святилища, забивавших Богине голову своими дурацкими просьбами и почти ничего не жертвовавших на алтарь.
По пути жрец сказал что-то двум храмовым служителями с палками в руках, и те бросились в зал расчищать место для достойного посетителя.
Когда Сабин вошел в помещение, никто и ничто не мешало ему смотреть в оба глаза. Он посмотрел и вздрогнул.
Перед ним высилась статуя Богини Фортуны, точно такая же, какую он видел в храме на виа Аврелия под Римом, только гораздо больше и величественней.
Трибун долго смотрел на нее. Да, он не ошибся. Тот же венец на голове, тот же руль в руках, то же слегка надменное невозмутимое выражение лица.
— Что это за статуя? — спросил он, поворачиваясь к жрецу.
— О, это очень древняя статуя, — важно ответил тот. — Никто не знает, сколько ей лет. Ее привезли сюда из Греции еще солдаты Александра Македонского, а сколько она простояла в храмах Эллады, одному Зевсу известно. Так как насчет жертвы, господин?
Сабин не ответил и молча думал. Значит там, на виа Аврелия, была только копия, а настоящая Богиня находится здесь. Что ж, она славно поиграла судьбой трибуна Первого Италийского легиона. И это она забрала завещание Августа, которое могло изменить весь мир. Значит, такова была воля Богов. Как это говорил тот старик в святилище? Люди не могут быть равны Богам...
Что ж, он оказался прав. Божественный Август ушел из жизни несчастным обманутым старцем, лишившись всего. А теперь вот сенаторы в Риме лепят себе нового идола — Тиберия.
Сабин вспомнил судьбу, предсказанную ему жрецом с помощью мальчика-провидца. Да, они не очень ошиблись. Почта все вышло так, как и было объявлено оракулом.
'И вот теперь, — подумал Сабин, — я встретил ее опять. Опять Фортуна, капризная и легкомысленная. А может, наоборот, расчетливая и хладнокровная. Или просто безразличная и бездушная к людям.
Ладно, в тот раз мне не повезло, но судьбе было угодно, чтобы здесь, на Востоке, я вновь взглянул в это лицо. И вновь это случилось, когда решается мое будущее. Может, в тот раз Богиня просто хотела испытать меня, а сейчас-то и начинается самое главное.
И, наверное, она знала, что делала. Не людям равняться мудростью с бессмертными олимпийцами. Что ж, я опять выйду навстречу судьбе и надеюсь, что ты, Фортуна, или Тихе, как тебя называют греки, окажешься ко мне более благосклонной, чем раньше'.
— Ты хочешь принести жертву, господин? — снова спросил жрец с жадным блеском в глазах.
— Да, — медленно ответил Сабин. — Что ты можешь порекомендовать? Какое животное больше по вкусу Богине Тихе?
— Животное... — Жрец поскреб подбородок пальцем. — Ну, это вы в Риме так привыкли. А мы тут, в Антиохии, вообще-то предпочитаем наличные деньга. Они пойдут на украшение храма и так далее... Животные жертвы мы обычно приносим только по праздникам и тогда сами их закупаем. Вот если ты будешь тут осенью, милости просим. Ты увидишь наши торжества, увидишь, как мы заботимся о Богине и...
— И так далее, — язвительно сказал трибун. — Ладно, Доверюсь вам, мне больше ничего не остается.
Он с некоторой горечью подумал, что старик в храме на виа Аврелия не вымогал у него ни асса. Тот думал о душе, а не о кармане, и рад был любому, самому скромному подношению, воспринимая его как символ единения человека с Богом, которому он служил.
— Так сколько? — нетерпеливо переспросил трибун, видя, что служитель Тихе колеблется.
— Ну, — сказал жрец, испытующе глядя на него из-под век, — думаю, что такой щедрый господин, как ты, может пожертвовать и десять драхм. На них мы сможем купить...
— Сколько это на римские деньги? — перебил его Сабин.
— Э... — на секунду задумался жрец, — ну, пусть будет пять золотых монет, как их там... ауреев.
Феликс хмыкнул.
