будешь делать из моих досок, я тебя не обижу, хорошо заплачу.
— А как мои доски?
— Продай.
— Никто не покупает.
— Пусть полежат, если кому понадобятся — купит.
Через несколько дней Санька заехал к Полокто, и они выехали на озеро Шарго. Там жило несколько семей русских промысловиков, занимавшихся охотой и рыбной ловлей, заготовкой кедрового ореха. Не против были они побродить по бесчисленным ключам и ручейкам с лотком в руке. Но сколько ни бродили они, никто из них не нашел золотую жилу, хотя она находилась у них под боком. Узнали об этом золоте только прошедшей весной, когда несколько артелей старателей внезапно нагрянули на Шарго и начали бешено забивать шурфы за шурфами, да совсем замутили светлый звенящий ручеек. Мутная грязная вода стекала в озеро. За лето старатели подобрали все шаргинское золото и исчезли, оставив к осени разрытую землю и опоганенную речушку.
Ванька Зайцев долго искал, кто навел старателей на шаргинское золото, но так и не дознался. Говорили, будто он подозревает кого-то из своих соседей и угрожает его застрелить.
Когда Санька с Полокто приехали в Шарго, Зайцев первый вышел их встречать. Он был в коротких заплатанных штанах, босой, ворот мокрой от пота холщовой рубахи был расстегнут.
— Здорово, здорово, медведь! — поздоровался Санька.
— Ведмеди не бывают рыжие, понял? — ответил Ванька. — На охоту надо ходить, купчишка. Ружо-то хоть держал от роду? Знамо, не держал. Привез водочки? Давай, а то жара душит, горло просохло.
— Ты мне скажи, как дела идут.
— Зеньки есть — увидишь.
— Что пилите?
— Лодки будут здесь делать, — ответил за него Санька.
— А-а, это они умеют.
Ванька Зайцев был старшим над пильщиками.
Полокто вышел из лодки и пошел по берегу, где стояли пять козел.
«Да, Санька и правда весь лес здесь распилит на доски, — подумал он с завистью. — Столько досок, да какие они разные, эти, наверно, для пола, те для крыши. А эти очень подходят для нанайских лодок».
Полокто ощупывал доски, гладил их шершавую поверхность, вдыхал кедровый аромат и думал, что будь у него столько денег, сколько у Саньки, он нанял бы не десять пильщиков, а двенадцать, и козел бы поставил шесть. Но почему именно шесть, а не семь, не восемь, он сам не знал. Ему просто было приятно от мысли, что он имел бы чуть больше, чем Санька. Заметил он и то, как расширилось поселение русских, появились три новых дома, значит, увеличивается население, прибывают новые люди. Это тоже, конечно, не без Санькиных рук. Осмотрел он и печь, где обжигали кирпич, прошел по рядам, где сушился сырец, потрогал на крепость готовый кирпич.
Когда он вернулся на берег, Ванька Зайцев разливал по кругу пильщикам по второй кружке водки.
— А, вернулся, — закричал он, увидев Полокто, — давай выпьем! Только позабыл я твое имя, помню твоих братьев: Пиапона, Калпе, а тебя позабыл.
— Полокто, — подсказал тот.
— Вот, вот, Полокто, давай выпьем с нами. Ты хороший охотник, знаю, хороший охотник. Слышь, други, он хороший охотник. Будем пить, — Ванька подал Полокто кружку, наполовину наполненную водкой.
— О, Ванька, многа, многа! Моя так не могу, — запротестовал Полокто.
— Говорю пей, — потребовал Ванька.
Полокто опрокинул кружку в рот, вытер рот рукавом халата и смущенно поставил кружку перед собой.
А Ванька больше не обращал на него внимания и кричал на Саньку:
— Купчишка, а купчишка, живот тебе распороть? А, спрашиваю тебя, распороть? Ты не улыбься. Ты не улыбься. Ты кажи, почему мало плотишь? Почему, а?
— Как рядились, Ваня, так и плачу, — улыбался Санька.
— Нет, ты нас омманул, ты плотишь нам мало, мы уговаривались не так. Ты думаешь, ежели мы читать, писать не пендрим, то може нас товось, — Ванька сделал пальцем замысловатую фигуру.
Долго в этот вечер кутил Ванька Зайцев со своей артелью пильщиков, по тайге далеко разносилась матерная брань Ваньки. Утром он пошел к Саньке с больной головой, с опухшими глазами.
— Я тебе, купчишка, лишнего не наговорил? — спросил он осипшим от крика голосом.
— Говорил, — жестко ответил Санька. — Я тебя, рожа, от солдатни оберег, в глухой тайге запрятал, а ты меня хаешь! Ты знаешь, что происходит на фронте?
— Откуль нам знать? Мы люди таежные, в глухомани живем.
— Если бы тебя тогда обрили, голова твоя лежала бы где-нибудь на чужой стороне.
— У других головы лежат, моя стала бы лишняя? Чево пужаешь? А войной ты меня не пужал и не голоси громко, ты меня знашь, — хмуро проговорил Ванька Зайцев, и Санька услышал угрозу. Он всегда побаивался Зайцева и потому старался приблизить его. Назначил старшим в артели, привозил вдоволь водки и пил иногда с ним. Ванька Зайцев тоже знал трусливую душонку торговца и не против был иногда сыграть на этом.
— Ты меня тоже не пугай, не таковых видывал, — сказал Саня.
— Вот и обмозговали. Чо прикажешь делать?
— Тоже, что делал. Полокто помоги кунгас построить, чтобы на нем кирпичи вывозить. Да быстрее пусть делает, кирпич всем нужен, а они тут лежат, тысячи три уже есть.
Санька подал бутылку водки, и Ванька Зайцев нетерпеливо отхлебнул из горлышка, крякнул и по привычке вытер рукавом рубахи губы.
— Запамятовал, Саня, спросить, как Митроша проживает. Здоров ли? — спросил он отдышавшись.
— Живет, что с ним может случиться.
— Не разбогател?
— С чего?
— А-а, тот же, выходит, свойский. Ну, Саня, не обессудь, ежели чево не так сказал. Чево ты сказывал — все сделаю. Но уговор, я твой работник до осени, а зима подойдет — ищи ветра…
В этот день Ванька только сидел на сложенных досках да командовал Полокто и двумя его сыновьями. На второй день сам принялся за дело, и вскоре на земле лежал киль кунгаса с рядами шпангоутов. Потом строители обшивали борта досками. Кунгас получился большой и неуклюжий. Полокто посчитал, сколько времени они трудились над этой громадиной. Выходило, что за это же время можно было построить не меньше трех нанайских неводников. Полокто, хотя и не очень разбирался в арифметике, но прикинул, что строить кунгасы ему не выгодно.
Закончив работу, он с сыновьями уехал домой, потом навестил Салова. Санька расплатился с ним, для виду погоревал, что Полокто не хочет больше строить кунгасы, а на самом деле был рад, потому что ему удалось зафрахтовать небольшой пароходик с баржой, который одним рейсом мог вывезти из Шарго и кирпичи и доски месячной выработки.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Строптивая Гэйе только в первые годы замужества не признавала первую жену мужа Майду: она была молода, красива, ее любил Полокто, и этого было достаточно, чтобы она измывалась над Майдой. Самые тяжелые, самые неприятные работы в доме выполняла молчаливая Майда, она почти превратилась в служанку Гэйе. Если Майда делала какое-нибудь замечание, то она жаловалась Полокто, и тот, не
