своем темпе, а остальным судам приказал двигаться как можно быстрее. Вскоре отстал и «Аргус». «Медуза» и «Эхо» оторвались от остальных кораблей и ушли далеко вперед.
«Эхом» командовал капитан Бетанкур, опытный моряк. Однако ему пришлось во всем подчиняться Шомарэ, а между тем с капитаном «Медузы» творилось что-то странное: похоже, он попросту заблудился в море. При очередном определении курса разница между замерами Шомарэ и Бетанкура составила 8' долготы и 16' широты. Бетанкур был уверен в правильности своих результатов, но, соблюдая субординацию, промолчал. Через три дня Шомарэ рассчитывал достичь Мадейры, но этого не произошло: сказалась ошибка при прокладке курса. Но до Канарских островов все-таки добрались благополучно.
Запасшись в Санта-Крусе, столице острова Тенерифе, провизией, корабли продолжили путь. «Медуза» шла впереди «Эха». 1 июля корабли должны были миновать мыс Блан (Белый), но с борта «Медузы» этого мыса с характерной белой скалой так и не увидели. Шомарэ не придал этому значения, а на следующий день, отвечая на недоуменные вопросы офицеров, промямлил, что накануне они вроде бы проплыли что-то похожее на мыс Блан. На самом же деле фрегат ночью отнесло далеко к югу, и курс был выправлен лишь утром 2 июля. «Эхо» всю ночь шло правильным курсом, и к утру далеко обогнало «Медузу», скрывшись за горизонтом. Шомарэ был слегка удивлен исчезновением «Эха», но не попытался выяснить причины этого.
«Медуза» шла курсом, параллельным курсу «Эха», но ближе к берегу. Шомарэ боялся сесть на мель у побережья Африки и распорядился постоянно измерять глубину. При первых промерах лот даже не достиг дна, и Шомарэ успокоился, решив, что может беспрепятственно вести корабль к берегу. Однако более опытные моряки предупредили его, что корабль, по-видимому, находится в районе отмели Арген (на это указывал и окружающий пейзаж, и изменение цвета моря там, где его глубина была меньше). Шомарэ отмахнулся от этого предупреждения. Наконец, снова измерили глубину: она составила всего 18 локтей вместо предполагавшихся 80. В этой ситуации фрегат могла спасти лишь быстрота реакции первого капитана, но Шомарэ впал в какое-то оцепенение и упрямо вел корабль навстречу гибели. В 160 км от берега «Медуза» со всего маху врезалась в мель…
Казалось, что еще не все потеряно: воспользовавшись благоприятным ветром, фрегат мог сняться с мели. Однако спасательные работы начались неорганизованно и беспорядочно, и первый день был потрачен без толку. Все дальнейшие попытки снять корабль с отмели оказались тщетными. До 5 июля «Медуза» беспомощно простояла на мели, пока, наконец, не было решено построить плот, сгрузить на него все припасы и использовать его наравне со шлюпками для эвакуации команды и пассажиров.
Неожиданно задул сильный ветер. Уровень воды поднимался, и появлялась надежда на спасение. Однако под порывом ветра судно завалилось набок и затрещало по всем швам. В корпусе открылась течь, два насоса не успевали откачивать воду. На борту началась паника. В этих условиях было решено срочно приступить к эвакуации людей.
В их распоряжении имелись шесть шлюпок и наспех сколоченный плот – около 20 м в длину и 8 м в ширину. На плот погрузилось большинство пассажиров и часть экипажа, а другая часть экипажа, сев в шлюпки, должна была буксировать этот плот, идя на веслах. Таким способом предполагалось преодолеть те 160 км, что отделяли людей от заветного берега.
По всем морским законам Шомарэ как капитан должен был покинуть судно последним, но не сделал этого. Он, губернатор Шмальц и старшие офицеры разместились в шлюпках. Несколько младших чинов, тридцать матросов и большая часть солдат и пассажиров попроще перешли на плот. Командовать плотом было поручено гардемарину Кудену, с трудом передвигавшемуся из-за травмы ноги.
Тем, кому выпало плыть на плоту, не разрешили даже взять с собой запасы провизии, чтобы не перегружать плот. На покинутом фрегате осталось 17 человек, которым не нашлось места ни на плоту, ни в шлюпках.
Транспортировать громоздкий тяжелый плот оказалось крайне сложно. Гребцы выбились из сил. Их, как и капитана «Медузы», находившегося в одной из шлюпок, уже волновала мысль лишь о собственном спасении – вот-вот могла нагрянуть буря. Неожиданно канат, удерживавший на буксире плот, оборвался. Неясно, произошло ли это по чьей-то вине или просто канат не выдержал.
