Сердцеед

Мишель словно окаменела от его слов, краска отхлынула от ее лица, и оно стало белее снега. Его внешность, рост, мускулатура, запах его сильного тела смущали ее, а смысл его слов ускользал от затуманенного сознания. Он был слишком близко! Но вот, наконец, его слова выстроились по порядку, и значение произнесенной им фразы изо всех сил хлестнула Мишель по лицу. Паника и ярость уступили место шоку. Она отодвинулась от него и прошептала:

- Это что, шутка?

Его слова были отвратительными, жестокими. Сейчас она не могла себе позволить даже ответить на это оскорбление. Ей нужны его помощь, сотрудничество, если она хочет спасти ранчо, но гордость все же одержала верх. Мишель почувствовала, как внутри все застыло, подбородок задрался вверх. Она понимала, что играет с огнем. Рафферти и при более благоприятных обстоятельствах не стоило бросать вызов.

Джон выглядел безразличным, и, тем не менее, его глаза прищурились, наблюдая за нею. Мишель чувствовала, что он из последних сил контролирует себя, чтобы не сдвинуться с места.

- Похоже, что я шучу? – Спросил он обманчиво мягким, и тем не менее опасным как кинжал тоном. - При вас всегда был какой-нибудь сосунок, который содержал вас, исполнял ваши прихоти. Почему бы и мне не попробовать? Правда, у вас вряд ли получится манипулировать мной, как другими бедолагами, но вряд ли сейчас у вас есть возможность быть слишком разборчивой.

- Что Вы знаете о разборчивости? - Мишель побледнела еще сильнее, продолжая отступать назад. Джон приблизился к ней почти вплотную, так что она могла ощущать его дыхание на своей коже.

У него было очень много женщин, Мишель даже не хотела думать насколько много, потому что размышление об этом глубоко внутри причиняло острую боль. Те другие женщины тоже чувствовали эту беспомощность, вызванную его горячим телом, и неуемной сексуальностью? Она не могла управлять своими инстинктами и ответом собственного тела на него. Она всегда ощущала слабость, там, где дело касалось Рафферти, и именно это пугало ее, заставляло бороться с ним все эти годы. Она просто не могла позволить себе оказаться в одном ряду со всеми его любовницами, позволить ему использовать себя подобно жеребцу, покрывающему кобылу. Это слишком много значило бы для нее, и слишком мало для Джона Рафферти.

- Прекратите пятиться назад, - услышала она его голос, мягкий, как прикосновение бархата.

«Эту интонацию он использует ночью» - неожиданно, эта мысль пришла в голову Мишель, и в ее голове помимо воли пронеслась картина: вот Джон накрывает обнаженное женское тело своим, поджарым, сильным телом, и шепчет ей на ухо неприличные вещи. Рафферти вряд ли был утонченным любовником. Он был сильным, почти диким, разрушающим любые женские барьеры и штучки. Мишель из последний сил заставила свое воображение уняться, отвернувшись от своего собеседника.

Когда Мишель отвернулась от него, Джона захлестнула волна гнева. Она отвернулась с таким видом, словно ей было противно смотреть на него, словно сама идея разделить с ним постель вызывала у этой выскочки тошноту. Кипя гневом, он обошел стол, и, схватив Мишель за руки, притянул к себе. Но, даже будучи в бешенстве, он мог думать сейчас только о том, что впервые касается ее, ощущает в своих руках ее мягкое хрупкое тело. Его руки еще сильнее прижали Мишель к себе, пальцы ныли от желания задержаться в таком положении подольше, изучить, потрогать, погладить. Желание обладать ею вернулось снова, возобладав над гневом.

- Нечего задирать нос и строить из себя «Ледяную принцессу», - произнес он хрипло. – Ваше маленькое королевство развалилось ко всем чертям, детка, если вы случайно этого не заметили. Ваши бывшие приятели отвернулись от вас, когда узнали, что денежек больше нет. Уверен, они и не подумали предложить вам помощь, не так ли?

Мишель выпрямилась и попыталась отстраниться.

- Я не просила их о помощи! – Выкрикнула она. – Я не хочу ничьей помощи, и меньше всего, Вашей!

- Почему? Он слегка встряхнул Мишель, его глаза были сужены и пылали гневом. – Я могу себе позволить вас, детка.

- Я не продаюсь!

Мишель попыталась отступить, но не смогла даже пошевелиться, ей не справиться с его стальными мышцами.

- А меня не интересует покупка, - пробормотал Джон, опуская голову. – Всего лишь аренда, на некоторое время.

