красным, каждый музыкант находился в колонне синего огня…
Я не сводила глаз с Дилана Прайса, который пел о том, что находилось за краем земли. Он широко расставил ноги, грива черных волос билась о плечи. В рубашке из тонкой кожи, обтягивающей грудь, он являл собой мечту девочки-подростка, вступающей в пору зрелости, какой я и была десять лет тому назад. Голосом он мог соперничать с ангелами.
Песни сменяли одна другую, практически без пауз. Языки пламени пожирали разрушенную сцену- деревню. Число окровавленных жертв множилось, гигантские колы накренялись в разные стороны, напоминая лес, лишенный листвы и сучьев.
Сорок минут спустя они сыграли песню, которую я никогда не слышала. Застыв перед амфитеатром, я вслушивалась в слова, прорывавшиеся сквозь баронские горны. Что-то об Артуре, что-то о Мордреде. За моей спиной радостно завопил Дуг.
Счастливый, счастливый Дуг. Пленка, которая сейчас крутилась в магнитофоне, приносила ему целое состояние.
Семьдесят минут спустя «Грендели», как обычно, сменили инструменты. Вместо электрической гитары в руках Теренса появилась акустическая, двенадцати струнная. Дилан заменил бас-гитару мандолиной и арфой. Йен пересел за клавесин, Джон оставил барабаны и взял свирель. Алое пламя над стенами и крышами сменилось теплым светом догорающих угольков. Несчастные на колах и орды варваров ушли в тень.
На сцене зазвучала другая музыка. Более тонкая, живая, нежная. Сложные тексты вплетались в сонату. Если бы не одежда, группа «Грендель» могла бы сойти за оркестр, играющий на балу в эпоху Возрождения.
Но не прошло и нескольких минут, как случился первый сбой. Пальцы Теренса Доббинса вдруг соскочили со струн. Он выпрямился, и я увидела, как из его носа капает кровь, пятная гитару. И тут же их игра совсем разладилась. Кровь сочилась из глаз, ушей, ноздрей, пальцев, ртов. Капала на одежду, на белые, из слоновой кости, клавиши клавесина, забивала свирель Джона.
Все они дергались и извивались, словно от боли.
Но пытались продолжить.
Дилан Прайс, который сидел на низком стуле, поднял голову, оторвав взгляд от мандолины, залитой кровью. И впервые с начала ночного концерта посмотрел на меня. Не в мою сторону, а
И вновь, как когда-то, если бы он попросил, я пошла бы за ним за кулисы, в другую страну, на край света. Даже в могилу. Но он просил о другом. Я прочитала в его взгляде все, что он чувствовал.
Я знала этот взгляд боли. Многократно видела его в зеркале в четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать лет. Когда жизнь моя катилась под откос, когда душа в отчаянии кричала: «Я такая, как есть, отстаньте, отстаньте от меня».
Мертвая суперзвезда с надеждой смотрела на меня. Общего у нас было куда как больше, чем мне казалось. Какой бы ни была причина, боль одинакова для всех.
Мой идол, мой спаситель. Наконец-то пришло время заплатить добром за добро. Мы поняли друг друга, и вовремя. Потому что глаза Дилана залило кровью.
Я бросилась прочь от амфитеатра, туда, где Дуг колдовал над своими игрушками. Его лицо перекосило от раздражения.
— Что, черт побери, с ними произошло? — прорычал он. С такого расстояния крови он, конечно, не видел. — Это же полное дерьмо!
— Выключи запись, Дуг. — Я потянулась к рубильнику, но он шлепнул меня по руке. А после второй попытки так двинул, что я растянулась на земле.
— Дуг, пожалуйста, выключи аппаратуру, ты их убиваешь. — Мне удалось подняться на колени.
— Убиваю? — Он расхохотался. — Да они давно мертвы.
— Мертвы только тела, но не души. А музыку творит душа, а не тело. Музыка — это все, что у них осталось. Ты же хочешь ее украсть. Украсть последнее. Ты выпиваешь их кровь.