Ничем не удерживаемые, шлюпки с капитаном и губернатором на борту устремились вперед. Лишь экипаж одной шлюпки вновь попытался взять плот на буксир, но после нескольких неудач тоже покинул его.
И те, кто был в шлюпках, и те, кто остался на плоту, понимали, что судьба плота предрешена: даже если он и удержится какое-то время на плаву, у людей все равно нет провизии. На плоту – без руля, без парусов, которым почти невозможно было управлять, – осталось 148 человек: 147 мужчин и одна женщина, бывшая маркитанка. Людей охватило чувство безысходности…
Когда шлюпки начали исчезать из виду, на плоту раздались крики отчаяния и ярости. Когда прошло первое оцепенение, сменившееся чувством ненависти и горечи, начали проверять наличные запасы: две бочки воды, пять бочек вина, ящик сухарей, подмоченных морской водой, – и все… Размокшие сухари съели в первый же день. Оставались только вино и вода.
К ночи плот стал погружаться в воду. «Погода была ужасной, – пишут в своей книге воспоминаний инженер Корреар и хирург Савиньи, участники дрейфа на плоту «Медузы». – Бушующие волны захлестывали нас и порой сбивали с ног. Какое жуткое состояние! Невозможно себе представить всего этого! К семи часам утра море несколько успокоилось, но какая страшная картина открылась нашему взору. На плоту оказалось двадцать погибших. У двенадцати из них ноги были зажаты между досками, когда они скользили по палубе, остальных смыло за борт…»
Лишившись двадцати человек, плот несколько приподнялся, и над поверхностью моря показалась его середина. Там все и сгрудились. Сильные давили слабых, тела умерших бросали в море. Все жадно вглядывались в горизонт в надежде увидеть «Эхо», «Аргус» или «Луару», спешащих им на помощь. Но море было абсолютно пустынным…
«Прошлая ночь была страшна, эта еще страшнее, – пишут далее Корреар и Савиньи. – Огромные волны обрушивались на плот каждую минуту и с яростью бурлили между нашими телами. Ни солдаты, ни матросы уже не сомневались, что пришел их последний час. Они решили облегчить себе предсмертные минуты, напившись до потери сознания. Опьянение не замедлило произвести путаницу в мозгах, и без того расстроенных опасностью и отсутствием пищи. Эти люди явно собирались разделаться с офицерами, а потом разрушить плот, перерезав тросы, соединявшие бревна. Один из них с абордажным топором в руках придвинулся к краю плота и стал рубить крепления. Меры были приняты немедленно. Безумец с топором был уничтожен, и тогда началась всеобщая свалка. Среди бурного моря, на этом обреченном плоту, люди дрались саблями, ножами и даже зубами. Огнестрельное оружие у солдат было отобрано при посадке на плот. Сквозь хрипы раненых прорвался женский крик: “Помогите! Тону!” Это кричала маркитанка, которую взбунтовавшиеся солдаты столкнули с плота. Корреар бросился в воду и вытащил ее. Таким же образом в океане оказался младший лейтенант Лозак, спасли и его; потом такое же бедствие с тем же исходом выпало и на долю гардемарина Кудена. До сих пор нам трудно постичь, как сумела ничтожная горстка людей устоять против такого огромного числа безумцев; нас было, вероятно, не больше двадцати, сражавшихся со всей этой бешеной ратью!»
Когда наступил рассвет, на плоту насчитали умерших или исчезнувших 65 человек. Обнаружилась и новая беда: во время свалки были выброшены в море две бочки с вином и две единственные на плоту бочки с водой. Еще два бочонка вина были выпиты накануне. Так что на всех оставшихся в живых – более шестидесяти человек – теперь оставалась только одна бочка с вином.
Проходили часы. Горизонт оставался убийственно чистым: ни земли, ни паруса. Людей начинал мучить голод. Несколько человек пытались организовать лов рыбы, соорудив снасти из подручного материала, но эта затея оказалась безуспешной. Следующая ночь оказалась более спокойной, чем предыдущие. Люди спали стоя, по колено в воде, тесно прижавшись друг к другу.
К утру четвертого дня на плоту оставалось чуть более пятидесяти человек. Стайка летучих рыб выпрыгнула из воды и шлепнулась на деревянный настил. Они были совсем маленькие, но очень хорошие на вкус. Их ели сырыми… В следующую ночь море оставалось спокойным, но на плоту бушевала настоящая буря. Часть солдат, недовольных установленной порцией вина, подняла бунт. Среди ночной тьмы опять закипела резня…
