Джейм отслеживала каждое движение основного боя и поймала еще двоих. Разящий Родню, вновь выкованный за Темным Порогом, был так же стоек к крови перевратов, как и Костяной Нож, но Торисен не мог вечно сражаться с неприятелем, излечивающим себя практически от всего. Опять она, неумеха, все испортила – забыть вместе с Мечом отдать и Кольцо!
А тем временем Торисен действительно начал слабеть. До сих пор он не осознавал, насколько вымотал его этот форсированный марш. «Нет, не сметь думать об этом, – твердил он себе. – Сконцентрируйся на движениях Сенеты, атакуй, отступай, меч против секир, и помни, что слишком много прямых ударов разобьют и так поврежденные доспехи». Проклятие. Шлем уже не выдержал, приняв на себя сверкнувшую дугу, выбившую искры из глаз и оставившую в ушах звон.
– Хорошо, – вымолвил противник, аплодируя собственному выпаду и тому, как уклонился Верховный Лорд.
В ответ Торисен ударил – и промахнулся.
– А теперь не очень.
Меч уже дрожал в руке, воздух обжигал легкие. Лорд почти достиг предела своих возможностей. По легендам, Разящий Родню способен бить точно в цель при каждом замахе своего истинного владельца. Ганс намекал, что есть какой-то секрет обращения с этим оружием, но он слишком ревностно берег свою истощающуюся власть, чтобы раскрыть его, особенно тому, кого больше всех подозревал в стремлении занять его место. М-да, неплохое времечко, чтобы узнать, что проклятия отца сработали и Торисен действительно отвергнут и не является полноправным Верховным Лордом.
Выпад, блок, поворот… Слишком медленно, черт.
Летит удар, белая вспышка камня и кости. Толчок в живот – Торисен услышал треск брони, увидел кувыркающееся падение Разящего Родню, – это заняло долю секунды, а потом он уже скорчился на земле, жадно хватая открытым ртом воздух – и не получая ни глотка. Хвала предкам, крови нет – кольчуга под твердой кожей остановила острый край секиры. Если бы он только мог дышать…
Чужие руки сгребли его. Самый высокий переврат поднял Торисена, как ребенка, и ощерился ему в лицо сильно прореженными зубами.
– Иди к папочке, – сказал он и покрепче сжал «объятия».
Торисен чувствовал, как ломаются доспехи, как кольца врезаются в тело. Он попытался ударить по глазам или ушам переврата, но тот прикрыл их складками кожи. Хватка усилилась. Воздуххха…
Где-то кто-то закричал. Звук слился с грохотом крови в голове, а потом все уплыло в черный бархат тишины.
С дальнего края прогалины Джейм видела, как брат упал и как руки переврата поставили его на ноги. Она рванулась к ним, но упала, не пробежав и десяти футов. Что-то держало ее за лодыжку. Это был обезглавленный переврат, все еще ворочающийся под покровом тумана. Хватка его была достаточно крепка, чтобы раздробить кость. Остальные тоже повернулись к ней, но девушка не обращала на них внимания. Она видела, как брат борется с захватчиком, слабея все больше и больше. Куски доспехов градом сыпались с него. В панике Джейм метнула Нож, но он не был предназначен для таких целей, а у нее недоставало сноровки. Нож пропал. Торисен забился в сжавшихся чужих руках, кровь побежала у него изо рта и носа.
Джейм закричала.
Пронзительный вопль ударился об утес, заметался меж каменных стен, он усиливался – так, как это случилось с предсмертным криком раторна в Безвластиях. Не задумываясь, Джейм довела свой крик до этой ужасной высокой ноты – и звук пронзил голову насквозь.
Переврат уронил Торисена и прижал руки к ушам. Его лицо страшно исказилось. Остальные уже упали и лежали, дергаясь, в папоротниках. Пальцы, держащие ногу Джейм, разжались. «Если это и правда была ловушка, – подумала она, вставая и пошатываясь, – то я только что привела ее в действие». Она похромала туда, где упал брат, ориентируясь на свечение его ошейника в тумане. Им надо отсюда выбираться. Шум нарастал, круша все, и
Всю ночь Харн чувствовал, как кровь берсерка борется е нем с дисциплиной воина. Он чуть не потерял контроль, когда напал на принца Одалиана; но когда приступ все-таки начался, он вполне осознанно сдался. Лучше это, чем все время думать о том, что случилось с бледным мальчиком, скакавшим рядом. Кроме того, сражение уже давно катится само по себе, не нуждаясь ни в чьем надзоре. Не остается ничего – только рубить, рубить, рубить, пока так или иначе все не будет кончено.
Итак, Харн скакал по Нижнему Валу, пребывая на пике бойцового безумия, озирая поле, на секунду вырисовывающееся перед ним при вспышках молний, и крича вместе с громом. На секунду показалось, что рядом с ним на белой лошади мчится Торисен, но это всего лишь привиделось: Черныш никогда не сел бы на коня цвета смерти. Бледная лошадь исчезла, а с ней и воспоминание о Донкерри.
«Смерть забрала тебя, мальчик. Уходи с честью».
Харн нашел самое большое скопление кочевников и врезался в толпу. Он опять размахивал своей длинной секирой, кенцирская сталь против камней врага. А ночь тянулась и тянулась в крови и грохоте. Всюду молнии выхватывали из тьмы вздернутые лица, острые зубы, дикие глаза. Он рубил головы, руки хватали его – он отсекал и их. Лошадь по плечи покрылась коркой запекшейся крови. Она становилась на дыбы, прыгала, брыкалась, кусалась, а потом закричала, когда ножи кочевников добрались до сердца, и рухнула. Харн выкатился из седла и набросился на врагов, пока его не остановила плотная стена недругов. Он обогнал всех кендаров, кроме одного, всю дорогу прикрывавшего спину Харна. Военачальник бился со злой радостью, слишком глубоко погруженный в безумие, чтобы замечать такие странности. Кен-дар за спиной распевал военную песнь, полную звона стали и боевых кличей. Молнии и факелы пронзали ночь.
Потом раздался звук. Он летел из леса, сверхъестественно чистый и острый. Харн замер, решив, что это боевой крик раторна, но звук длился и длился. В центре леса засиял свет, казалось, он ширился. Немыслимый вопль продолжался, выгоняя серебрящийся туман из леса на поле битвы. Там, где он проходил, демон-ветер терял свою силу, а кочевники отступали. Вдруг оказалось, что все они бегут прочь. Сбитый с настроя берсерка, Харн недоуменно провожал их взглядом. Враги катились по среднему лугу,
