поддерживалось давление ниже атмосферного, так чтобы воздух мог только входить внутрь, но ни в коем случае не выходить, – ни одна вредоносная частица не должна была вырваться наружу.
В изоляторе вправо и влево уходили коридоры, а напротив двери размещался центральной пост. Эф увидел там ноутбук в пластиковом чехле, интерком для связи с внешним миром, дополнительные средства защиты; рядом стояла каталка, на которой были разложены лекарства и средства неотложной помощи.
Больничный покой состоял из восьми небольших боксов. Восемь боксов высшей защиты на два с четвертью миллиона жителей Куинса. У специалистов есть такой термин: «буферная емкость». Он означает способность системы здравоохранения быстро расширить свои возможности, чтобы адекватно удовлетворить нужды населения в случае широкомасштабного бедствия. Население только одного Нью- Йорка составляет 8,1 миллиона человек, и оно продолжает расти. А больничных коек в Нью-Йорке около шестидесяти тысяч, и число их постоянно уменьшается. Проект «Канарейка» был создан в надежде хоть немного подправить эту удручающую статистику; он преподносился как некий промежуточный, «политически целесообразный» этап на пути к более эффективной системе борьбы с биологическими угрозами. В ЦКПЗ видели в этой целесообразности «оптимистическое начало». Эф предпочитал иную характеристику: «магическое мышление».
Следом за администратором он вошел в первую комнату. Это не был бокс высшей защиты – ни воздушного шлюза, ни стальных дверей; самая обыкновенная больничная палата с кафельным полом и лампами дневного света. Эф сразу же обратил внимание на спасательную капсулу, прислоненную к боковой стене. В сущности, спасательная капсула – это не что иное, как носилки одноразового использования в виде прозрачного пластикового ящика, весьма похожего на стеклянный гроб. Снаружи на капсулу навешиваются кислородные баллоны, по бокам есть круглые отверстия, к которым крепятся пластиковые рукава, заканчивающиеся перчатками. Сейчас капсула была пуста, рядом валялись пиджак, рубашка и брюки, разрезанные хирургическими ножницами. Тут же лежала тульей вниз фуражка пилота – на околыше виднелась эмблема авиакомпании «Реджис»: крылатая корона.
В центре палаты в шатре из прозрачного пластика стояла больничная койка с металлическими перилами. Возле шатра размещалось контрольное оборудование. Тут же возвышалась капельница, увешанная мешочками с жидкостями. Постельный набор состоял из зеленой простыни и двух больших белых подушек. Изголовье кровати было приведено в вертикальное положение.
На койке сидел, положив руки на колени, капитан Дойл Редферн. Он был бос, из одеяния на нем имелась только больничная сорочка с завязкой сзади, и выглядел он вполне живехоньким. Если бы не канюля, вставленная в вену, и не искаженное гримасой исхудалое лицо – с тех пор, как Эф нашел его в кабине экипажа, пилот, похоже, сбросил килограммов пять, – его можно было бы запросто принять за обычного пациента, ожидающего осмотра.
Капитан с надеждой посмотрел на подошедшего к нему Эфа.
– Вы из авиакомпании?
Эф покачал головой. Он ничего не понимал. Прошлой ночью этот человек лежал на полу кабины и, закатив глаза, жадно хватал ртом воздух; он был явно при смерти.
Пилот поменял положение тела, и тонкий матрас под ним скрипнул. Редферн поморщился, словно ему было неудобно сидеть.
– Что произошло на самолете? – спросил он.
Эф не мог скрыть разочарования.
– Я ехал сюда с надеждой услышать ответ именно на этот вопрос.
Эф стоял перед рок-звездой Габриэлем Боливаром. Тот сидел, нахохлившись, на краешке кровати, как черноволосая горгулья в больничной сорочке. Без своего фирменного жуткого грима он выглядел удивительно симпатичным. Свалявшиеся волосы придавали ему вид человека, которому жизнь далась нелегко.
– Ну и похмелье, – пробормотал Боливар.
– Еще какой-нибудь дискомфорт ощущаете? – спросил Эф.
– Да выше крыши! – Боливар провел рукой по своим длинным черным волосам. – Я тебе так скажу, чел: никогда не летай коммерческими рейсами! Вот простая мораль всей этой истории.
– Господин Боливар, скажите, что последнее вам запомнилось при посадке?
– Какая посадка, чел? Я серьезно. Большую часть полета я налегал на водку с тоником. Так что посадку точно проспал. – Он прищурился. – Как насчет демерола,[23] а? Может, когда привезут тележку с напитками?
Эф увидел перекрестья шрамов на голых руках артиста и вспомнил, что Боливар любил полосовать себя на сцене – это была его фишка.
– У нас возникли некоторые проблемы с идентификацией багажа пассажиров.
– Тут все просто. У меня с собой ничего не было. Никакого багажа, только мобильник. Чартерный самолет сломался, и я попал на этот рейс буквально в последнюю минуту. Разве мой менеджер вам не сказал?
– Я с ним еще не говорил. Меня особо интересует большой ящик.
Боливар уставился на Эфа.
– Это какой-то тест? Проверка умственных способностей?
– В грузовом отсеке. Старый ящик, частично заполненный землей.
– Понятия не имею, о чем речь.
– Вы не везли его с собой из Германии? Такие люди, как вы, могут коллекционировать подобные вещи.
Боливар нахмурился.
– Это же игра на публику, чел. Гребаное шоу, спектакль. Готический грим, жесткие тексты. Набери меня в «Гугле» – сразу узнаешь, что мой отец был методистским священником. Единственное, что я коллекционирую, так это кисок. И раз уж о них зашла речь, когда я, черт побери, смогу отсюда выйти?!
– Мы должны сделать еще несколько анализов, – ответил Эф. – Хотим отпустить вас совершенно здоровым человеком.
– А когда мне вернут телефон?
– Скоро, – пообещал Эф, направляясь к выходу.
Дежурная о чем-то спорила с тремя мужчинами перед входом в изолятор. Двое из них – верзилы, каждый на голову выше Эфа – явно числились телохранителями Боливара. В третьем – невысоком, с портфелем в руке – все выдавало адвоката.
– Господа, это режимная зона, – заявил Эф.
– Я здесь для того, чтобы мой клиент, Габриэль Боливар, был немедленно освобожден, – важно сказал адвокат.
– Господин Боливар проходит обследование. Он будет выписан при первой возможности.
– И когда это произойдет?
Эф пожал плечами:
– Через два дня, может, через три, если все будет хорошо.
– Господин Боливар потребовал освобождения под ответственность его личного врача. Я не только представляю интересы господина Боливара, но и уполномочен вести его дела в случае полной или частичной недееспособности моего клиента.
– Кроме меня, к этому пациенту никто допущен не будет, – ответил Эф и повернулся к дежурной: – Распорядитесь, чтобы здесь немедленно выставили охрану.
Адвокат выступил вперед.
– Послушайте, доктор, я не очень хорошо знаком с карантинным правом, но, как мне представляется, для того, чтобы держать кого-либо в медицинском изоляторе, необходим приказ президента. Кстати, мог бы я посмотреть на упомянутый приказ?
Эф улыбнулся.
– Господин Боливар ныне – мой пациент. Он выжил в катастрофе, повлекшей массовые человеческие жертвы. Если вы оставите номер своего телефона старшей сестре, я сделаю все возможное, чтобы вы получали своевременную информацию о ходе выздоровления господина Боливара. Разумеется, с его согласия.
