С момента первого удара прошло не более 3 секунд, но по ощущениям это заняло целую вечность. Он не знал, сколько раз успел ударить, и в момент вдоха вдруг все вернулось на свои места. В его уши ворвалась гамма звуков, кристальная прозрачность окружающего воздуха исчезла, и он остолбенело посмотрел перед собой.
Какие-то мгновения назад Олег еще стоял перед ним, и его занесенная рука продолжала начатое движение, но ей уже было не суждено достичь своей цели.
Первый же удар, пришедшийся в центр грудной клетки Олега точно на вдохе, выпустил из него весь воздух как из воздушного шарика, заставив обмякнуть все тело, и последующая серия, пришедшаяся в корпус, раскрутила его и отбросила в сторону. Олег отползал от него, лежа на спине, упираясь лопатками в пол, но его ноги соскальзывали, и за каждое последующее движение Олегу удавалось преодолеть всего несколько сантиметров. Глаза были закрыты, рот же, напротив широко открыт и, судя по всему, Олег пытался вдохнуть воздух, но у него это не получалось. Он издавал какой-то тянущийся жалобный звук, переходящий в хрип в те мгновения, когда Олег пытался вдохнуть. Этого ему сделать не удавалось, и в эти моменты Олег выгибался дугой, отрывая спину от пола, удерживаясь на затылке и пятках, создавая некое нелепое подобие мостика, и падал обратно, преодолевая очередную пару сантиметров в своем движении по полу.
Первый шок от происходящего начал потихоньку проходить и внезапно он ощутил дрожь и обхватил себя руками за плечи. Лицо по-прежнему кололо иголками, по нему текло что-то липкое и вязкое, но это перестало доставлять ему дискомфорт. Боли не было, его вновь за этот длинный, ужасно длинный день переполняли эмоции такой силы, что он дрожал и не мог остановиться. Солоноватый вкус во рту сменился ощущением медного привкуса и он сглотнул. Не глядя на Олега, он подошел к своим вещам и аккуратно переоделся. Его футболка действительно была запачкана кровью и, осторожно стащив ее через голову, он приложил ее к онемевшему лицу. Вытершись футболкой как полотенцем, он произнес вслух, невольно улыбнувшись:
— Да, а умыться действительно не помешало бы.
Улыбка причинила ему боль и он почувствовал, как из немедленно треснувшей губы опять потекла кровь.
Схватив портфель за потрепанную ручку, он направился к выходу из раздевалки. Олег все так же тихо подвывал, но похоже уже смог сделать вдох и теперь начал судорожно кашлять, обхватив грудь обеими руками, тем не менее совершенно не делая никаких попыток подняться.
Повинуясь какому-то импульсу, он внезапно остановился и с высоты своего роста взглянул на Олега, пытающегося подтянуть ноги к груди, уже охваченной руками.
— Вот это мы называем ударом, — сказал он тихо, сделав ударение на местоимении «мы». — Привет от Корейца, он при случае просил передать, — добавил он еще тише и, не уверенный в том, что Олег его расслышал, пошел к двери.
Шум, донесшийся из-за нее, свидетельствовал о том, что урок только что закончился, и весь класс направлялся в раздевалку. Он глубоко вдохнул, открыл дверь и сделал шаг наружу, захлопнув ее за собой.
Глава 22
Дверь захлопнулась за его спиной. Дверь была почти такой же, как в его подъезде, деревянная с тонкой фанерной филенкой, прибитой не очень прочными гвоздями. Дома он часто невольно думал о том, возможно ли пробить эту фанерку кулаком. Фанера была не очень толстой, примерно 5 миллиметров толщиной, он часто использовал похожую при конструировании моделей. Иногда он задумывался о том, как классно было бы, если бы дверь вообще была из шпона и тогда ее наверняка можно было бы эффектно выбить одним ударом. Иногда он останавливался рядом с ней и ковырял пальцем небольшие шляпки гвоздей, такие же, как на почтовых посылках. Фанера была старая, потрескавшаяся от времени, часть гвоздей вылетела и дверь всегда шумно хлопала и дребезжала, когда захлопывалась за ним.
Эта дверь была почти такой же.
