выкарабкалась из вертолёта, отчаянно хватаясь за руку Николаса, которую он протянул ей на помощь. Он слегка нахмурился, почувствовав холод её пальцев, потом подтолкнул Джессику вперёд к группе людей, которые собрались у края вертолётной площадки.
Миниатюрная женщина с осанкой королевы выступила вперёд. Она была всё ещё красива, несмотря на седые волосы, уложенные в изящном стиле, — как на картинах Гибсона, — и взгляд её ласковых, ясных голубых глаз был столь же открытым, как у ребёнка. Она посмотрела Джессике прямо в глаза пронизывающим взглядом, потом стремительно повернулась к сыну.
Николас наклонился и коснулся нежным поцелуем её бледно-розовой щеки, а затем губ.
— Я соскучился по тебе, мама, — сказал он, обнимая и прижимая ее к себе.
— И я тосковала без тебя, — ответила она мелодичным голосом. — Я очень рада, что ты вернулся.
Всё ещё обнимая мать одной рукой, Николас подозвал Джессику, и, когда она подошла ближе, многозначительно посмотрел на неё, давая понять, чтобы она вела себя прилично.
— Мама, я хочу познакомить тебя со своей невестой, Джессикой Стэнтон. Джессика, это — моя мать, Маделон Константинос.
— Я очень рада, наконец, познакомиться с вами, — пробормотала Джессика, встречая этот ясный пристальный взгляд настолько смело, насколько смогла, и обнаружила, к своему удивлению, что она с мадам Константинос почти одного роста. Старая женщина выглядела настолько хрупкой, что Джессика чувствовала себя амазонкой, но теперь обнаружила, что их глаза находятся на одном уровне, и это явно поразило Джессику.
— И я рада познакомиться с вами, — сказала мадам Константинос, освобождаясь из объятий Николаса, чтобы обнять Джессику и поцеловать её в щёку. — Я была, конечно, удивлена неожиданным звонком Нико по телефону, да ещё и с такими новостями! Это было … неожиданно.
— Да, это было внезапное решение, — согласилась Джессика, но её сердце упало от прохладного тона пожилой женщины. Было очевидно, что та далеко не в восторге от того, какую невесту выбрал себе её сын. Однако Джессика удерживала на лице дрожащую улыбку, а мадам Константинос была слишком хорошо воспитана, чтобы открыто демонстрировать своё неудовольствие. Она говорила на очень хорошем английском, слегка растягивая слова, что могла перенять только у Николаса, но, когда она обернулась, чтобы представить Джессику другим людям, то перешла на французский и греческий языки. Джессика не понимала ни слова по-гречески, но все присутствующие говорили на французском языке.
Ей представили Петру — высокую, крупную женщину с тёмными волосами, чёрными глазами, классическим греческим носом и улыбкой, освещающей её лицо. Она была домоправительницей и личной компаньонкой своей работодательницы, поскольку они были вместе с тех пор, как мадам Константинос прибыла на остров. В этой крупной женщине присутствовало естественное изящество и гордость, которые делали её красивой, несмотря на почти мужские размеры, и материнский свет замерцал в её глазах при виде скрытого опасения и растерянности на лице Джессики.
Вторая женщина была низенькой и пухленькой, её круглое лицо было самым добрым из всех, когда- либо виденных Джессикой. Её звали Софией, она была поваром; София пожала руку Джессики с открытой приветливостью и готовностью немедленно принять любую женщину, которую kyrios [3] Николас приведёт в дом, чтобы объявить своей невестой.
Муж Софии, Джейсон Кавакис, был невысоким стройным мужчиной с серьезными тёмными глазами, он работал садовником. Они с Софией жили в своём собственном доме в деревне, но Петра была вдовой, и ей была отведена личная комната на вилле. Эти трое были единственным штатом в особняке, хотя все женщины из деревни помогали с приготовлениями к свадьбе.
Открытый добродушный приём, который ей оказали работники виллы, помог Джессике расслабиться, и она улыбнулась более естественно, когда мадам Константинос переплела руку с рукой Николаса и занялась организацией доставки их багажа в особняк.
— Андрос, пожалуйста, помоги Джейсону отнести сумки вниз, — потом она высвободила свою руку и слегка подтолкнула Николаса. — И ты тоже! Почему бы тебе не помочь? Я провожу миссис Стэнтон к её комнате, она, наверное, уже полумертвая от усталости. Ты никогда не научишься делать путешествие лёгким.
