наверное, много уж слишком».
Из конторы Пиапон спустился к ключу, где стояли палатки малмыжцев; здесь, у больших котлов, кашеварили приехавшие к мужьям жены.
— Продукты есть на завтрашний день? — поинтересовался Пиапон. — Рыбу свежую надо?
— Рыбки бы неплохо поджарить, — ответила моложавая круглолицая повариха. — Мясца бы еще свежего.
— Некому за мясом съездить. Может, у вас в Малмыже кто продаст бычка, купим.
— Ворошилин, может, продаст…
— Этот дорого запросит, кулак есть кулак. Ладно, подумаем, мясо всем надо.
Чуть ниже палаток малмыжцев поднимался дом Холгитона. Собрали большой дом уважаемого старика быстро, бревнышко к бревнышку, поставили стропила, накрыли досками. Холгитон со стороны наблюдал за работой, он ни во что не вмешивался, в этом и не было нужды — складывали готовый дом.
— Ты чего, отец Нипо, не идешь слушать учительницу? — спросил Пиапон. — Я привез районную газету.
— Какие новости? — спросил старик.
— Пойди послушай.
— Тебе самому трудно рассказать? Ты ведь ее прочитал.
— Прочитал. Новости те же, в каждом селе строят, весь Нанайский район обновляется.
— Так должно быть, мы сами обновляемся, и села должны обновляться. Как там джуенцы?
Холгитон очень интересовался Джуеном, потому что когда на колхозном собрании выбирали, с кем соревноваться, то он настоял на Джуене.
— Мы переезжаем всем селом на новое место, не надо поэтому рисковать, — твердил он. — А джуенцев победим, они топора держать не умеют.
— Там Пота, Токто, — говорили ему.
— Чего они вдвоем построят? Соревноваться с Джуеном надо, вызывайте их.
Так колхоз «Рыбак-охотник» вызвал на социалистическое соревнование джуенцев из «Интегрального охотника».
— Джуенцы три дома строят, — сообщил Пиапон.
— Вот видишь, а у нас сразу десять строят. Мы их победим.
— Ты забываешь, что нам помогают соседи.
— Ты тоже забываешь, что мы строим новое село, перевозим дома через протоку. Еще какие новости?
— Опять ругают стариков и женщин, которые не хотят учиться, в ликбез не ходят.
— Про меня не говорят?
— Нет, курунских ругают.
Холгитон поплямкал губами, но трубка была пуста и не горела. Он примолк. Не любил старик этих сообщений в районной газете, потому что сам отказался ходить в ликбез из-за того, что не мог запомнить латинских букв. Он из номера в номер ожидал появления в газете своего имени. Знал он несколько русских букв и с удовольствием разглядывал те страницы, где было написано по-русски, хотя не мог прочитать ни одного слова, но стоило упасть его взгляду на нанайскую страницу с латинскими буквами, как он откладывал газету в сторону. Хотя боялся Холгитон, что упомянут в газете его имя, но любил слушать сообщения на родном языке. Читал ему внук школьник.
— Кто там главный в этой газете? — спросил Холгитон Пиапона.
— Оненка Александр, в Ленинграде учился вместе с Богданом, книжку «На Амуре» написал.
Книжку Оненка и Севзвездина «На Амуре» читали как приложение к букварю во всех нанайских школах и в ликбезах. Книжка всем нравилась, потому что бесхитростно рассказывалось в ней об Амуре, о чайках, обо всем, что было знакомо нанайцу с пеленок. Холгитону тоже прочитали «На Амуре», и он был в восторге.
— Умный человек этот Оненка, — сказал он. — Зачем только так оскорбляет старых людей, зачем называет в газете их имена? Это же нехорошо! Сейчас все читают газету, и все узнают этих стариков. Плохо, совсем плохо, не уважают старых. Надо Богдану сказать, чтобы он запретил оскорблять стариков.
— Это не оскорбление, отец Нипо, это критикой называется. Пристыдили в газете человека, он одумается, не захочет, чтобы еще раз упоминали его имя с плохой стороны, учиться пойдет.
— Может, это и правильно, а все же не надо стариков выставлять на посмешище. Женщин можно, но стариков нельзя.
Пиапон засмеялся. Старик набил трубку табаком, закурил.
— В новых домах, говорят, свет будет, — заговорил он после непродолжительного молчания. — Это хорошо. Радио тоже хорошо. Я слушал, когда в городе в больнице лежал. Но когда все это будет?
— Какой ты нетерпеливый стал…
— Я хочу на все посмотреть перед смертью, я в буни твоему отцу все перескажу.
— Не торопись, туда всегда успеешь.
— Говорю тебе, купи эту крутилку, которая при кино лампочку зажигает, поставлю я ее дома и буду потихоньку крутить и при ярком свете сидеть. У меня много крутильщиков, сильные все.
— Не торопись, скоро будет свет. Обещаю тебе, к зиме ты увидишь, как загорится в твоем доме лампочка. Видишь, столбы уже ставим…
— Отец Миры, зря я рано родился. Сейчас бы мне молодым быть… Сколько бы я познал, чему бы я только ни научился! А теперь что, жизнь кончается…
— Перестань о смерти думать. Заболеешь, поедешь к Коста Стоянову, он тебя вылечит.
— Да, верно, Коста все можег, он мне кусок моей собственной кишки показал, никто из нанай в жизни не видел своей кишки, а я видел.
«Ну, началось, — подумал Пиапон. — Теперь не остановишь…» Он вытащил трубку, закурил и приготовился уже в который раз слушать рассказ Холгитона.
Первый хирург молодого города Комсомольска Коста Стоянов понимал, что за простой операцией последуют совсем не простые последствия. Он знал, кого оперирует, а до Холгитона встречался не раз с другими охотниками-нанайцами и уже знал о них достаточно много, чтобы понять их уклад жизни, отношения, их религиозные верования. Коста Стоянов был не лишен самолюбия, этого спутника молодости, и ему хотелось, чтобы Холгитон изумлялся, восхищался его умением. После операции он навестил Холгитона, посидел возле него, успокоил. Через два дня старик ожил, повеселел. Когда Коста зашел к нему в палату, он спросил:
— Ты чего у меня вырезал?
Коста сел рядом и начал объяснять, что такое слепая кишка. Старик не верил, что природа допустила с человеком такую оплошность.
— У всех есть эта лишняя кишка? — спросил он. — И из-за нее я мог умереть? — и, как всегда, категорично заявил: — Нет, в человеке ни снаружи, ни внутри нет ничего лишнего.
Тогда Коста Стоянов принес заспиртованный аппендикс и показал Холгитону. Старик долго разглядывал отросточек, понюхал зачем-то банку.
— И из-за этого я мог умереть? Тьфу! Хоть бы большая была, а то с палец. Ты зря на него столько спирта потратил, жалко спирта.
— Я хотел тебе показать, — засмеялся хирург.
С этого дня и подружился Холгитон с хирургом-болгарином. Старик долго и дотошно расспрашивал, где находится Болгария, что это за страна, почему Коста оказался в Комсомольске. Услышав, что отец и мать Косты коммунисты, что их преследовали и они вынуждены были эмигрировать в Советский Союз, он убеждение сказал:
— Так не должно быть, нельзя за людьми, как за зайцами, гоняться. Ты верно говоришь, что до вас еще не дошла советская власть?
— Не дошла.
— Да, плохо, совсем плохо вам. Нельзя жить без советской власти. Я думаю, она обязательно должна прийти к вам.
