со злостью сказал:
— Вот такие, как ты, в галстуках, с зачесанными назад тремя волосками, способствовали выселению чеченцев. Теперь хоть оставьте народ в покое. Плохое дело вы задумали — писать о трагедии народа. Нас могут еще раз выслать из-за таких, как Вы. Я знаю Советскую власть — она никогда ничего не прощала чеченцам. У меня есть Дети, племянники, работают в райкоме, и органах Милиции. Их могут увалить, а мне могут не выплатить пенсию, если я буду говорить плохое о Советской власти. Лучше спроси у своего отца, как нас выселяли и запиши его показания, а нас оставь в покое.
Я, в свою очередь, ответил:
— Никогда не думал, что среди стариков-чеченцев могут быть трусы. Среди молодежи бывают, но в вашем возрасте вижу первого в своей жизни.
С этими словами я прикрыл дверь. На какое-то мгновение наступила тишина. Видимо, посетитель не ожидал от меня такой реакции. Затем за дверью послышался ропот, недовольное ворчанье, а затем все утихло.
Я знал, что со стариком-обошелся нетактично. Но, увы, в нашей работе тоже нередко бывает такое. Настроение было испорчено. Только я принялся за работу, как снова раздался стук в дверь, в проеме появилось лицо Мохдана Тушаева. Я сделал вид, что не замечаю его.
— Взгляни-ка на меня, — попросил он примирительным тоном.
— Нечего мне смотреть на тебя. Поезжай домой. Не забудь предупредить Саламата о том, что ты уже побывал в прокуратуре.
Он тихо закрыл дверь и ушел. Через некоторое время по своим делам я поехал в Гехи. Проезжая автобусную остановку в Урус-Мартане, заметил недавнего своего посетителя. Я остановил машину и посадил его. Он узнал меня только тогда, когда мы тронулись с места. Молча проехали с. Гехи. Я знал, что он живет в Гехи-Чу, поэтому свернул машину налево специально отвезти его домой. Повременив, Тушаев спросил меня куда я еду.
— Еду в Гехи-Чу, по своим делам, — ответил я.
Довез его до дома и высадил. Он поблагодарил меня. На второй день Тушаев ждал меня на работе. Мы, как ни в чем ни бывало, поздоровались, я пригласил его в кабинет. Усевшись на стул, он спросил, что меня интересует. — Ищу людей, которые хоть что-нибудь знают о событиях в Хайбахе.
Мохдан оживился:
— Так я сам вытаскивал обгоревшие трупы и хоронил их.
Мы разговорились. Дал он мне подробные показания, а когда протокол допроса был закончен и дело отложено в сторону, Мохдан своим громким басовитым голосом сказал:
— Мне все это трудно рассказывать. Я пытаюсь не вспоминать эти времена. Могу не сдержать слез, а это слабость мужчины. Нелегко рассказывать, как меня, совсем молодого, мучили в тюрьме, били, издевались, называли «гаденышем», «зверенышем», «врагом народа», «предателем». Солдаты били прямо в камере.
Одни били до тех пор, пока не услышали мои стоны. Другие наслаждались этим.
Позже, уже в лагере, вел себя так, чтобы меня быстрее расстреляли. Я знал, что меня могут уничтожить, ведь в лагере было много чеченцев и они потихоньку один за другим исчезали. Я чувствовал, что стою в очереди. Уже то, что я мусульманин, не оставляло мне никаких шансов для выживания в лагере…
Долго он рассказывал мне о своей лагерной жизни. Я чувствовал, что он доверяет мне. На прощание Мохдан произнес:
— Я не трус. Сейчас не знаешь, кому можно рассказать правду. Не знаешь с какой целью от тебя требуют показания против Советской власти и как они потом будут использованы. За себя я не боюсь, ведь жизнь моя уже прожита. Хочется, чтобы вы жили немного лучше, чем мы.
Мой собеседник ушел. Это был умный, благородный человек. Я до сих пор не перестаю удивляться его стойкости, любви к жизни, мудрости, храбрости. Пройдя все круги ада, он нашел в себе силы остаться таким.
Свидетелей по данному уголовному делу передо мной прошло десятки. Каждый из этих людей — личность. Это — наши отцы. Они, пройдя все жизненные тернии, столкнувшись с невзгодами, лишениями, сумели остаться благородными людьми, привить нам жажду любви к Чечне. Не разучились радоваться жизни, не озлобились. Благодаря им, мы можем сегодня донести до вас всю правду об этой трагедии.
Память народная — вечна. Однако жизнь свидетелей чудовищного геноцида чеченского народа коротка. Пока мы готовились к выпуску этой книги, не стало нескольких свидетелей, но остались на века их показания.
Со следующей страницы мы начнем знакомить вас с материалами дела. Приводим их в хронологическом порядке, в таком виде, в каком они хранятся у нас. Мы решили ничего не менять в этих документах. Даже в том случае, когда создается впечатление, что документы повторяются по своему содержанию. Сделали это намеренно, чтобы никто из наших читателей, если даже он задастся целью проверить подлинность этих бумаг, ни в чем не мог нас упрекнуть.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ ВОЙСК НКВД ПРИ ИЗГНАНИИ ЧЕЧЕНЦЕВ И ИНГУШЕЙ ЗИМОЙ 44-го
«Известия» публикуют документы, которые десятилетиями хранились в тайне. Они относятся к одному из трагических моментов истории Советского Союза. К череде преступлений партийно- государственной машины, о которых мы говорим открыто: «красном» терроре, искоренении крепкого крестьянства, изгнании философов, травле ученых и поэтов, об архипелаге ГУЛАГ, поглотившем миллионы жертв всех национальностей, — добавляется еще одно.
Нравственный долг России — не скрывать истину, какой бы она ни была горькой. В том, что произошло, не вина народа. Это почерк режима «КПСС-КГБ», обломки которого еще и сегодня лежат на нашем пути к демократии.
Сегодня мы печатаем выдержки из документов, относящихся к событиям полувековой давности. Документы обнаружены в недавно открывшемся архиве ЦК КПСС. Ознакомившись с ними, российское руководство решило предать дело гласности и направить их в военную прокуратуру, а также чеченской стороне. После следствия событиям должна быть дана наконец правовая оценка. И потому имена лиц, упомянутых в документах, кроме тех, чье участие в карательных действиях неоспоримо, мы опускаем.
Но вот вечный вопрос, который может возникнуть и теперь: а время ли публиковать эти жуткие для нас свидетельства, когда на Кавказе так неспокойно? Довод может быть лишь один: время, если строить наши отношения с Чечней и Ингушетией на доверии и открытости, без которых нет равенства. Раз уже сломали семь печатей на самом недоступном из наших тайнохранилищ, выложить правду честнее, чем держать ее взаперти, дожидаясь удобного часа. Да и может ли вообще быть такой час? Не потому ли стал неожиданным для России всплеск национальных страстей и движений за независимость внутри нее, не потому ли в ответ сделаны были грубые политические шаги, что нас слишком долго держали в плену иллюзий и неведении о том, какие обиды и напряжение копились под спудом репрессивной машины и лицемерной идеологии?
В прошлом году я была в Грозном на съезде народов республики и впервые, с головой окунувшись в
