Квентин Тарантино: Интервью

псевдотарантиновским картинам?

КТ: Лично мне это нравится. Я восхищен этим. Для меня это просто прорыв. Если я немного облегчил художникам движение в этом направлении, замечательно, — значит, мне кое-что удалось на этом свете.

ДЖ. X: Вас не раздражает, что Боб Доул назвал «Настоящую любовь» и «Прирожденных убийц», поставленные по вашим сценариям, «безнравственным кошмаром»?

КТ: Это политическая кампания. Ему только потому и дают эфирное время, что он нападает на всех. Он даже не видел этих фильмов. Мне звонили триллион раз: хотят, чтобы я поучаствовал в «Вечерней реплике» с Доулом. Я в такие игры не играю. Выигрывай свое президентство сам, дружище. А то прямо как у Джорджа Карлина: хотят ввести запрет на игрушечные пистолеты, а мы, бля, собираемся стрелять из настоящих! (Смеется).

ДЖ. X: Европейцы часто отмечают, что американцы более щепетильны по отношению к сексу, чем к насилию.

КТ: Я хочу купить на тысячу долларов билетов на «Шоу-гелз». Пусть «Шоу-гелз» заработают в этом году больше всех. Если бы запрет NC-17 («Детям до 17 смотреть не разрешается») был жизнеспособен, многим киношникам пришлось бы вылезти из подполья, ведь именно этим они живут, этим дышат, именно туда зовут их природные инстинкты. Я имею в виду, нелепо полагать, будто рейтинг NC-17 автоматически означает коммерческую смерть фильма. С какой такой стати? Потому что провалилась экранизация дневников Анаис Нин [ «Генри и Джун»]? Это что, приговор?!

ДЖ. X: А есть такой фильм, который своей жестокостью вызвал бы у вас отвращение?

КТ: Я не подхожу к художественным произведениям с моральными критериями. Если это плохо с художественной точки зрения, то не важно, мюзикл это или какая другая херня.

ДЖ. X: Влияет ли кино на поведение зрителей?

КТ: Если бы я не любил так кино и не хотел стать актером, я, наверное, стал бы уголовником. Меня очень привлекала романтика этой жизни. Когда я был подростком, я был абсолютно уверен, что никогда не стану вламывать с девяти до пяти для того, чтобы заработать на «хонду». Я буду просто брать то, что хочу. Я три раза отсидел в окружной тюрьме — ну, там, за ерунду, — но лучше я отсижу в тюрьме, чем буду платить деньги.

ДЖ. X: Вы имеете в виду штрафы за нарушение правил парковки?

КТ: Да, все эти жуткие предписания. У меня всегда были неоформленные машины.

ДЖ. X: Значит, по-вашему, нет никакой связи между пристрастием к насилию на экране и в жизни?

КТ: Я вовсе не пристрастен к насилию в жизни. Я никогда не любил драться. Я не дерусь по правилам дуэльного кодекса. Если уж я дерусь, то дерусь насмерть, предполагая, что противник собирается меня убить. Потому-то я не держу в доме оружия: если бы сюда ворвался двенадцатилетний подросток, я бы его убил. У него нет права врываться в мой дом. Я вынужден предполагать наихудшее. Я не стал бы задерживать его до появления полиции, стрелять в ногу… Я разрядил бы в него всю обойму до последнего патрона. Точно так же я отношусь и к своей работе в кино. Я знаю, что к концу работы никто ничего не напутал и не сделал такого, что могло бы меня расстроить.

ДЖ. X: Что, такого никогда не случалось?

КТ: Никогда! Я даже не беспокоюсь об этом. Я сжег бы негатив. Двадцать миллионов долларов — тьфу! — ерунда.

