тогда ты знаешь о моих женщинах?
— Тот круг, в котором ты вращаешься, не прочь порекламировать себя, разве не так?
Насмешливые глаза его вдруг потемнели. Но уже через секунду он смотрел на залив. Верити не могла оторвать взгляда от мощной линии его плеч и спины, от перекатывающихся под белой рубашкой атлетических мышц.
Она вдруг почувствовала угрызения совести. Люк не сделал ей ничего плохого, а только постоянно помогал вот уже целых двенадцать месяцев. Почему же она на него все время злится?
Но если она полна решимости забыть тот случай, то Люк, видимо, намерен вспомнить все до мелочей. Как иначе объяснить эту его сумасшедшую затею? Кто ему дал право так заботиться о ней? Ощущение было такое, будто он только что вскрыл ее недавно зажившую рану, чтобы посмотреть, как идет процесс заживления… Да он просто эгоист и садист! Она никогда в этом не сомневалась. А то, что между ними произошло во Флориде в марте прошлого года, только утверждало ее в этой мысли.
— Извини, Люк, — начала она натянуто, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. — Я вовсе не хочу показаться неблагодарной, но… я знаю, что тобой движет, и тебе вовсе не обязательно…
Он медленно обернулся и, повернувшись к перилам спиной, вновь на них облокотился, поигрывая мощными мускулами груди. В горле у нее пересохло, она с трудом оторвала взгляд от столь ярко выраженной мужественности и попыталась сконцентрироваться на его глазах, светившихся холодной усмешкой, но легче ей от этого не стало.
— А ведь ты едва со мной знакома, — мягко передразнил он, насмешливо скривив губы. — Откуда же тогда знаешь, что мною движет. Верити?
— Ну, это ясно… Чувство вины… — пробормотала она нетвердо.
Наступило напряженное молчание. Даже стрекот сверчков стал каким-то угрожающим. Но вдруг Люк, пожав плечами, оторвался от перил, выпрямился и глубоко засунул руки в карманы брюк. Глаза его стали непроницаемыми.
— Вины? Ты действительно так думаешь?
Вот и пойми его, подумала она раздраженно.
— Да, конечно! Что же еще? Откуда в тебе такая покровительственная благосклонность? Ведь мы даже не подозревали о существовании друг друга до тех пор, пока не было объявлено о помолвке! И с тех самых пор ты окружил меня какой-то… какой-то отеческой заботой!
Люк еще более помрачнел.
— Отеческой? Тебе двадцать два года. А завтра будет двадцать три. Откуда, черт побери, он знает, сколько мне лет? — подумала она возмущенно.
— А мне тридцать три. Действительно, я мог бы стать твоим папенькой, если допустить, что зачал тебя в… э-э-э — совсем зеленом возрасте, в десять лет.
— Не будь педантом. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю… — Верити в отчаянии зажала виски руками, чувствуя себя такой усталой и опустошенной после длительного перелета. — Этим своим дурацким чувством долга ты просто пытаешься загладить вину перед Эдвардом за то, что злоупотребил положением его друга и будущего шафера! Скажешь, не так?
И опять повисло напряженное молчание.
— И все из-за того, как я повел себя тогда в поло-клубе? — пробормотал Люк с кривой усмешкой.
— Да! Да!
— Интересно, кто же из нас испытывает большее чувство вины?
— Это несправедливо. Люк!
Щеки у Верити горели. Зачем только она сюда приехала? Почему не последовала своему первому инстинктивному порыву и не послала его ко всем чертям?
— Ну ладно, — сказал Люк с неожиданно проступившим испанским акцентом, обычно почти не заметным. — Давай по крайней мере сойдемся на том, что я чувствую себя в долгу перед Эдвардом и считаю себя обязанным позаботиться, чтобы с тобой не произошло ничего плохого, Верити.
— Да что ты?!
Подобное утверждение только подстегнуло ее обиды. Чего еще от него ожидать? — подумала она, сбитая с толку своими же собственными чувствами.