— Да, maman, — ответил он, обращаясь к её удаляющейся спине, но его тёмные глаза предупреждающе взглянули на Джессику.
Несмотря на прохладный приём мадам Константинос, Джессика почувствовала себя лучше. Старая леди не была деспотичной главой семьи, и Джессика ощущала, что под её сдержанностью скрывается весёлая и мягкая женщина, для которой Николас был прежде всего сыном, а не миллиардером. И сам Николас немедленно смягчился, став Нико, который вырос здесь и знал этих людей с младенчества. Она не могла представить его запуганным Петрой, которая, должно быть, пеленала его и наблюдала за его первыми неуверенными шагами, хотя Джессике было трудно представить себе Николаса младенцем или малышом. Наверняка, он всегда был высоким и сильным, с тем же неистовым светом в тёмных глазах.
На вилле было прохладно, толщина её белых стен защищала от жгучего греческого солнца, и тихий гул центрального кондиционирования подсказал ей, что Николас принял меры, чтобы постоянно поддерживать в доме комфортную температуру.
Она уже поняла, что вкусы Николаса были типично греческими, и весь вид виллы подтверждал это. Немногочисленная мебель стояла в огромных помещениях с перекрытиями в виде открытых балок, но всё было самого высокого качества и построено с расчётом на много лет вперёд. Пол был выложен плиткой тёплого кирпичного цвета, и по всему полу были разбросаны бесценные персидские коврики приглушённых зелёных тонов; обивка мебели представляла собой натуральное льняное полотно. Маленькие мраморные статуи различных оттенков выглядывали из ниш, здесь же красовались невероятно изящные вазы и удобно расставленная керамическая посуда — конечно же, местного производства.
— Ваша спальня, — проговорила мадам Константинос, открывая дверь в квадратную белую комнату с изящными арочными окнами и обстановкой в золотисто-розовых тонах. — Здесь ваша собственная ванная комната, — продолжала она, пересекая помещение, чтобы открыть дверь и указать на выложенную плиткой ванну. — Ах, Нико, ты должен показать Джессике виллу, пока Петра распаковывает её багаж, — тут же добавила она, когда Николас появился с багажом Джессики и установил его в середине комнаты.
Николас улыбнулся, глаза его сверкнули.
— Джессика, вероятно, хотела бы принять ванну вместо этого. Уверен в этом, потому что мне тоже хочется именно этого! Правда, дорогая? — спросил он, поворачиваясь к Джессике с улыбкой, всё ещё плескавшейся в глазах. — Что ты выбираешь — экскурсию по вилле или ванну?
— И то, и другое, — сказала она быстро. — Хотя сначала ванну.
Он кивнул и вышел из комнаты, небрежно бросив через плечо:
— Тогда я приду через полчаса.
Вскоре после этого и мадам Константинос ушла, оставив Джессику, которая стояла, оглядывая очаровательную комнату и чувствуя себя совершенно одинокой. Она сняла свою помятую в путешествии одежду и неторопливо приняла ванну. Вернувшись в комнату, она обнаружила, что Петра за это время умело распаковала её багаж. Джессика оделась в лёгкое летнее платье и стала ждать Николаса, но время шло, и через некоторое время она поняла, что он не собирался возвращаться за ней. Он просто предложил ей экскурсию по просьбе матери, он не имел никакого намерения проводить столько времени в её обществе. Она неподвижно сидела на кровати и спрашивала себя, помогут ли молитвы когда-нибудь завоевать его любовь.
Намного позже, после лёгкого обеда из рыбы и греческого soupa avgolemono — приправленного лимоном куриного рисового супа, который Джессика нашла восхитительным, — Николас приблизился к ней, когда она стояла на террасе, наблюдая, как внизу волны накатывали на песчаный берег. Ей хотелось избежать встречи с ним, но это выглядело бы странным, так что она осталась у стены террасы. Своими сильными пальцами он сжал её плечи и притянул к себе, склонив свою голову к её. Со стороны это, должно быть, выглядело так, как будто он шептал ей на ушко какие-нибудь нежности, но спросил только:
— Ты сказала моей матери что-нибудь, что могло расстроить её?
— Конечно, нет, — прошептала она громко, признавая силу этих пальцев и прислоняясь к его груди. — Я вообще не видела её с того момента, когда она привела меня в мою комнату, ещё до обеда. Я не
