Марлоу выразил общее мнение:
— Ну, Дэйву мы помочь все равно не можем, а спать хочется. Я, пожалуй, пойду вздремну.
Стоддард разбудил Кингсли.
— Доктор просит вас, мистер Кингсли.
Оказалось, что Мак-Нейл и Стоддард уже перенесли Вейхарта в одну из спален — сеанс был закончен.
— Как дела, Джон? — спросил Кингсли.
— Не нравится мне его состояние, Крис. Температура быстро повышается. Думаю, вам незачем к нему идти. Он без сознания и едва ли придет в себя с температурой 40.
— Как выдумаете, в чем дело?
— Не знаю, никогда в жизни ничего подобного не видел. Но если бы я не знал, что здесь происходило, я сказал бы, что у Вейхарта воспаление мозга.
— Это ведь очень серьезно?
— В высшей степени. Помочь ему мы все равно не можем, но, по-моему, вам надо быть в курсе дела.
— Да, конечно. Как выдумаете, отчего это?
— Я бы сказал, слишком напряженная работа нервной системы и всех связанных с ней тканей. Но это тоже только предположение.
Весь день температура у Вейхарта повышалась, и к вечеру он умер.
По профессиональным мотивам Мак-Нейл хотел произвести вскрытие, но, щадя чувства окружающих, решил этого не делать. Он избегал людей и был полон мрачных мыслей — ведь он должен был предвидеть трагедию и принять меры, чтобы предотвратить ее. Но он не предусмотрел ни того, что случилось, ни того, что еще предстояло.
Первое предупреждение исходило от Энн Холей. Она прибежала к МакНейлу, близкая к истерике.
— Джон, вы должны мне помочь. Это Крис. Он собирается убить себя.
— Что?!
— Он хочет сделать то же, что Дэйв Вейхарт. Я уже несколько часов его отговариваю, но он и слушать не желает. Говорит, что попросит эту штуку вести передачу с меньшей скоростью, чем когда она убила Дэйва. Вы думаете, это поможет?
— Как знать? Я ни за что поручаюсь. Слишком мало об этом знаю.
— Скажите мне откровенно, Джон, есть хоть какая-нибудь надежда?
— Может быть. Но мне трудно сказать что-то определенное.
— Тогда вы должны его остановить.
— Попробую. Пойду и поговорю с ним напрямик. Где он?
— В лаборатории. Говорить бесполезно. Его нужно остановить силой. Это — единственный способ.
Мак-Нейл пошел прямо в лабораторию радиосвязи и забарабанил изо всех сил в запертую дверь. Голос Кингсли едва можно было расслышать: — Кто это?
— Это Мак-Нейл. Впустите меня. Дверь открылась. И Мак-Нейл сразу увидел — аппаратура была включена.
— Энн только что пришла и рассказала мне, Крис. Это чистое безумие. Ведь не прошло и нескольких часов после смерти Вейхарта.
— А вы думаете, Джон, я это делаю с удовольствием? Могу вас заверить, я люблю жизнь не меньше вашего. Но на это нужно пойти, и непременно сейчас. Через неделю будет уже поздно, а такую возможность мы, люди, просто не можем позволить себе упустить. После бедняги Вейхарта едва ли кто-нибудь другой отважится, так что это мой долг. Я не из тех храбрецов, которые хладнокровно рассуждают о предстоящей опасности. Если я должен делать опасную работу, то предпочитаю браться за нее сразу — меньше будет времени на неприятные раздумья.
— Все это понятно, Крис, но никому от вашей смерти лучше не станет.
— Глупости. Ставки в этой игре очень высоки, так высоки, что стоит попытаться даже при небольших шансах на выигрыш. Это во-первых. А вовторых, мои шансы, может быть, не так уж малы. Я уже связался с Облаком и попросил его уменьшить, насколько возможно, скорость передачи. Оно согласилось. Вы сами сказали, что это может устранить главную опасность.
— Может, да. А может, и нет. Кроме того, если даже вы избежите того, что погубило Вейхарта, могут быть другие опасности, о которых мы и не подозреваем.
— Тогда вы узнаете о них благодаря мне, а это облегчит дело для когонибудь еще — ведь после Вейхарта мне легче браться за дело. Ни к чему это, Джон. Решение мое бесповоротно, и я начну через несколько минут. Мак-Нейл понял, что Кингсли не переубедишь.
— Ну, что ж, делать нечего, — сказал он. — Я думаю, вы не будете возражать, если я останусь здесь. У Вейхарта это продолжалось около десяти часов. У вас будет дольше. Вам понадобится пища, чтобы поддерживать приток крови к мозгу.
— Но я не могу делать перерыва для еды, Джон! Вы понимаете, что я должен сделать? Освоить целую новую область знаний, освоить ее всего за один урок!
— Я и не настаиваю на перерыве для еды. Я хочу время от времени делать вам инъекции. Судя по состоянию Вейхарта, вы этого даже не заметите.
— О, меня это нимало не тревожит. Уколы так уколы, если вам приятно. Но простите, Джон, пора приступать к делу.
Нет необходимости подробно описывать последующие события. С Кингсли все происходило примерно так же, как и с Вейхартом. Гипнотическое состояние продолжалось, однако, дольше — около двух дней. Наконец Кингсли уложили в постель по указанию МакНейла. В течение последующих нескольких часов обнаружились симптомы, устрашающе сходные с теми, что наблюдались у Вейхарта. Температура у Кингсли подымалась до 38… 39… 40. Но затем жар стал спадать — температура установилась и час за часом стала медленно понижаться. И по мере того, как температура падала — росла надежда тех, кто был у постели больного: у Мак-Нейла и Энн Холей (она не отходила от Кингсли), у Марлоу и Паркинсона.
Больной пришел в сознание через тридцать шесть часов после окончания передачи. Несколько минут выражение лица Кингсли менялось самым неожиданным образом; иногда оно становилось совершенно неузнаваемым, и внезапно стало ясно, что с Кингсли творится что-то страшное. Это началось с непроизвольных подергиваний лица и нечленораздельного бормотания, которое быстро перешло в крики, а затем в дикие вопли.
— О боже, у него какой-то припадок! — вскричал Марлоу.
Наконец, приступ утих после того, как Мак-Нейл сделал уколи потребовал, чтобы его оставили одного с больным. Весь день остальные слышали время от времени заглушенные крики, которые затихали после новых инъекций.
Марлоу удалось уговорить Энн Холей выйти с ним погулять после обеда. Это была самая тяжелая прогулка в его жизни.
Вечером он мрачно сидел у себя в комнате, когда вошел МакНейл, без сил, с потухшими глазами.
— Он скончался, — проговорил ирландец. — О боже, какая ужасная трагедия, ненужная трагедия!.
— Это еще более страшная трагедия, чем вы думаете.
— А что еще?
— Я хочу сказать, что он чуть не выпутался. После обеда он был в полном сознании около часа. Он объяснял мне, что произошло. Он боролся, и минутами я думал, что он победит. Но получилось не так. Наступил новый приступ и убил его. — Но что же это было?
— Нечто совершенно закономерное, мы должны были это предвидеть. Мы не учли, какое невероятное количество нового материала Облако способно сообщить мозгу. Это, конечно, должно повлечь широкие изменения в структуре многочисленных электрических контуров мозга, изменения местных сопротивлений в больших масштабах и так далее.
— Вы хотите сказать, весь мозг должен был полностью перестроиться?
— Нет, не совсем так. Перестройки не требовалось. Старые нервные связи мозга остались
