до безумия. Язык искусно делал свое дело, лаская клитор, проникая внутрь, выскальзывая обратно, приводя в исступление и принося облегчение.
Когда Грейс в экстазе упала ему на плечо, Ниал поднял ее, сел в кресло, а она лишь могла безвольно лежать на его коленях. Налив свободной рукой вина, он поднес кубок к ее губам, заставил сделать глоток, выпил тоже. Он клал ей в рот кусочки хлеба и сыра, ел сам, потом снова поднес кубок, и на этот раз Грейс отпила побольше. Она заметила, что когда Ниал пил, то повернул кубок тем местом, которого касались ее губы, и от этого движения, полного изящной эротики, у нее дрогнуло сердце.
— Я должна тебе сказать…
— Нет. Для разговоров есть утро, — произнес он тоном хранителя, но шотландский акцент исчез. — А теперь… Мне понравился твой вкус, и я намерен распробовать его по-настоящему.
Он поставил кубок и поцеловал ее, чего не делал с той ночи в темнице Хея. Поцелуй был таким неистовым, что Грейс запустила пальцы ему в волосы, прижала к себе его голову, чуть не застонав от счастья и возбуждения. «Своими поцелуями он мог бы приобрести целое состояние», — подумала она. Какая женщина не отдала бы все золото, чтобы испытать эту сладостную игру губ и языка, эту изумительную смесь поддразнивания, обещания и властности? Он целовал ее, как ангел, вернее, как дьявол, ибо ангелы не знают плотских удовольствий.
Ниал быстро встал и отнес ее на кровать. Задыхаясь от желания, она обхватила его ногами, вцепилась ногтями в плечи. Он перекатился на спину, и Грейс, взяв обеими руками его плоть, медленно села на нее.
Проникновение было полным, но она уперлась ему в живот и надавила еще сильнее, чтобы поглотить все без остатка. Господи, она совсем обезумела, ей мало даже этого? Ее тело изголодалось по мужской тверди, и она продолжала бешеную скачку, пока не упала, содрогаясь от страсти, на грудь Ниалу.
Этого тоже было недостаточно.
Его плоть оставалась твердой, и как только к ней стали возвращаться силы, тут же вновь вспыхнуло желание.
Ниал засмеялся, и она мгновенно села. От резкого движения он вошел в нее еще глубже, наверное, поэтому они овладели друг другом еще более яростно. На этот раз Ниал ее опередил, и только когда она почувствовала извержение семени, ее потряс очередной оргазм.
Проснувшись, Грейс увидела, что пламя в очаге еще горит, и ей не удалось определить, сколько прошло времени. Ниал спал. Она склонилась над его мягкой плотью, взяла в рот, чувствуя, как оживает острие его страсти, быстро твердеет, и опять села на него.
Ниал лежал, стиснув зубы, чтобы дать ей возможность сполна насытиться его телом. Грейс не оставила без внимания ни единого дюйма: целовала подбородок, закрытые глаза, дивный рот. Наконец, доведя себя до изнурения, она упала на кровать и, зная, что Ниал контролирует себя, начала ласкать его плоть языком. Раздался какой-то хриплый рык, и в следующий момент ее опрокинули на спину.
— Всю ночь ты пользовалась мной как хотела, — прошептал он, с силой входя в нее. — Теперь моя очередь.
Огонь в очаге погас, свеча догорела, и в темноте Ниал делал такое, чего, как она думала, никогда бы не позволила мужчине. Но вместо сопротивления Грейс упивалась его грубой сексуальностью.
Потом они молча лежали рядом, ее голова покоилась у него на плече, а рука Ниала поглаживала шелковистые соски. Грейс ощущала его запах, острый, неповторимый, и поняла, что больше не сможет вспомнить запах Форда.
Горе наконец вырвалось наружу, и она безутешно зарыдала. Ниал крепче прижал ее к себе, но Грейс отстранилась. Она не знала, сколько времени длилась истерика, рыдания продолжали сотрясать ее тело, лицо и глаза опухли, в груди болело, в горле пересохло, оттуда вылетали какие-то животные звуки. Ниал не отпустил ее, даже когда она принялась молотить его кулаками и царапать. Она словно мстила ему за две бессмысленные смерти, за свою разбитую жизнь, за страх и ярость прошедшего года.