Из горла Мишель вырвался протестующий крик, она еще раз попыталась вырваться из его рук, но Джон запустил руку в ее волосы, захватил их в кулак и притянул к своему лицу. Она увидела темные зрачки его глаз, пылающие неутолимой жаждой, и задрожала, словно испуганное животное. Ее ресницы затрепетали, глаза закрылись, когда она прижалась к нему, сдаваясь. Много лет она мечтала о его поцелуе, о том каким он будет на вкус, представляла прикосновение его губ: будут ли они мягкими и нежными, или жесткими и требовательными. Наслаждение взорвалось в ней подобно шаровой молнии, заполняя с ног до головы горячей лавой.

Теперь она знала. Теперь она знала теплый, пьянящий вкус его поцелуя, твердость его губ, настойчивые движения языка, входящего в ее рот. Так или иначе, ее руки сейчас обнимали плечи Джона, цеплялись за влажную ткань его рубашки, стараясь прикоснуться к твердому обнаженному телу. Она прижималась к нему, а он еще крепче стискивал ее сильными руками, и целовал глубоко и страстно, снова и снова. Мишель не чувствовала того, что одежда его была влажной, только жар и твердость, и смутно понимала, что если сейчас сама не прекратит это безумие, он точно не остановится. Она не хотела останавливаться. Сегодня все преграды, что она возводила внутри себя, разрушились. Ей хотелось просто лежать рядом с Джоном, и наслаждаться прикосновениями его рук и губ. Мишель знала теперь, каким восхитительным это было бы, но также она твердо знала, что не должна допустить этого. Ее чувства к Рафферти были настолько сильными, что пугали. Он пугал ее. Отношения с ним значили для Мишель слишком много, и она знала, что когда пришел бы момент расставания, она просто не смогла бы этого вынести. Поэтому, со дня их знакомства она старалась держаться от Джона Рафферти подальше.

Собрав последние остатки воли, Мишель прервала поцелуй, и, положив руки ему на плечи, оттолкнула. Она знала, что ей не хватит физической силы, чтобы справиться с ним, и когда он отстранился, поняла, что это был его собственный выбор. Он наблюдал за ней, ожидая ее решения. В комнате повисла тишина, Мишель изо всех сил пыталась вернуть себе самообладание под его пристальным взглядом. Она чувствовала, что ситуация вышла из под контроля. В течение десяти лет она тщательно взращивала враждебность между ними, боясь, что он узнает о ее истинных чувствах к нему. Слишком часто она наблюдала за женщинами, влюбленными в Джона Рафферти, за тем как загорался их взгляд, стоило им только увидеть его, как он ухаживал за ними, но потом бросал и находил себе новый сексуальный объект, и блеск в глазах брошенных женщин сменялся болью, тоской и пустотой. Теперь он смотрел на нее, как на новую игрушку для секса, именно этого все эти годы Мишель старалась избежать. Она не хотела, чтобы Рафферти видел в ней женщину, не хотела присоединиться к той шеренге женщин, которых он использовал и оставил. Тем более сейчас, когда у нее и без того достаточно проблем, не хватало еще добавить к ним разбитое сердце, а Джон Рафферти был ходячей головной болью для всего женского пола. Она и так на пределе, больше ударов ей не вынести, ни эмоциональных, ни материальных.

Пристальный взгляд Рафферти жег ее с черным огнем, скользя медленно по телу, будто измеряя ее груди, бедра, ноги, прикидывая, подойдут ли они ему, доставят ли удовольствие. Он никогда не смотрел на нее так прежде, и это одновременно было приятно и пугало Мишель. В его глазах был секс. В своем воображении он уже был в ней, пробовал ее на вкус, трогал ее, доставлял ей удовольствие. Это был взгляд, которому мало женщин могли сопротивляться, он был полон бессовестной сексуальности, чувственного опыта и высокомерной уверенности, что нет женщины, которая устоит перед ним. Он хотел ее, и собирался получить то, что хочет. Но Мишель не могла позволить этому случиться. Вся ее жизнь прошла, словно в тюрьме из шелка. Сначала ее душил своим обожанием отец, затем Роджер Бэкмен, ее муж, от чьей одержимой ревности она еле выжила. Впервые в жизни она была одна, отвечала сама за себя и находила в этом множество преимуществ. Потерпит она поражение, или преуспеет, теперь Мишель будет отвечать за себя сама, не обращаясь ни к кому за помощью. Она видела Джона насквозь: он хотел ее, но он не любил, и даже не уважал ее. Он считал ее бесполезным паразитом, живущим за счет мужчин.