плетьми.
За бесприсяжных детей этого поколения, кто еще не достиг 12 лет, отцы могли внести 50 рублей, чтобы избавить их от сечения. А у кого таких денег не было, ложились под плети сами.
Не мало священников, не принесших присяги, лишались сана и, если не вносили 50 руб., были истязаемы поркой, и все записывались в подушный оклад.
Находились такие, кто подписали присягу задним числом, их все-таки бичевали и изгоняли в солдаты.
На этот раз «перебрали» и все духовенство Южной России. Не принесших присяги тоже карали 50-ю рублями или битьем. Но… не прогоняли с мест и не лишали сана. Покоренные центром окраины в России вообще не обременялись тем жертвенным перенапряжением, которое выносило население центральных областей.
В 1739 г. война с Турцией клонилась к благоприятному концу. Синодские архиереи добились смягчения у Кабинет министров. Вымолили возможность полуоткрыть глаза императрице Анне. Причты опустошены. Много церквей бедствует. Правители увидели свой «пересол» и направили от лица императрицы (да!) указания Синоду с лицемерными укорами якобы за нерадение (!) в замещении мест и запущение посему даже напутствия умирающих. И будто бы по последней переписи «церковников и их детей» число их «не токмо не умалилось, но и прибыло слишком 57.000 человек. И по такому их множеству (!), ежели Синод свое радение, також и архиереи в епархиях своих прилагать будут, то не только все церкви удовольствованы быть могут добрыми священнослужителями, но и затем останется их довольно, из которых, выбрав молодых людей, можно употреблять в школы и обучат высшим наукам, дабы впредь к церквам определяемы были ученые люди».
Навстречу этой лживой канцелярской словесности в Синод стекались кричащие донесения о массе запустевших церквей. Точные данные уже получены были из епархий: Московской, Тверской, Псковской, Новгородской, Архангельской. И вот Синод вновь представлял, что в одних этих епархиях пустует мест на 1.286 человек. Хотя точных цифр из других епархий еще не получено, но и там «таковых праздных же церквей число немалое есть, а потому везде в церковном причте находится крайний недостаток, а определить на те праздные места некого». А насчет якобы 57.000 лишних безместных кандидатов на церковные должности Синод смело указывал, как на ложную бумажную выкладку. Напротив, Синод умолял, за действительной нехваткой грамотных кандидатов, оставить для священства тех, кого уже «забрили» в солдаты за неприсягу, но еще не успели отправить на фронт. Немецкий Кабинет Министров, и в нем честный доктринер Остерман признали, наконец, свою ошибку и согласились с практическим предложением Синода. Но… все-таки только под тем условием, что эти наши доморощенные «nоn-jurоrs» легли под плети, или уплатили денежный штраф.
Пользуясь моментом окончания турецкой войны, Синод в особом ходатайстве сделал робкую попытку заступиться за духовенство, утверждая, что в беспорядке непринесения присяги у рядового духовенства не было злого умысла. Все это произошло «от одной своей простоты». А потому Синод просил оставить этих приходских клириков в их чинах на местах. Не решился, однако, пред грозной властью просить о полном прощении и допускал, что «можно подвергнуть их и штрафу и плетям». Но и после этого — оставить на местах, по примеру малороссийского духовенства.
Наконец, на этот доклад последовала 8. VI. 1759 г. Высочайшая милостивая резолюция. На такую перестали даже и надеяться: «не бывших у присяги иеромонахов, иеродиаконов, монахов и белых священников и диаконов к присяге привести. И ежели по подлинному свидетельству явится, что они подлинно не от злости и упрямства или от какой другой злой причины, но токмо от одной своей простоты у тех присяг не были, то таких, для дарованного от Бога с Оттоманскою Портою мира, от телесного наказания и от штрафа освободить и быть им в прежних чинах». Так амнистированы были только священнослужители. А за ними стояли еще количественно равные им толпы заклейменных церковнослужителей: дьячков и пономарей. С дозволения Сената, Синод сделал и о них доношение Государыне на предмет такой же амнистии, ибо и они так поступили «не от злобы, а по простоте». Синод тут при случае вновь разрушает фикцию, будто у приходского духовенства есть какие-то лишние люди, а, ссылаясь на прямой недостаток школьно-образованных заместителей приходских мест, просит разрешения не требовать уже от них ценза «высших наук», а только букварь и катехизис. Государыня подписала согласие, ограничившись требованием «доброго и непорочного жития».
