Невольник чести

походил на помесь Бастилии с Версалем. Обманчиво стройные башенки вблизи оборачивались чудовищными бастионами. Даже если бы противник сровнял с землей крепость, что прикрывает вход в гавань Хисуириуми, дворец еще долго смог бы отбивать атаки – и отвечать канонадой, потому что пушки между хрупких, вычурных стенных зубцов выглядывали совсем не потешные. И все во дворце носило отпечаток того же безумного стремления к грандиозному, в то время как привычка и внутренняя склонность тянули мастеров следовать образцам, выработанным за века стеснения и ограничений.

Зал, который Эдмон про себя именовал «тронным», тянулся вдаль, насколько хватало глаз. По сравнению с ним преддверный зал (располагавшийся, по нихонским понятиям, во дворе – хотя, чтобы попасть сюда, граф де Сегюр и его спутник проделали долгий путь по галереям и коридорам замка) казался немного тесноватым. Впрочем, при иных обстоятельствах бесконечные ряды лаковых колонн действовали бы марсельцу на нервы. Ворота, отделявшие внутреннюю часть дворца от преддверия, носили имя «Золотых», хотя выкрашены были карминным лаком – это кованые иероглифы на столбах блистали золотом. На поперечной балке письмен не было; там сиял маленьким солнцем простой герб княжеского рода: крест, вписанный в круг.

Граф де Сегюр, вероятно, полагал возможным поразить диковатых туземцев, когда одевал этим утром лазурный с золотом парадный мундир полковника Королевской гвардии. Секретарю казалось забавным и характерным, что, испытывая бесконечное презрение и ненависть ко всем затеям корсиканского выскочки, граф тем не менее обеими руками держался за свой потешный чин, полученный только благодаря стремлению Протектора умаслить старую аристократию, которую сам же регент отодвинул от кормила власти. Офицеров Королевской гвардии в Версале и около мелькало так много, что из них одних можно было, наверное, составить армию, и редко кому из них приходилось задуматься – почему их терпит рядом с собою регент, прославленный полководческими талантами? Граф де Сегюр, по крайней мере, носил чин полковника без лишних рефлексий и не задавался вопросом, каким полком ему командовать.

Однако рядом с придворными нихонского князя французский посол выглядел бледно, невзирая на золотое шитье и несколько фунтов ваты, призванных скрыть недостатки графской фигуры – уроки д’Оревильи не пошли де Сегюру впрок. А еще он выглядел… неуместно, и секретарь вначале даже не понял, отчего ему так показалось. Только потом он сообразил: одеяния самураев все до одного являли собою вариации на общий мотив. Их объединял не только покрой и материал, не только особенные оттенки тяжелого плотного шелка, но и что-то неуловимое и древнее, до странности древнее в городе, основанном чуть больше века назад. Впрочем, нихонцы начали свой марш по островам Тихого океана куда раньше. Иначе им не удалось бы закрепиться на чужих землях достаточно прочно к тому времени, когда здесь появились большеглазые носатые пришельцы с другого края Земли.

– Чего хочет от меня этот человек? – раздраженно поинтересовался де Сегюр.

С усилием оторвав себя от раздумий, Эдмон вслушался. Приставленный к гостям лакей кое-как владел французским, однако выделить смысл из потоков размеренного, убаюкивающего щебета было нелегко.

– Просит разуться, ваша светлость, – объяснил секретарь.

Теперь он и сам заметил – по другую сторону Золотых ворот пол устилали циновки, какими здесь пользовались… да проще было сказать, к чему их не пытались приспособить нихонцы: в пищу не употребляли разве что. В преддверном зале их не было; паркет блестел, словно садовый пруд, и казалось, что из-под половиц вот-вот пошевелит губами огромный золотой карп.

– Это переходит всяческие границы! – заявил де Сегюр почти человеческим голосом.

Эдмон не стал упоминать о том, что английский посол уже миновал ворота, не погнушавшись показать нихонцам белоснежные шелковые носки. И еще несколько европейцев последовало его примеру – очевидно, при всей внешней неприязни нихонцев к гайдзинам, ко двору были допущены не только посланники иноземных держав… но додумать эту мысль он не успел.

– Я… – сдавленным голосом произнес посол, – человек терпимый.