Дверь хлопнула и закрылась. Он прижался к ней спиной и прикрыл глаза. То, что осталось позади, относилось к тому, во что ему сложно было поверить даже сейчас.
Он провел рукой по двери и ощутил мелкие и почти нечувствительные покалывания, когда щепки царапали его кожу. Эти ощущения подсказывали ему, что все происходит наяву, и он нажимал на ладонь все сильней и сильней до тех пор, пока не ощутил, как большая щепка больно занозила ему ладонь.
Все это было по-настоящему. Ничего не закончилось, ничего не приснилось, долгий день все еще продолжался.
И только в этот момент, рассматривая деревянную щепку, вошедшую ему в ладонь, он увидел перед собой лица одноклассников, шумной гурьбой выходящих из спортзала и направляющихся к раздевалкам.
Что-то было не так.
Шедшие впереди внезапно останавливались, сразу создав за собой затор и толпу, желающую выйти из зала, задние напирали и протискивались вперед, и, протиснувшись, тоже останавливались.
Увлеченно рассматривать ладонь уже было глупо и он поднял глаза. Все смотрели на него и молчали. Он не мог истолковать выражения на лицах, молчание сгущалось и становилось материальным. Где-то вдалеке, в зале, упал и покатился баскетбольный мяч, отскакивая от пола, и этот звук вызвал эхо, отозвавшееся болезненной пульсацией у него в голове.
Он не знал, что написано на лицах одноклассников и не знал, что бы он хотел увидеть.
От головной боли он поморщился. Замедлившее ход время опять поскакало вперед и он услышал, как в тишине бьется его сердце, «тук-тук» показался столь же громким, как и отскоки баскетбольного мяча, который где-то далеко продолжал упруго прыгать по полу.
Из множества лиц выплыло лицо Славика, который странно смотрел на него, так же, как и все. Ему показалось, что на лице Славика написано одновременно и сочувствие и замешательство и удивился этому. Ему не нужно было сочувствовать, ведь он смог доказать самому себе очень важную вещь и надеялся, что доказал что-то и окружающим.
И потом вдруг тишина кончилась. Она кончилась внезапно, резко и без перехода и он подумал, что ее и не было. Что она почудилась ему в какой-то момент между ударами сердца.
Одноклассники шушкались, глядя на него, небольшие, но тесно спрессованные толпой группки шептались о чем-то, глядя на него. Ему не было слышно ни слова, обрывки фраз сложились в невнятный гул. И потом раздались смешки. Они прошелестели по толпе, вернулись, усилились тут и там.
Кто-то показал в его сторону пальцем и что-то сказал окружающим, и на смену смешкам пришел смех. Он нарастал и нарастал до тех пор, пока, как ему показалось, не засмеялись все.
Он поискал глазами Славика. Его голова кружилась, но ему показалось, что он увидел Славика и в последнем болезненном усилии прищурился, чтобы разглядеть его лицо. Славик не смеялся. Но легкая улыбка все-таки блуждала и на его губах.
И тут он увидел Ее. Она не смеялась. Решительно протиснувшись сквозь затор на дверях спортзала, она прошла мимо него, гордо задрав подбородок вверх. Проходя мимо, она на мгновение остановилась и, еще выше подняв подбородок, свысока посмотрела на него.
В ее глазах он прочел презрение. Она смотрела на него недолго, какие-то доли секунды и, взмахнув волосами, проследовала дальше, в женскую раздевалку и громко хлопнула за собой дверью. Солнечный лучик, запутавшийся в Ее волосах, перепрыгнул на стену и ярко сверкнул, заставив его прищуриться.
Он моргнул. Что-то потекло по его щеке, и он испугался, что это слеза.
«Не хватало еще расплакаться тут перед всеми», — мелькнула мысль, такая или почти такая, сумбур в его голове и не думал рассеиваться, трудолюбивые молоточки в его висках продолжали выстукивать «тук- тук», но он поднял руку и вытер щеку. Так и не вынутая заноза царапнула его и, подняв ладонь к глазам, он увидел кровь.
«Он все-таки неплохо меня задел», — подумал он, вспомнив Олега, и машинально вытер лицо
