дуле которой висел белый платок.
— Что это такое? — спросил Кирба.
— Не знаю, — ответил Богдан.
— Обожди, они что-то кричат, — сказал Кирба. — Эй, партизаны! Не стреляйте, послушайте, что они кричат!
Лыжники примолкли. Со стороны японцев продолжали кричать.
Кирба приказал больше не стрелять. Приказ командира передали по цепи.
— Это, видно, какай-то знак, русские бы сразу поняли, что хотят японцы, — бормотал Богдан.
— Давай мы тоже поднимем белую материю, — предложил Кирба. — Посмотрим, что из этого получится.
У Богдана не было ни клочка белого материала, у Кирбы тоже не оказалось. Спросили соседей — они тоже не нашли. Тогда Кирба привязал какую-то черную тряпицу к винтовке, поднял ее и помахал. Японцы не отвечали, но и не отпускали свой белый флаг. Кирба выстрелил вверх. Японцы не ответили.
— Они все померзли, — сказал он. — Я пойду посмотрю, что с ними.
— Тебе нельзя идти, — возразил Богдан. — Я пойду.
— Нет, Яков Тряпицын всегда сам ходит, так положено, командир сам должен идти на переговоры.
Кирба поднялся из-за ледяного укрытия и, проваливаясь в сугробах, зашагал к японцам. Он шел неторопливо, гордо подняв голову. Богдан с тревогой следил за другом, сжимая в руке винтовку. Японцы не показывались. Кирба почти вплотную подошел к ним и вдруг упал. Богдан не слышал выстрела, но ему показалось, что японцы убили командира. Но Кирба тут же вскочил на ноги. Богдан облегченно вздохнул.
Кирба остановился. Из-за сугроба поднялся человек. Богдан до боли в глазах напрягал зрение, но не мог разглядеть, с кем разговаривал Кирба. Вслед за первым человеком поднялись другие и медленно побрели в сторону партизан.
Когда они подошли, Богдан увидел среди японских солдат русского офицера. Солдаты и русский офицер еле передвигали ноги. Партизаны обыскали их, отобрали оружие, ножи. У офицера нашли какие-то бумаги и передали Богдану.
Лыжники повели их в тайгу, разожгли костер. Возле огня солдаты ожили, заговорили. Партизаны вскипятили чай, предложили солдатам и русскому офицеру.
— Куда шли? — спросил офицера Кирба.
— В Николаевск, — ответил белогвардеец.
— Есть еще здесь ваши отряды?
— Нет, все уходят в Николаевск и в крепость Чныррах.
Богдан развернул переданные ему офицерские бумаги и прочел: «Приказ. Секретно».
— Это секретные документы, — сказал офицер, увидев в руках Богдана штабные документы. — Я не стал их уничтожать, хотя и мог. Вас похвалят ваши командиры, когда вы передадите.
— Наши командиры сами знают, — резко оборвал его Кирба. — Японцы откуда шли?
— У них спрашивайте.
— Кто понимает по-русски?
Один из японцев поднялся и низко поклонился.
— Я понимай, я переводчика.
— Где еще есть японцы?
— Японсака нету. Японсака в Николаевска ушел. Наша тозе ходил туда, но ваша эта досика на ногах…
— Что такое?
— Досика, досика, — японец показал на лыжи. — Оченно худо. Быстро ходи. Снега монога, досика быстро ходи.
Охотникам, не понимавшим по-русски, перевели про «досика», и они рассмеялись. Переводчик совсем согрелся, смех партизан подбодрил его, и он рассказал, что все японские отряды из сел убегают в крепость Чныррах, в форты рядом и в Николаевск.
Богдан с трудом прочитал одну страницу приказа и сказал Кирбе, что документы надо немедленно передать в штаб. Кирба разрешил ему самому доставить документы командующему, и Богдан, торопливо выпив чай, покинул отряд.
На следующий день он пришел в Касьяновку, переполненную партизанами, и встретился с Федором Орловым.
— Богдан, свет ненаглядный, откуда ты? — сказал Орлов, обнимая Богдана.
— С Квакинской бухты, японцев бьем, — похвастался Богдан.
— Обожди, это не ваш отряд тут, под Касьяновской, разгромил японский отряд?
— Мы, — улыбнулся Богдан.
— То-то, смотрю я, у тебя японский револьвер на боку. А я, брат, к ним на переговоры отправляюсь. Парламентер я. Слышал такое слово?
— Нет, не слышал. Ты разве командир, чтобы переговоры вести?
— Переговоры от имени штаба фронта может вести каждый боец по поручению командующего. Ясно?
— Не совсем ясно. Почему тогда Тряпицын сам ходил на переговоры?
— Тряпицын? Вот этого, брат, не знаю, меня тогда не было с ним рядом. Ты спроси у него.
— Где он находится?
— Вон там, четвертый дом отсюда, — усмехнулся Орлов и удивился, когда Богдан, не прощаясь, побежал к штабу.
Богдан вошел в штаб, но к командующему его не пустили.
«Раньше все заходили кому нужно было, теперь даже нужные ему документы не передашь», — с обидой подумал Богдан.
На его счастье, от командующего вышел Даниил Мизин.
— Здравствуйте, товарищ Мизин!
— А, Богдан — беженец! — улыбнулся Мизин.
Богдан, быстро вытащив из кармана документы, протянул их Мизину.
— Это мы отобрали у белого офицера и сразу сюда…
Мизин, все еще улыбаясь, развернул бумагу, глаза его выхватили напечатанные крупными буквами «Приказ» и гриф «секретно». Он пробежал мельком по документу и устремился к двери, за которой находился Тряпицын.
Богдан выскочил из штаба, побежал к Орлову и застал его в кошевке: Орлов прощался с друзьями и смеялся.
— Привет, ребятки, передам от вас япошкам!
— Ты посерьезней там говори! — наказывали партизаны.
— Ну, товарищ Сорокин, поехали! — крикнул Орлов и, увидев Богдана, помахал ему рукой. — И от тебя передам привет японцам, только не скажу, что ты их здорово бьешь.
Кошевка тронулась с места, лошадь лениво поскакала по протоптанной тысячами ног дорого. Партизанский парламентер Федор Орлов отправился с письмом штаба Николаевского фронта в город Николаевск. Богдан смотрел вслед кошевке и не знал, что он последний раз видит Федора Орлова.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Лыжный отряд Глотова вышел из Мариинска по-охотничьи затемно. На озере крутила поземка, жестокий мороз с ветром щипал щеки охотников. Многие привычные к ветрам охотники были обцелованы морозом, коричневые пятна клеймом красовались на их щеках, на кончиках носов.
Следы нарт полковника Вица замела поземка, оставила тут и там на затвердевшем желто-коричневом