— Святой отец, — весело сказал он, — у тебя процент больше, чем у менял в порту.
— Ладно, помолчи, — бросил Сабин, полез в кошелек и достал пять блестящих кружочков с профилем цезаря Августа. — Вот, возьми. И не забудь помолиться за меня. Мне очень нужна удача.
— Конечно, господин, — поклонился жрец. — Наша Богиня добра, она всем помогает, кто не жалеет денег на храм. Как твое имя?
Сабин назвал себя, жрец записал на восковой табличке и спрятал ее куда-то под одежду.
— Благодарю, господин, — сказал он, кланяясь. — От имени святилища и от имени Тихе. Будь спокоен, она тебя не оставит.
— Надеюсь, — скептически протянул Сабин, повернулся и двинулся к выходу, не оглядываясь.
Феликс последовал за ним.
Глава VII
Коммерсант из Массилии
Обходя храм, они совершенно неожиданно наткнулись на большую вывеску над распахнутой дверью дома:
«Продовольственный магазин Хамшимозада. Лучшие продукты в городе по самым низким ценам. Добро пожаловать, покупатель. Здесь ты найдешь все, что тебе нужно, и без обмана».
Сабин усмехнулся. Похоже, Богиня Тихе уже начала действовать. Что ж, это приятно.
Они вошли в магазин. Хозяин — коренастый пожилой вавилонянин с крашеной бородой, заплетенной в косичку, принял их со всем радушием и заверил, что все будет сделано в срок и по высшему классу.
— Не беспокойся, господин, — тараторил он на ломаной латыни. — У меня солидная фирма. Все римские офицеры покупают продукты только здесь, и пока еще никто не жаловался.
Оставив Хамшимозаду задаток, Сабин и Феликс вновь вышли на улицу. Трибун огляделся.
— Ну что, — сказал он, — не пора ли нам немного отдохнуть? У меня уже голова кружится от этой суеты.
— Я бы не возражал, — улыбнулся Феликс.
— Давай поищем какой-нибудь трактир поприличнее и выпьем по кубку вина, — продолжал Сабин. — Только как тут сориентироваться? Мне совсем не хотелось бы принести в гостиницу к достойному Паулину вшей, а то и проказу.
Они двинулись по улице, оглядываясь по сторонам в поисках подходящего заведения. Это был центр города, поэтому здания выглядели аккуратно и нищих толпилось не так много.
Вдруг впереди послышался громкий многократный конский топот: люди, которые шли перед ними, остановились и вытянули шеи.
Показалась блестящая процессия. Впереди ехали несколько всадников в блистающих золотом доспехах, на прекрасных, покрытых драгоценными попонами лошадях. За ними следовала сверкающая на солнце колесница, запряженная четверкой. Замыкали поход еще с десяток конников с копьями в руках и мечами у пояса.
А в колеснице, небрежно развалившись на мягких разноцветных подушках, сидел тучный смуглый мужчина с лицом характерного восточного типа, с черными, жесткими, прорезанными сединой волосами, миндалевидными глазами и мясистым носом.
Его неприятно красные губы презрительно кривились. Он не смотрел по сторонам, ясно давая понять, что считает ниже своего достоинства находиться среди этой уличной черни.
Кавалькада прогремела по мостовой и скрылась за поворотом. Люди оживленно переговаривались, глядя ей вслед.
— Это кто такой? — спросил Сабин у высокого грека, который стоял рядом с ними. — Выглядит, как павлин в цезарском саду.
— Это Вонон, — ответил грек, — армянский царь. Собственно, сначала он был царем Парфии, но оттуда его быстро выгнали. Тогда римляне утвердили его на армянском престоле, однако и там Вонон не пришелся по нраву. Теперь он здесь в изгнании и мечтает вернуться. Но для этого нужны римские легионы, а лишних солдат у Империи нет.
Когда он удирал, то успел прихватить с собой почти все золото Армении, вот и катается теперь по Антиохии, пускает пыль в глаза. Я бы на месте цезаря не стал связываться с таким типом. Ведь по роже
