составляет одну восьмую часть. Семь восьмых приобрело государство.
Принеся в жертву негибкого Арсения, великорусские иерархи не имели желания раздувать надоевшие всем со времени Петра I сыскные дела о «неблагонадежных» церковных сановниках. По переписке с Арсением можно было «пришить» к делу и его корреспондентов: Тимофея (Щербацкого) Московского и Дамаскина (Семенова-Руднева) Костромского. Но Синод скрыл от Екатерины их переписку с Арсением, признав «не относящейся к делу». Однако Синод не мог из последовательности не покарать наиболее шумных протестантов.
В доносе к генерал-прокурору на архим. Феофилакта Новоторжского Борисоглебского монастыря сообщалось, как этот архимандрит рассказывал об явлении во сне одному диакону св. Димитрия, и новоявленный святой сказал ему: «Знаешь ли ты, что у нас есть угодник несравненно больший, чем я, и в живых, на земле — это преосв. митр. Арсений».
Далее донос сообщал: «Оный архимандрит дерзал говорить и о персоне Ее Величества, что сделала большую несправедливость отнятием от них деревень и что они крайне обижены жалованьем, за что Ее Бог без наказания не оставит, и повторял, что оное наказание непременно последует так, как на Грецию, которая ни от чего иного пострадала и до ныне еще страдает, как от того только, что монашеский чин не почтен или (мало) почитаем был от начальников и властей, а нас же, говорил Феофилакт, сколько не изгоняют, только мы всех прежде останемся на свете с пахотными крестьяны, а не будет скорее власти и бояр и начальников».
На допросе, отрицая букву «донесения», Феофилакт признался, что может быть кое-что на эти темы и лишнее болтал в гостях «будучи в веселых мыслях». Сенат постановил: «поручить митр. Дмитрию лишить Феофилакта сана, расстричь, бить шелепами и сослать в Иркутский монастырь. Екатерина II положила резолюцию: «быть по сему, но без наказания», т. е. отменила битье плетями.
Казначей Угличского Покровского монастыря Иларион донес на своего архим. Геннадия (ученика Арсения), что в церкви у них читали молитвы об умирении церкви, а в навечерие Богоявления пропускали молитвы за царствующий дом. Геннадий с некоторыми монахами лишен сана, и они сосланы в Соловки.
Эти случаи — только редкие факты общей волны ропота, прокатившейся по низам церковной России.
Арсений в ссылке
Простодушный Арсений не был достаточно догадливым человеком. Он не понимал опасностей высшего правительственного положения, до которого он был вознесен. И продолжал и в ссылке дозволять себе роскошь откровенной болтовни, как простолюдин в деревне. Это его и доконало. Люди низкие и трусы помогли создать против Арсения второе мнимо-политическое дело.
В низком и тесном каземате под алтарным сводом Успенской церкви Арсений устроил свое келейное хозяйство, и к нему туда хаживали и архимандрит монастыря Антоний, и другие монахи. Арсений разговаривал откровенно: «Митрополит Сеченов до тех пор поживет, пока живет об. секретарь Остолопов. Без Остолопова он ничего сделать не может. Кабы он пропал, супостат! То и я был бы освобожден. Архиеп. Гавриил (Петров) ничего против Сеченова говорить и делать не может». Арсения с любопытством слушала толпа монахов, послушников и солдат. Это «тайны Мадридского Двора» для глубоких провинциалов.
Дошли сюда слухи и о совершившемся акте секуляризации. Подтвердил это и прибывший сюда из Архангельска канцелярист Духовной Консистории Манаков. Арсений говорил тужившим вместе с ним монахам: «Ныне и пива сварить не из чего. Петр I хотя и определил от монастырей вотчины отнять, но рассудил за благо оставить. Прежние цари награждали церковь деревнями и прочим; ныне же не только наградить (не желают), но все разграбили. В Ярославле даже церковные сосуды отобрали. Таких насилий нет и у турок. И турки свои мечети награждают, а у нас ныне как Содом и Гоморр, Если бы не то грабительство, то и ныне были бы монастыри и церкви в прежнем состоянии».
«Дворянство, говорил Арсений караульному офицеру Алексеевскому, несмотря на предков своих, кои в монастыри деревни давали, давно уже добиралось, чтобы оныя от монастырей отобрать… Ныне, видя государыню, Екатерину Алексеевну не тверду в российском законе (и) российских поведений не знающу, удобное к отнятию тех деревень время изыскали; ибо ей, государыне, как доложили, что представили, то (она) и подписала».
