Как прекрасно небо Италии, подумала Софи, равного ему нет нигде в мире. Было пять часов пополудни. Почти конец октября. Она пробыла в Италии уже шесть недель, и фильм «Первый день осени» был почти закончен — Франко сдержал свое слово. Съемки прошли быстро и без задержек, и спустя еще некоторое время ее собственная часть работы будет завершена, киногруппа распущена, и съемки продолжатся в Риме, в большом студийном комплексе, известном всему миру как Чинечитта. Сама же Софи вскоре вернется в Англию…
Постепенно на площадке установилась относительная тишина. Софи поймала взгляд Канотты, и тот улыбнулся ей. За последние шесть недель между ними установилось отличное взаимопонимание. Самоуверенный, убежденный в своей неотразимости для женщин, во всем остальном это был милый, приятный молодой человек. Старше Софи лишь на три-четыре года, он был к тому же талантливым актером, с которым ей было легко и просто работать.
— Прекрасно, — сказал Франко, довольный, что все наконец в порядке. — Готовы, Софи?
Она кивнула в ответ. Все вокруг говорили по-итальянски, но за последние полтора месяца практики у нее было достаточно. Возникло, конечно, несколько недоразумений, которые, к счастью, оказались не столько неприятными, сколько смешными.
Один из звукооператоров стал наклонять журавль с обернутым пенопластом микрофоном, пока он не застыл прямо над ее головой.
— Камеры… мотор!
Софи склонилась над книгой, читая прекрасные, наполненные поэзией строки. В этой сцене мало диалогов, но игра ее должна быть убедительной. Ей предстояло исполнить самые ненавистные для нее сцены, в которых ей нужно было изобразить физическую страсть. Иногда они стоили ей больших усилий, и здесь неоценимую помощь оказывал Луиджи, его великолепное чувство юмора.
Луиджи Канотта приближался к ней, шагая по траве. Когда его тень коснулась ее, Софи посмотрела на него с улыбкой и протянула навстречу руки.
Он засмеялся и, опустившись рядом на траву, обнял ее. Они целовались, молча изображая страсть, и Софи медленно откинулась на спину, принимая на себя Луиджи.
Как и всегда, в такие моменты ее мыслями завладевал Кайл. Она вспоминала его поцелуи, его прикосновения. Под напором эмоций она вся покрылась гусиной кожей. Ей приходилось насиловать себя, чтобы забыть Кайла и изгнать мучительные воспоминания о том, как это было с ним. Важно было то, что здесь и сейчас. Важна сиюминутная иллюзия.
Одна из камер медленно приблизилась к ним, снимая крупным планом ее лицо через плечо Луиджи. Они оторвались друг от друга.
— Что ты читаешь? — спросил Луиджи. (Сценарий был написан по-английски. Позже фильм будет дублирован на итальянский язык для проката в местных кинотеатрах.)
— Данте, — ответила она, глядя на него влюбленными глазами.
— Данте? — рассмеялся он. — Неужели англичанке может быть интересен Данте?
— Он пишет о нашей любви, — ответила она. Почему этот сценарий казался ей раньше таким трогательным? Или она просто пресытилась им?
И вновь они были в объятиях друг друга. Их губы сливались во все более страстном и продолжительном поцелуе. Руки Софи обвились вокруг шеи молодого итальянца. Она закрыла глаза, имитируя самозабвенное чувство влюбленной женщины.
На экране эта сцена покажется очень трогательной и эмоциональной, но для Софи она ровно ничего не значила. Она подумала о том, какими нелепыми кажутся поцелуи, когда в них нет настоящего чувства, — всего лишь пустое и бессмысленное прикосновение впивающихся друг в друга губ и зубов.
Их поцелуй длился дольше, чем в трех предшествующих дублях, — Франко должен остаться довольным этой сценой. Скованная объятиями Луиджи, Софи со все большей неловкостью ощущала на себе его тело. Она чувствовала его слегка отдающее привкусом кока-колы дыхание. Софи с нетерпением ожидала конца эпизода, лаская беспокойными руками спину Луиджи.
Наконец тишину прервал голос Франко.