Практическая неразумность неистовых аннинских «разборов» выяснилась таким образом даже для самих правителей.
Вступление на трон Елизаветы Петровны было, как и для всей России, для русской церкви и русского духовенства ликующим праздником. Бездарная жестокость «бироновщины» морально удесятерила горечи государственного тягла. Кошмар гонения на само православие отпал. Ликующие голоса с высоты архиерейских кафедр свидетельствуют об этом общем моральном облегчении. Но в существе дела, при утвердившейся петровской системе всеобщей сословной службы государству, перемен быть не могло. Следуя декларативно и на деле политике Петра I, правительство Елизаветы в 1743 г. объявило новую генеральную ревизию населения. А это значило, что опять к духовенству применена будет мерка «штатов», за пределами коих опять окажутся народившиеся и подросшие дети, обреченные на изгнание. В данном случае и мерка указана устарелая, по штатам 1722—23 гг. За протекшие 20 лет она перестала быть живой и точной. Словом, встал на очередь новый разбор. Без немецкой злобы он был и по форме и по существу мягче и гибче. В инструкции для разбора указывались более разнообразные выходы поповичам, а не только огульное порабощение. Указано: всех, не состоящих на штатной службе детей духовенства с их семьями, передопросить: — кто куда пожелают, в посад и ремесленные люди, на фабрики и заводы, или на пашенные земли, по их воле определять и в нынешнюю перепись писать в тех местах. А которые пожелают в военную службу… тех всех отсылать для определения в полки в военную коллегию. А которые в военную службу не годны, из тех здоровых определять на казенные заводы, а престарелых и увечных — в богадельни, дабы никого из шатающихся не было». Свобода выбора тут ограничивалась только выбором рода работы, но не самого места и не лица работодателя-владельца. Все же это была «некая» свобода, символ ее, ибо «тон делает музыку». В средне южной полосе России дозволялось еще выходить в «однодворцы», т. е. в состояние свободного (на условии выплаты казенного налога натурой и деньгами) землероба (Тургеневский «Однодворец Овсянников»). Малороссийское духовенство в указе тактически замолчено, т. е. пощажено от разбора, равно как ехрliсitе не тронуто и духовенство казачьих земель.
Синод, видя явное несоответствие задуманного «разбора» с печальной действительностью, вошел в Сенат с ходатайством: принять его план. А именно, в виду печального факта пустующих церквей, заместить их назначением в них священно — и церковнослужителей не обязательно лишними членами из семей соседнего духовенства, а из других епархий. Тогда они не окажутся искусственно лишними, но и замещенные ими места в другой епархии не окажутся пустующими. Кабальный режим сам себе создавал якобы безвыходные затруднения и людям муку. А лениво думавшее чиновничье самолюбие раздражалось и упорствовало, когда ему указывали на элементарные ошибки. Сенат, чуя свою вину, затянул ответ, обещая (когда-то!) собрать по этому вопросу конференцию. Между тем на местах в епархиях творилось неправедное чиновничье дело. Одни светские чиновники, не допуская советников от епархии, «по одним бумагам» узаконяли нелепости. Не считаясь с беглецами, этими «мертвыми душами» замещали бумажные места; оставляя на местах взятых под духовный суд, напр., двоеженцев, записывали нужных епархии квалифицированных кандидатов в рекруты. Синод умолял, чтобы чиновники не бесчинствовали, делали только переписи, а самый разбор делало уже епархиальное начальство и окончательные решения выносила уже Конференция Сената и Синода. Сенат огорчился, что все это оказывается так сложно. Т. е. в сущности огорчился обнажением его корыстного умысла: — залучить всякими правдами и неправдами побольше рабочих невольников. Правда для Сената была невыгодна: черпая безработных клириков из всей России, заместили бы ими пустующие места и тем разгрузили бы приходы, обремененные семейными излишками.
Невежественные чиновники по-прежнему изыскивали, как охотники дичь, якобы излишних поповичей. Примером и невежества и в то же время силы власти, которой приходилось покоряться, может служить запись 59 учеников старшей Троице-Сергиевской Семинарии в подушный оклад, от которого троицкие