Дуг покачал головой, закатил глаза, но когда я метнулась к рубильнику, его лицо превратилось в злобную маску. Остановил меня ударом ребра ладони. По глазу. Который тут же заплыл.
Я подбежала к одному из микрофонов, установленному на металлической стойке и нацеленному на амфитеатр. Сорвала микрофон, бросила на землю, схватилась за стойку, как за дубину.
И пошла в атаку на магнитофон. Дуг заступил мне дорогу с камнем в руке. По его глазам я видела, что он готов остановить меня любой ценой. Но я не могла допустить, чтобы они погибли второй раз. Мелочная жадность, спор из-за роялти, уже привела к тому, что они стали жертвами авиакатастрофы. И под ветвями вековых деревьев мы схлестнулись, как два зверя, спорящие за право стать вожаком стаи.
Я взмахнула «дубинкой», Дуг бросил камень. Наверное, со стороны это выглядело забавно. Камень угодил мне в лоб за мгновение до того, как микрофонная стойка соприкоснулась с его виском. На землю мы повалились одновременно.
А пленка продолжала крутиться.
Я стонала, перекатываясь с боку на бок, беспомощная, как полумертвый младенец. В голове гудело, один глаз ослеп. Но второй все видел, и со слухом все было в порядке.
Во время концерта меня не покидала мысль: «Смогу я прикоснуться к ним? Или это призраки?»
Насчет музыкантов ответа я так и не получила. А вот варвары… В ту ночь они были из плоти и крови.
Они выросли среди деревьев, подхватили Дуга и унесли его к амфитеатру. Я наблюдала за ними одним здоровым глазом. Ни руки, ни ноги меня не слушались.
И пленка продолжала крутиться.
В ту ночь акустическая часть концерта завершилась быстро. Может, оно и к лучшему. А во время короткого перерыва мне показалось, что я увидела Дилана Прайса, который стоял надо мной, улыбаясь, вытирая лицо красным полотенцем. Он больше не потел кровью.
Потом он ушел.
Я балансировала на грани обморока, когда вдруг услышала крики. Наверное, армия Влада расправлялась с очередной группой пленников.
И тут же загремела музыка.
Над горами взошла заря, холодная и яркая. Я пришла в себя, дрожа всем телом, на левой щеке запеклась кровь. Встала, покачнулась, мир медленно пошел кругом. К счастью, одним глазом я быстрее приспособилась к его вращению.
Воздух застыл. Там, где гремели гитары и барабаны, посвистывал ветер и пели птицы.
Меня ждали несколько сюрпризов. Магнитофон и микрофоны расплющили о скалы. Провода изорвали. Я поплелась к амфитеатру. Сцена исчезла. Вместе с горящей деревней, инструментами и музыкантами. И рядами колов с насаженными на них жертвами.
Один кол, правда, остался. Дуг всегда предпочитал действовать за кулисами. А вот теперь вышел на авансцену.
С перекошенным лицом, гротескно изогнутыми конечностями, он застыл в восьми футах над землей. Огромный кол на два фута уходил в его тело. Я не испытывала радости от того, что он умер, не чувствовала и угрызений совести. Должно быть, потому, что смерть так же естественна, как и жизнь. И ее последствия казались совсем уж нереальными.
А может, причина заключалась в том, что Дуг выглядел больно уж нереальным. Едва узнаваемым. Съежившийся мешок обвисшей плоти и костей. Неужели в человеческом теле так много жидкости? Из Дуга большая ее часть точно вытекла.
Взгляд мой соскользнул со скукожившегося обезвоженного тела к подножию кола.
Увидела бобины с пленкой, в целости и сохранности. Ожидающие меня. Подарок? Я восприняла их именно так. Подарок, предназначенный для того, чтобы получать наслаждение, а не прибыль.
И… белый листок, запятнанный красным. Несомненно, кровью Дуга. Просто пятна крови и несколько