— Стоп! — закричал он и подошел к разомкнувшим свои объятия Софи и Луиджи. Ей пришлось удержаться, чтобы тут же с отвращением не вытереть губы. Софи не хотелось обижать Луиджи.
На лице режиссера играла широкая, довольная улыбка.
— Превосходно, — кивнул он. — Как раз то, что нужно. На сегодня все — солнце уходит. Завтра я просмотрю отснятый материал, но думаю, последний дубль получился великолепно.
Луиджи счищал прилипшую к его одежде траву. Он весело улыбнулся.
— Жаль. Я только начал вживаться в эту сцену.
Софи, улыбнувшись, встала. Дежурная шутка Луиджи. Перед этим у них уже были куда более откровенные сцены в постели. В некоторых из них Луиджи был совершенно голым, а Софи снималась в коротеньких трусиках. Ей еще не хватало настоящего профессионализма, чтобы не чувствовать во время съемки некоторого смущения. Изображая постельные сцены с незнакомым ей человеком в присутствии наблюдавших за ними десяти-пятнадцати осветителей и звукооператоров, она всегда испытывала крайнюю неловкость. Софи подозревала, что никогда не сможет перебороть себя. В таком случае какая же она актриса? — спрашивала она себя.
— Завтра, после полудня, мы снимаем сцены в больнице, — наставлял Софи Франко. — Утром мы обсудим с вами некоторые моменты сценария, касающиеся вашей роли. О'кей?
— Чудесно, — кивнула она.
— Я подвезу вас домой, как только вы будете готовы. Жду в машине.
— Благодарю, Франко, — улыбнулась Софи. Она села в складное кресло и стала удалять с лица грим под суетливый шум упаковывающих аппаратуру техников.
Когда Софи была готова, она собрала свои вещи в сумку, попрощалась с Луиджи и киногруппой и направилась к большому серебристому «мерседес-бенцу» Франко. По пути в загородную гостиницу, куда они ехали по центральной, запруженной народом части Пизы, Франко оживленно обсуждал с ней следующий этап киносъемок. По сюжету фильм завершается сценами в больнице, куда Марджори доставляют после принятия сверхдозы героина, там она и умирает.
«Клиникой» на самом деле было прекрасное палаццо шестнадцатого века. Теперь в нем разместился дом для престарелых, которым ведали монахини. Франко удалось снять здесь на неделю целый этаж, и он был в восторге от его интерьера.
Вообще старые дома в этой части Италии отличались особым очарованием. Даже гостиница, где жила Софи, выглядела довольно изысканно. У Софи всегда поднималось настроение, когда после целого для утомительных съемок она возвращалась в «Пенсионе Д'Эсте», как назывался этот приют, — старый тосканский фермерский дом был поистине великолепен.
Пожелав спокойной ночи Франко, она поднялась в свою комнату, выходившую во двор. Как раз на уровне ее окон громадная ажурная арка поддерживала покрытую густой листвой виноградную лозу, отягощенную кистями спелого винограда. Будь у нее желание, она могла бы просто протянуть руку и сорвать одну из налитых темным соком ягод…
Софи приняла душ и, накинув на себя просторное хлопковое платье, спустилась вниз, в столовую. Там было не больше полудюжины гостей, и вечер обещал пройти в спокойной обстановке. Она съела легкий ужин, состоявший из овощного супа и десерта из свежей клубники. В последнее время ее аппетит оставлял желать лучшего, что пошло ей на пользу — изысканная бледность придавала роли Марджори особую убедительность…
Через неделю она возвратится в Англию. Софи не хотелось уезжать: еще не утихла боль ее воспоминаний. Последняя встреча с Кайлом все еще отдавалась эхом в ее памяти. Дженни почти не разговаривала с ней, уязвленная тем, что «проиграла» Кайла своей кузине, и обиженная из-за того, что та не желала обсуждать с ней случившееся. Для Дженни было настолько естественным хвастать своими победами над мужчинами, что она не могла понять Софи, не хотевшую афишировать свои отношения с Кайлом.
В конце концов они помирились, но Софи уже мало волновало, что думает ее кузина, — она была подавлена своим горем, смятением и пониманием безнадежности любви к Кайлу.
Как случилось, что все это обернулось таким несчастьем для нее? Когда она возвращалась в мыслях к
