мне Господь таланту на пятерку, поэтому и получила я свой аттестат попорченным. Зато можно было задуматься, в какой же институт мне поступать.
Сначала я думала, что пойду и подам документы в университет, на физфак. И маменька моя, Людмила Ивановна, на это надеялась. И вот, настало время «Ч», я пошла в университет, а потом позвонила маме на работу.
— Мамуля, это я.
— Ну как, документы подала? — с тревогой в голосе.
— Нет, — говорю. — Уж больно там очередь была большая. Завтра пойду.
До следующего дня мама еле дожила. Она сидела на работе и гипнотизировала взглядом телефон. И, наконец, в телефоне опять возникла я.
— Мамочка, привет!
— Привет-привет. Как документы?
— Подала!
Тут с маминой стороны явственно послышался облегченный вздох.
— Но не в университет.
— А куда?!!
— В ЛЭТИ. Я подумала — вот там, в универе, вчера и очередь была большая, и ездить далеко — в Петергоф, а тут — рядом с домом.
ЛЭТИ — вы уже поняли, что в нем учились и мои родители. Как раньше говорили — Ленинградский Эстрадно-Танцевальный Институт с легким электротехническим уклоном. Народ там учился веселый, любящий капустники, театральные постановки и выездные концерты. А куда им было деваться, если многие лекции проходили в пятом корпусе?
Эх, до чего я это дело люблю и уважаю — про архитектуру поговорить. Ну и что, что я в этом не разбираюсь? Ну и что, что из всех архитектурных стилей больше всего уважаю эклектику, потому что с нее взятки гладки — можно с умным видом эклектикой назвать все что угодно. Даже барокко, рококо и пошлый классицизм. Уж не говоря о модерне и ампире. Потому что везде можно найти что-то взаимопроникающее и вторгшееся. С готикой, правда, посложнее, но если начать копаться…
А вот сама я придумала новый стиль. То есть могу считать себя новым Корбюзье, Шарлем и даже где-то Эдуардом. Рабочее название стиля было следующее: «Хорошо погуляли». Хотя следовало бы назвать как-нибудь по-научному, типа «шизофренизм» (перекликается с «конструктивизмом») или «делириумный облом» (перекликается с «северным модерном»).
Впервые я столкнулась с этим моим новым стилем, когда поступила в институт. Пятый корпус института начали строить, когда туда поступал учиться мой папенька, а вот закончили аккурат тогда, когда в институт поступала я. То есть — двадцать четыре года строительства, и вот он, гордый представитель «шизофренизма» уже в действии.
Странные архитектурные решения открывались не сразу, они находились на протяжении почти пяти с половиной лет моего обучения.
Ну, например. Двери в Большую физическую аудиторию были на втором этаже и на полтретьего. Нормальное дело, Большая физическая была построена амфитеатром, и туда должен был влезать весь поток. Вот и двери там, как в кинозале, сверху и снизу. С нижними дверьми, кстати, все было окейно. А вот с верхними беда. Если смотреть из коридора, то верхняя дверь в аудиторию была расположена примерно в метре от пола. И ступеньки к ней, конечно, были. Но находились не под дверью, а на два метра правее.
На одной из лестниц, пронизывающих здание от минус первого до шестого плюс этажа, в углу каждой лестничной площадки было устроено волшебное сооружение, которое мы называли «студенческий лифт». В смысле, работать он мог только в одном направлении — вниз. С любого этажа до первого. И представлял он собой аккуратные дырки, примерно 50 на 50 см размером, расположенные на площадках одна над другой. Заглянув вниз, можно было увидеть заплеванный и засыпанный бычками пол минус первого этажа. Особенно аккуратно нужно было ходить по этим лестницам вечерами, потому что освещение там всегда было не ахти, а вот студенческий лифт, как вы понимаете, всегда в рабочем состоянии.
Отопление там тоже было на уровне. Вот представьте себе, в стенку вбиты костыли, на верхних костылях висит секция батареи, на нижних костылях висит секция батареи. С правой стороны батареи соединены между собой трубой. Все вроде в порядке? Так нет же, они и с левой стороны соединены такой