— Есть хочешь? — деловито осведомился Люк. — Прислать тебе что-нибудь из ресторана? Ловко сменил тему! — сердито подумала она. Люк неторопливо подошел к ней и, взяв за руку, повернул спиной к комнате. От его прикосновения по коже у нее побежали мурашки. Струсив, она непроизвольно дернулась, освободилась от его руки и покачала головой.
— Нет, не хочу. С твоего позволения я просто выпью сока и завалюсь спать.
— Конечно. Пойдем, покажу тебе кухню. Холодильник здесь хорошо укомплектован. Но ты можешь сделать заказ по телефону. Просто сними трубку, и все.
Они вошли в кухню, просторную и светлую, обставленную деревянной мебелью. Взглянув на него. Верити сказала с деланным равнодушием:
— Похоже, у тебя неплохие отношения с персоналом отеля.
При этом она всячески избегала напряженного взгляда его синих с густыми черными ресницами глаз, выводившего ее из душевного равновесия.
— В этом нет ничего удивительного, — согласился он, — я им даю работу.
— Работу? — переспросила она, раскрыв от удивления рот. — Ты хочешь сказать, что это твой отель? Твоя собственность?
Темная прядь упала ему на лоб, и он поднял длинную смуглую руку, чтобы ее откинуть.
— Да, это моя собственность, — спокойно подтвердил он. — А еще у меня есть ранчо. Я развожу там лошадей.
Верити молча отвернулась, боясь выдать себя. Владелец отеля — и предложил ей работу по оформлению домашней вечеринки?
— Если ты не возражаешь, я хотела бы лечь спать.
Не получив ответа, она обернулась и столкнулась с ироничным взглядом его синих глаз.
— Что ты имеешь в ВИДУ, Верити? — поддразнил он. — Я все же думаю, что это скорее констатация, нежели приглашение.
Верити даже побагровела, что еще больше развеселило Люка.
— Спокойной ночи! — только и смогла она выдавить из себя, сама не понимая, как удержалась от пощечины.
Она просто физически ощущала приближение опасности — так сильно действовало на нее его присутствие. Люк Гарсия был, пожалуй, самым известным ей по прессе ловеласом, довольно бесцеремонно обращавшимся с женской половиной человечества. Взять хота бы его приключения за этот последний год… Неужто ему взбрело в голову окатить свое внимание на нее?
— Не будь такой свирепой, — спокойно сказал он и, приподняв ее разгоряченное лицо, принялся его рассматривать; это было для нее просто невыносимо. — Сегодня я ничего не буду тебе доказывать. Верити. Hasta manana. Que duermas bien. (До завтра. Спокойной ночи (исп.) Он ушел, а она еще долго стояла недвижно посреди кухни с пустым стаканом в руке, пытаясь разобраться в водовороте захлестнувших ее чувств. Злость, возмущение его холодной, вызывающей самонадеянностью плюс какое-то неопределенное волнение, никак не поддававшееся анализу. В конце концов она сдалась. Прохладный душ — и в постель. Именно этого ей сейчас и не хватает, очень не хватает. Она настолько измотана, что может проспать целые сутки, как и предполагал Люк.
Но, возбужденная разговором, она еще долго не могла уснуть, несмотря на успокаивающий душ и на ее любимый яблочно-миндальный лосьон, которым она протерла кожу, прежде чем с блаженством растянуться на постели. Монотонное вращение вентилятора на потолке успокаивало. Лежа на спине, она смотрела в окно на бархатно-черное небо с умопомрачительной звездной росписью. Стало жарко, и она скинула шелковую абрикосового цвета ночную рубашку, потом из предосторожности прикрыла ставни и разлеглась голышом на зелено-голубых простынях.
Завтра у нее день рождения. Вернее, сегодня, поскольку уже за полночь. Если бы она была в Англии, то вот уже пять часов, как ей было бы двадцать три года… Сон постепенно одолевал ее, и она перестала об этом думать. Поворочавшись, собрала с плеч золотые кудри, гревшие ее, как шуба, и раскидала их по
