пусть поведет к китайскому доктору, может, здесь вылечишься. А мио — не знаю, вылечивает такую болезнь или нет.
Пиапон не стал больше вмешиваться в разговор и зашел в дом. Вслед за ним вернулся и Холгитон. Раздевшись, они легли спать. Погасили жирник. Дом окутала тьма.
— Дака, ты правда веришь этому мио? — спросил Пиапон.
— А чего не верить? Пусть висит дома в углу, кто захочет, тот и помолится.
— Пользу будет приносить?
— Кто его знает! Когда я в тайге молюсь дереву, я сам не знаю — будет удача или нет. Но надо верить, если веришь, то удача придет. Я думаю, что русским иконам молиться или мио — одинаково. Который будет тебе помогать, тому и молись. Если оба не помогают — но молись, лучше тогда у поди[24] попроси удачи в тайге — это уже вернее. Ты, Пиапон, не очень-то выбирай, колени не разобьются у тебя от того, что ты преклонишься перед новым богом. Я так думаю. А этого парнишку жалко, это плохая болезнь.
— Надо было ему в Сан-Син приезжать за такой болезнью, — сказал Пиапон.
— Молчи, болезнь такая нехорошая может ко всякому человеку пристать. Спи.
Наутро Пиапон, уже в который раз, пытался застать на берегу какого-нибудь рыбака, чтобы поехать с ним на рыбную ловлю, если тот согласится взять его с собой. Когда он вышел на берег, мимо него проплыли джонки, плоскодонки с рыбаками, но никто из ловцов не хотел брать с собой лишнего человека. Солнце поднялось над сопками, когда разочарованный Пиапон решил возвратиться в дом приезжих. Но тут подсел к нему высокий худой сутулый старик с длинным лошадиным лицом, при улыбке обнажались его желтые крупные зубы. Это был тот самый проторговавшийся торговец, который встречал на берегу халико Американа, и по колено вошел в воду, чтобы спросить у Пиапона, есть ли среди приезжих озерские нанай из стойбища Полокан.
Пиапон и позже несколько раз встречал его в городе, видел вблизи дома приезжих, но старик ни разу больше не заговаривал с ним. Теперь он смело подсел к Пиапону.
— Не сердись на меня, храбрый охотник, — сказал он на ломаном нанайском языке. — Давно хотел с тобой поговорить, да как-то не осмеливался. Скоро уезжаешь?
— Не знаю.
— Теперь уже скоро, должно быть. Раньше в это время приходили баржи с дешевой мукой и крупой. Все мы, торговцы, ждем эти баржи. Я тоже в свое время ждал…
Пиапон молчал. «Пусть говорит», — решил он.
— Я ведь торговцем был, меня многие боялись, я был выше их. Ударю кого, они хвост поджимали и убегали. Потом вместе собрались и… Последний раз я десять лет назад ездил к вам на Амур. Хорошо съездил. Богатую пушнину привез. Я заехал к озерским нанай, был в Гогда, Мунгали, Сэпэриунэ, Полокане. О, о, в Полокане у меня друг остался, Чонгиаки его зовут, крепкий охотник, жив, наверно, еще. О, о, это гостеприимный человек, для гостя ничего не пожалеет, — он улыбнулся, вспоминая прошлое, потом вдруг помрачнел. — Не надо было мне ездить к озерским нанай, но надо было. Это место охоты торговца У из стойбища Болонь. Ты знаешь, кто хозяин торговца У? Да откуда тебе знать. Это человек, который любого торговца может в один день сделать пищим. Вот он так и сделал, когда узнал, что я охотился на место охоты У. Теперь я совсем нищий. Был бы моложе, я бы еще поднялся на ноги. Да, поднялся бы! — старик замолчал, опустив голову.
«Старый волк, — неприязненно подумал Пиапон. — Немало косуль передавил в жизни». Он поднялся, но старик взял его за руку.
— Обожди, храбрый охотник, когда ты рядом, я будто молодею, вспоминаю хорошее прошлое и молодею. Я у тебя ничего просить не буду, не бойся. Посиди еще немного. С тобой, мне кажется, будто я опять на Амуре. Да, в Полокане жил еще один храбрый охотник. Вспомнил, звали его Токто. Ты его не знаешь?
Пиапона вдруг кто-то будто ударил по голове, он зажмурил глаза, потом открыл, оглядел длиннолицего китайца.