Секретарь едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

– Я готов снизойти к местным суевериям и нелепым обычаям. Но всему есть пределы. И, – физиономия де Сегюра налилась дурной кровью, – будь я проклят, если стану раздеваться на потеху каким-то косоглазым дикарям!

– Осмелюсь заметить, ваша светлость, – вполголоса пробормотал секретарь, – что посланники иных держав вовсе не считают подобное требование обременительным…

В других обстоятельствах Эдмон скорей последовал бы примеру евангельского Иуды, чем вызвался спорить с графом, однако смелость его подстегивалась тем обстоятельствам, что найти слуге замену посол едва ли сумел бы. За три дня оба успели выяснить, что французов в княжеской столице можно было пересчитать по пальцам.

– Меня, – отрубил де Сегюр, – не волнует, что унижаться позволяют себе англичане или какие-нибудь, помоги мне Христос, испанцы! Но посол его величества…

Секретарь молча стиснул зубы.

– Ну посмотрите только! – перебил сам себя посол. – Кто этот человек? До чего может опуститься европеец на Востоке!

Эдмон осторожно повернул голову. В первый момент ему показалось, что де Сегюра обмануло зрение и все иноземцы, кроме двоих французов, уже покинули преддверный зал. Потом он понял, что имел в виду посол: только черты лица – тонкие, словно бы наскоро отчерченные острым пером, – выдавали чужестранца. Даже непокорные вьющиеся волосы уложены были в фантастическую прическу и сколоты длинными деревянными шпильками. Саблю незнакомец по местному обычаю заткнул за пояс.

Увлеченный беседой с седым самураем, объект посольских инвектив не обращал на французов никакого внимания.

– Откуда только появляются подобные типы? – ворчал де Сегюр вполголоса. – Я бы сказал, что он корсиканец, если бы не боялся оскорбить корсиканцев! Или здешними делами заинтересовалось какое- нибудь, прости господи, Королевство обеих Сицилии?

– Господа? – прозвенел за спиной Эдмона тонкий голос. – Князь ждет.

Секретарь резко обернулся – ему в голову не приходило, что из здешних лакеев кто-нибудь может знать французский, и тем более не могло прийти, что заговорит с бангайкокудзин не лакей. Белоснежный шелковый халат нихонца был покрыт вышивкой настолько тонкой, что немудрено было спутать ее с набивкой, шальвары волочились по полу, на поясе болтались веер и лаковая коробочка – одним словом, типичный самурай, вот только сабли при нем не было. И однако Эдмона шатнуло, будто запоздало взяла верх коварная привычка человека, долго проведшего в море, подлаживаться под ритм качки. На миг секретарю померещилось, что пространство вокруг смялось нелепым образом, искажая очертания подобно неровному стеклу.

Безупречный самурай едва доходил ему до пояса.

Накатило головокружение и тут же прошло, когда бдительный рассудок впихнул невозможное в рамки привычного. Эдмон сообразил, что японскому дворянчику от силы лет семь. А то и меньше – уж больно тот был щуплый.

– Господа? – повторил мальчишка с обычным нихонским безразличием.

– Эдмон, что нужно этому… ребенку? – брезгливо полюбопытствовал де Сегюр. – И, в конце концов, долго мы будем стоять здесь?

Он решительно шагнул к Золотым воротам и чуть не споткнулся, когда мальчишка загородил ему дорогу.

– Ваше превосходитерьство, – промолвил маленький нихонец вежливо, – потрудитесь оставить ваши меч за дверью. Не подобает явряться перед рик дайме с оружием.

Не обращая внимания, граф попытался обойти нахального мальчишку, чтобы ступить на порог, но, к его возмущению, стражники-буси встали на пути французов. Мальчишка же совершил нечто попросту немыслимое: ухватившись за ножны посольской парадной сабли, он развернул де Сегюра лицом к себе, продемонстрировав тем правоту Архимеда – при наличии подходящего рычага, конечно.

– Господин де Сегюр, – головокружение вновь охватило секретаря, потому что ледяной голос никак не мог принадлежать мальчишке-несмышленышу, – потрудитесь принести извинения.

– Что?! – вскричал посол… и осекся, осознав то, что его помощник понял за миг до того: не Золотые