Велись детски доверчивые разговоры и на другие щекотливые темы.
Сообщили новость: государыня заявила Сенату, что она выходит замуж за Орлова. Арсений воздыхал: «лучше бы за Ивана Антоновича». Когда в 1764 г. пришли вести о попытке Мировича освободить Ивана V Антоновича, при чем неразумные офицеры убили его, Арсений воскликнул: «Как же дерзнули караульные поднять руку на Ивана Антоновича и царскую кровь пролить?» И после «дипломатического» манифеста Екатерины о кончине Ив. Антоновича, Арсений не перестал повторять: «неповинно он смерть получил». В Холмогорах, по близости были в ссылке еще два сына герцога Брауншвейгского — Петр и Павел. Арсений высказывал большую заинтересованность судьбой этих братьев, говоря, что они царского колена и, если наследник Павел Петрович (по слухам больной «золотухой») умрет, то никому иному «не быть царем как им». Алексеевский, возглавлявший караул, рассказывал: «читал нам житие Кирилла Новоезерского и в нем пророчество о воцарении в России юношей, через которых вся вселенная поклонится Господу Богу. Арсений высказывался, что вероятно пророчество это сбывается. Завязывалась война с Турцией, и Арсений гадал, что вот Екатерина II возьмет Константинополь. Арсений вспоминал рассказы своего деда, бывшего в плену у турок и слышавшего от самих турок, что их власть над КПлем продлится только 300 лет. И вот срок истек, и надо ждать воцарения юношей». Архим. Антоний размечтался: «Арсений опять будет архиереем, деревни монастырям возвратят и Арсений не забудет Антония. И солдат Сила Ухов мечтал: «как де Арсения- батюшку освободят, то я проситься стану, и он возьмет меня с собой». Арсения полюбили. Сами собой создались послабления в карауле. Архимандрит проделал для Арсения прямой ход из подвала в алтарь. Арсений в церкви читал по книге поучения и говорил проповеди. Пред ним иеромонахи стояли в облачениях, как пред архимандритом, целовали ему руку; в каземате Арсения, с попущения чтившего его Алексеевского, происходили своего рода литературные вечера. Арсений читал присланные ему книги: Арндта «Об истинном христианстве» (книга, любимая свят. Тихоном Задонским) и Барония «Летописи Церковные». «Вот как прежде нашу братию — архиереев почитали цари», — замечал Алексеевскому Арсений, — «во всем спрашивали, благословения требовали. И наша братия смело их в духовных делах изобличала. А я, как послал правильное доношение, то за мою правду и в ссылку меня сослали». Читая житие Иоанна Златоуста, Арсений «повествовал о страданиях его от царицы». «И ты страждешь, как Златоуст», заметил Алексеевский.
Но не все русские люди — Авели, есть и породистые Каины. Идиллия кончилась. Нашелся у архим. Антония враг, авантюрист и пьяница, иеродиакон Иоасаф Лебедев. В пьяном виде он кричал: «ножом разрежу я архимандриту брюхо и сердце выну и суди меня в том Всемилостивейшая Государыня». Пошли доносы в Губернскую Канцелярию, и приехали чины с допросами. Арсений прямо и довольно точно излагал простой смысл его простых речей. Но архим. Антоний струсил и начал «показывать» на Арсения. Напр., что он бранил св. Синод. Арсений отвечал: «нет, св. Синод я не бранил, а говорил, что я, будучи архиереем, писал в Синод так, как на страшный суд мне встать. И как Синод писанное мной растолковал, за то будет со мною судиться на страшном суде». Тоже в свое время писал и патриарх Никон о своем состязании с царем Алексеем.
Возмущаясь неблагородством этих доносов, честный Арсений написал в своем ответе властям, что весь этот донос на него сделан монахами, чтобы «выжить его из монастыря, а им свободнее пить», ибо «архим. Антоний и вся братия пьяницы».
Особенно бездушно и придирчиво допрашивал Арсения прокурор В. В. Нарышкин. И Арсений в раздражении, как записывает протокол, «вместо ответов давал Нарышкину нравоучения. Наконец, подарил медный пятак, положа на стол, за что крайне взбесился Нарышкин». Но Арсений сказал, что пятак ему пригодится, что и сбылось… Впоследствии Нарышкин был в Нерчинске заводским начальником, попал под