Внезапно Грейс начало тошнить, и он быстро отнес ее к горшку, держал, пока не кончилась рвота, потом, дав ей вина, снова уложил на кровать.
— Ты любила его, — тихо сказал Ниал, отбрасывая волосы с ее посеревшего лица. — Должно быть, ты по нему еще не плакала, да?
— Не плакала. — Звук походил на карканье. — Я не могла.
Несмотря на боль от неумеренных занятий любовью, Грейс не сопротивлялась, когда он снова вошел в нее. Однако, сделав один глубокий удар, Ниал остановился и подождал, пока она расслабится. Он не стремился к удовольствию, не двигался, просто как бы укреплял их связь друг с другом. Через некоторое время он перевернулся на бок, не отпуская ее от себя.
Грейс коснулась пальцами его лица, провела по лбу и скулам.
— Я знаю, кто ты, — безучастно произнесла она, словно в ней умерли все чувства, кроме радости прикасаться к нему. — Ты хранитель. Я пришла из тысяча девятьсот девяносто седьмого года, чтобы найти сокровище и уничтожить человека, который убил моего мужа и моего брата.
Глава 26
Ниал сидел за столом и просматривал ее книги. Желая убедить его, она рассказала ему всю правду. Призналась даже в том, где спрятала вещи. И хотя он велел принести сумку, Грейс поняла, что он листает книги из любопытства, а не ради того, чтобы найти подтверждение ее словам.
— Ты говоришь по-английски, но я заметил, что ритм языка непривычный, — сказал Ниал, отрываясь от книг, и еще через какое-то время добавил:
— Значит, есть все-таки другие земли за океаном.
Не было ни недоверия, ни удивления. Конечно, он же хорошо образован, знает семь языков, а уж с чудесами имеет дело ежедневно.
— Это бумаги, которые ты перевела, — заключил он, — и говоришь, что какую-то часть написал я.
— Да. Ты написал свое имя, поставил дату. Тысяча триста двадцать второй год.
— Я ничего не писал.
— Но я же сама видела…
— Возможно, причиной их существования была ты.
— По-твоему, их бы не написали, если бы я не вернулась сюда? Но я вернулась именно потому, что ты их написал!
Ниал мрачно улыбнулся.
— Я ненавижу Господа, ибо Он допустил гибель моих братьев, — холодно произнес он, — но я не сомневаюсь в Его существовании. Как я могу сомневаться, если охраняю Его власть на земле? Кто знает, что вершит десница Господня? Я уже не пытаюсь Его понять, я просто выполняю свой долг.
— Ты ненавидишь Бога? — изумилась Грейс.
— Разве я могу иначе? Я не хотел быть рыцарем, вступил в Орден по принуждению. У меня талант убивать, — сказал он, признавая свое искусство. — Я стал лучшим воином, был посвящен в тайну, которую мы охраняли, служа Господу. И что? Не рыцари нарушили свою великую клятву — ни один не заговорил, даже когда огонь лизал их ноги. Они страдали и умирали, а Он это допустил. Видимо, чтобы уничтожить тех, кто знал. Остался только я. Глупец, я уже столько лет верен своей клятве, потому что дал ее не Богу, а моим братьям, которые умерли за Него. — Тон бесстрастный, глаза пустые. — Посмотри на меня. В тридцать девять лет я должен состариться, но мои волосы остались черными, не выпал ни один зуб. Я никогда не болею, а если получаю рану, то она быстро заживает. Он сделал так, чтобы я охранял Его проклятое сокровище даже после смерти.
— Нет, — мягко возразила Грейс, — ты просто здоровый человек. В моем времени люди спокойно живут до семидесяти — восьмидесяти лет, иногда до ста. Мне самой тридцать один год.
Ниал взглянул на ее густые блестящие волосы, гладкую чистую кожу без морщин и сказал с удивлением:
— Ты выглядишь как девушка.
Ей не хотелось об этом думать. Вряд ли она хорошо выглядит после бессонной ночи, с опухшими от слез глазами. Грейс устроилась на скамье, желая хотя бы быть поближе к нему, если уж не может его коснуться.
— Расскажи мне о том Фонде.
