бежит. От Стива и от чего-то еще. Чего-то, что росло внутри нее и становилось все сильнее и сильнее. Это пугало ее. Она не хотела этого, но не могла остановить.
Ее тело никогда так не отвечало ему прежде, даже в первые – дикие, горячие – дни их брака. Все дело в сложившейся ситуации, говорила она себе, пытаясь найти успокоение в этой мысли. Во всем виновата ее склонность отдаваться делу полностью, слишком концентрироваться на нем – вот что заставляло ее чувствовать себя так. Но утешение ускользало от нее, и отчаяние затопило ее сердце, потому что анализ ее эмоций не менял их самих. Господи, помоги ей, она снова влюблялась в него, и теперь у нее еще меньше оправданий, чем в первый раз. Большую часть времени последние две недели он был не более чем мумией, неспособной двигаться или говорить, и, несмотря на это, ее тянуло к нему, привязывало к нему. Но теперь любить его было намного опаснее, чем раньше. Он стал другим: более сильным, более жестким человеком. Даже когда он находился без сознания, она чувствовала его неистощимую внутреннюю силу; и потребность узнать, что же случилось с ним, что так сильно изменило его, была настолько неодолимой, что почти причиняла боль.
Медсестра, которая первой заметила бессознательную реакцию Стива на присутствие Джей, остановилась возле нее.
– Как он? Сегодня утром он отказался принимать обезболивающие.
– Он уснул. Он очень быстро устает.
Медсестра закивала, ее ярко-голубые глаза встретились с темными глазами Джей.
– У него самый невероятный организм, который я когда-либо наблюдала. Он до сих пор страдает от боли, но, кажется, просто игнорирует ее. Обычно проходит как минимум еще одна неделя, прежде чем мы начинаем снижать количество анальгетиков, – в ее голосе прозвучало восхищение. – Кофе не навредило его желудку?
Джей засмеялась.
– Нет, он, скорее, казался самодовольным по этому поводу.
– Он определенно был настроен получить этот кофе. Возможно, мы начнем с легкой диеты с завтрашнего дня, так что сила постепенно станет возвращаться к нему.
– Вы не знаете, когда его переведут из отделения интенсивной терапии?
– Не знаю. Это решение должен принять майор Ланнинг, – улыбнувшись на прощание, медсестра вернулась к своим обязанностям.
Джей направилась в комнату отдыха, чтобы купить попить, и решила воспользоваться тем, что в комнате никого не было, и побыть в одиночестве.
Ее терзало какое-то смутное беспокойство, но она не могла точно определить его причину. Или причины, подумала она. Частью этого, конечно же, являлся Стив и ее собственная неуправляемая эмоциональная реакция на него. Она не хотела полюбить его снова, но не знала, как бороться с этим, хотя понимала, что должна бороться. Джей не могла полюбить его снова. Слишком опасно. Она знала это, отчаянно повторяла себе снова и снова, что не позволит этому случиться, хотя допускала, что может быть уже слишком поздно. Другая часть ее беспокойства также была связана со Стивом, но девушка не до конца понимала, почему.
Назойливое ощущение того, что она что-то упустила, не оставляло ее в покое. Что-то, что она должна была заметить, но не смогла. Возможно, Стив тоже ощущал это, судя по всем тем вопросам, которые задавал. Он не доверял Фрэнку на сто процентов, как она и предвидела, когда посвящала Стива в происходящее. Но Джей знала, что могла бы доверить Фрэнку как свою жизнь, так и жизнь Стива. Так почему же она продолжала чувствовать себя так, будто должна знать больше, чем уже знала? Был ли Стив в опасности из-за того, что невольно увидел? Был ли фактически вовлечен в произошедшее? Она не так наивна, чтобы не понять, что большинство фактов держали от нее в секрете, но и не ожидала, что Фрэнк выложит ей все, что знает. Нет, это не то, что ее беспокоило. Чувство беспокойства вызывало что-то, что она должна видеть, что-то, что было очевидно, но она упустила это. Какая-то незначительная деталь, которая не вписывалась в общую картину, и пока она точно не определит, что же это, она не сможет избавиться от снедающей ее тревоги.
Два дня спустя Стива перевели из интенсивной терапии в отдельную палату, и охранники из военно- морского флота сменили месторасположение. В новой палате был телевизор – именно то, чего так недоставало в палате интенсивной терапии, и Стив настаивал на том, чтобы слушать каждый выпуск новостей, как будто искал подсказки, которые снова соберут для него в единое целое все недостающие части головоломки. Проблема состояла в том, что он, казалось, интересовался всем, что происходило в мире, и мог обсуждать политику других стран так же легко, как и вопросы внутренней политики. Это тревожило Джей, ведь Стив никогда не интересовался подобным, и в то же время глубина его познаний доказывала, что он сильно увлекался этим. Все указывало на то, что он был намного более вовлечен в ситуацию, которая почти убила его, чем, возможно, думал Фрэнк. Или, вероятно, Фрэнк на самом деле знал обо всем. У них было несколько долгих личных разговоров с глазу на глаз, но Стив все еще осторожничал. Только с Джей он терял свою бдительность.
Множество ран удерживало Стива в постели намного дольше, чем это могло бы быть, потому что он был не в состоянии пользоваться костылями из-за обожженных рук. Физическое бездействие раздражало его, отрицательно сказываясь на его терпении и настроении. Он быстро определил, какие телешоу ему нравятся, отказываясь смотреть телевикторины и мыльные оперы, но даже выбранным программам, по его мнению, чего-то недоставало, так как большая часть действия на экране была визуализирована. Способность только слушать раздражала его, и вскоре он попросил включать только новостные каналы. Джей делала все, что было в ее силах, чтобы развлечь его. Ему нравилось, когда она читала ему газеты, но по большей части он просто хотел поговорить.
– Расскажи мне, как ты выглядишь, – попросил он однажды утром.
Эта просьба взволновала ее. Когда тебя просят описать себя, чувствуешь себя до странного смущенным.
– Ну, у меня каштановые волосы, – начала она нерешительно.
– Какого оттенка? Красноватого? Золотого?
– Золотого, думаю, но скорее темно-золотого. Цвета меда.
– Они длинные?
– Нет. Почти до плеч и очень прямые.
– Какого цвета твои глаза?
– Синего.
– Продолжай, – упрекнул он после минуты молчания, когда она ничего не добавила. – Какого ты роста?
– Среднего. Сто шестьдесят восемь сантиметров.
– А я какого роста? Мы хорошо подходим друг другу?
Мысль заставила ее горло сжаться.
– Ты где-то сто восемьдесят сантиметров, и да, в танце мы действительно хорошо подходили друг другу.
Он повернул к ней забинтованные глаза.
– Я ведь не о танцах говорил, ну, так как? И давай снова сходим потанцуем, когда я вылезу из гипса? Возможно, я еще не забыл, как это делается.
Она не знала, сможет ли снова вынести его объятия, только не теперь, когда она не в состоянии справиться с дикой реакцией своего тела на звук его резкого ломаного голоса. Но он ждал ее ответа.
– Это свидание? – беспечно спросила Джей.
Он поднял свои руки.
– Завтра снимут бинты. На следующей неделе у меня будет последняя операция на глазах. Через две недели снимут гипс. Дай мне месяц, чтобы вернуть прежнюю силу. К тому времени повязки полностью снимут с моих глаз, и мы пойдем в город.
– Ты даешь себе всего лишь месяц, чтобы вернуть силу? Не слишком ли самоуверенно?
– Я делал это прежде, – сказал он, после чего затих.
Джей задержала дыхание, наблюдая за ним, но уже спустя минуту он выругался.