Тарантино и Джульетт Мим Юдович / 1996

Квентин Тарантино простужен, и раз это не какая-нибудь простуда, а его простуда, она получает статус злоебучей и говенной. Он небрит, в джинсах и футболке, но, даже хворый, брызжет такой мощной самовлюбленностью, что она перерастает в этакое великодушие и очаровательную непосредственность. Рядом с ним в облаке струящегося дыма — Джульетт Льюис, усталая, стройная, элегантная, в приталенном черном пиджаке и синтетической голубой сорочке. Им вместе, как они сами говорят, «по кайфу»: Тарантино — необузданный, рефлексирующий и неукротимый в работе и в жизни; Льюис — сдержанная, безотчетная и неуловимо порочная. Они сошлись на съемках фильма «От заката до рассвета» (выходит в следующем месяце), сценарий которого написал Тарантино, а поставил Роберт Родригес.

Как ни различны были их пути, Льюис и Тарантино живут в самом сердце Голливуда. Оба успешны в киноиндустрии, самобытны и в известном смысле выполняют тот социальный заказ, который Америка возлагает на знаменитость, — играть на людских страстях. (Особенно Тарантино, сменивший в рекордно короткое время образ полубога на амплуа тирана; совсем недавно критики ополчились на него за фильмы «Обычные подозреваемые» и «Чем заняться мертвецу в Денвере», к которым он не имеет никакого отношения. «Естественно, это должно было произойти, — говорит Тарантино, мотая головой. — Если ты не читаешь рецензий, они тебя не обижают. Но если люди думают, что я самодовольный горлопан, то они ошибаются»).

Как бы там ни было, оба любят свою работу.

— Каждый независимый режиссер ноет о том, как это все его заебывает, — говорит Тарантино. — Но если тебе так хреново, зачем ты этим занимаешься? Если у тебя такая горькая жизнь, брось снимать фильмы!

— Актерство для меня — это разрядка, — говорит Льюис. — Мне становится светло и легко, потому что перед маленькой камерой я вступаю в новый, несуществующий, волшебный мир. Но иногда, — добавляет она деловито, — это просто работа.

МИМ ЮДОВИЧ: Хорошо. Вы готовы?

ДЖУЛЬЕТТ ЛЬЮИС: О господи, как все по-военному.

МЮ: Почему фильмы стали такими плохими?

ДЖ. Л: Я думаю, идет война между денежными мешками и художниками. И этим мешкам почему-то кажется, что или вычурная независимость, или скверная коммерция — третьего не дано.

МЮ: А почему их так заклинило на этом?

КВЕНТИН ТАРАНТИНО: Думаю, их уже не клинит. Правила, по которым они играли до сих пор, больше не действуют, и все уже это понимают. Незыблемая формула «Тачстоун», которая существовала в восьмидесятые и не давала сбоев, сейчас не работает.

ДЖ. Л: Точно! Типа никто не ожидал, что «Один дома» станет таким хитом. Никто не мог предсказать успех «Конго».

КТ: Да уж, формулы последних десяти лет больше не работают. Сиквелы снимаются, потому что они в любом случае найдут своего зрителя. Однако эти фильмы, которые собирали сотни миллионов, теперь едва дотягивают до двадцати, а то и меньше. Думаю, Голливуд переживает самые увлекательные времена с семьдесят первого года. Потому что Голливуд увлекателен тогда, когда непредсказуем.

МЮ: Как альтернативный рок, который непонятно чему альтернативен, так, что ли?

КТ: Точно. Целую неделю, пока шла премьера «Криминального чтива», я вел шоу Кеннеди «Альтернативная нация» на «MTV». И я спрашивал: «Альтернативная — чему?» Это самое продаваемое говно там.

МЮ: Надо и Джульетт дать поговорить.

КТ: Да она и так больше всех говорит!

МЮ: Давайте переключимся на «От заката до рассвета». Кого ты там играла?

ДЖ. Л: Я играла дочь священника, дочь Харви Кейтеля. Он разуверился и слегка обижен на Бога, потому что у него умерла жена. Мы с ним колесим на автофургоне по стране и встречаем этих двух