— Ты был в Полокане? Десять лет назад?
— Да, да, — закивал старик, но вдруг, почувствовав что-то неладное, тихо забормотал: — Но мы, но я ничего там худого не сделали, нас хорошо провожали, всем стойбищем провожали.
— А потом все стойбище вымерло!
— Как вымерло? Все, все? И мой друг Чонгиаки, и храбрый охотник Токто?
— Это ты привез туда болезнь! Ты привез! — закричал Пиапон, повернулся и быстро зашагал в дом приезжих. Он не слышал крика старого китайца, он не видел перед собой дороги: Пиапон бежал от того страшного видения, которое на мгновение возникло в его воображении. Сам Пиапон никогда не видел Полокана, не был знаком с его жителями, но он живо их представил, когда слушал много лет назад рассказ сестры Идари о гибели стойбища и его жителей. Тогда-то возникла в его воображении страшная картина людской смерти, и она теперь вновь появилась, будто отразилась на волшебном зеркале. Пиапон шел быстрым шагом по кривым переулкам, спотыкался и переходил на легкий бег. Если бы кто-нибудь спросил его, куда спешит, он не смог бы ответить. Возле дома приезжих он встретил Холгитона.
— Дака, ты знаешь, ведь китайские купцы болезнь напустили в Полокан, — сказал Пиапон. — Теперь я это узнал, старый торговец мне подал эту мысль.
— Какой Полокан, ты о чем? — удивился Холгитон.
— На реке Харпи десять лет назад стойбище Полокан погибло, помнишь? Идари…
— А-а, ты вот о чем. Да, погибло стойбище. А на Амуре разве мало погибало стойбищ?
— Теперь я знаю, болезнь привозили торговцы.
Холгитон оглядел Пиапона, будто впервые видел его. Потом уголки его рта скривились в улыбке.
— В чем это привозили, в бутылках или в мешках? — спросил он.
— Не знаю в чем, но многие болезни от них. Ты же сам вчера говорил, что плохой болезнью раньше не болели нанай, теперь один уже заболел…
— Сколько живу, никогда глубоко не задумывался об этом, да к чему это? Болезни сами появляются. Как трава из земли прорастает, так и болезни из земли выходят. Этот молодой охотник привезет свою плохую болезнь на Амур, а когда состарится и умрет, его болезнь с ним уйдет в землю. Потом может выйти из земли и пристать к кому-нибудь другому. Я думаю, все болезни так появляются, — Холгитон опять оглядел Пиапона и спросил: — Мио будешь покупать?
— Куплю.
— Вот и хорошо, — Холгитон понизил голос. — Я опять пошел в пагоду, сейчас я там молюсь, прошу, чтобы того жирного китайца, который людям головы отрубает, бог мио сделал росомахой. Как ты думаешь, можно молиться, чтобы он стал росомахой?
— Это твое дело.
— Только я вот что думаю, если он росомахой станет, то опять будет гадить людям. Однажды в тайге росомаха нашла мой лабаз с мясом, съела сколько могла, потом обгадила остаток мяса, понос был у проклятой.
Пиапон прикусил губу, чтобы не рассмеяться.
— Ладно, пусть станет росомахой, — все же противный, вонючий зверь, — сказал Холгитон, приняв окончательное решение.
Холгитон довольно бодро зашагал по пыльному переулку и вскоре скрылся за ближайшими домами. А Пиапон стоял, смотрел вслед Холгитону и размышлял над его словами. Он почти готов был поверить Холгитону, что различные болезни, как травы, появляются из-под земли, не заставляли его сомневаться вспомнившиеся рассказы древних стариков о крепком пароде нанай, которые редко болели и умирали только от старости или от несчастных случаев. Ведь нанай все время живут на земле, и если из-под земли появляются болезни, то почему же они раньше не болели?
Нет, Пиапону самому не разобраться, будь тут рядом его друг, русский доктор Харапай, он бы все растолковал и разъяснил, что к чему. Воспоминание о далеком друге заставило Пиапона опять вспомнить Амур широкий, бесконечные озера, узкие речушки со звенящей водой, тайгу и сопки, и глубокая тоска петлей захлестнула горло. Он позабыл о старом китайце-торговце, вообще обо всех торговцах, привозящих на Амур вместе с товарами различные нехорошие болезни, о Холгитоне. Он всегда забывал все
