женой соснуть 'против VII заповеди'. Грешим, и каемся, и забывается, и прощается... так именно и думал Нехлюдов, когда Толстой дал почувствовать, что оставленный человеком человек, и отцом- ребенок , и 'познавшим' - девушка, - это вовсе не 'сон с женой под праздник', 'не VII заповедь', но нечто страшное, незабываемое, трансцендентно-грешное. Таким образом, роман научает новому святому и новому грешному, открывает новые территории греха и святости, не вошедшие и даже как-то невписуемые по 'песку и гальке', по коим потекло христианство в Византии и Риме. Мы мысленно обращаемся к г. Мирянину, выступившему, в этом году, против всякого разлития христианства в семью и высказавшемуся за сохранение в нем строго 'пустынного' духа; он сослался при этом на Никанора Одесского и на специально-монашеские скорби, на которые тот сетует в 'Записках из истории ученого монашества'. В круге приведенного нами исповедания выпущена вовсе Первая Ипостась. И что же из этого практически вытекло? Отсутствие культуры - когда бы только оно!.. Но ведь вы, я обращаюсь к г. Мирянину, пусть духовно еще, но все-таки скопец, и не только не понимаете, вы - отрицаете. Вы - нигилист, и не по отношению к тем пустякам, о которых говорил Базаров и они пугали публику 60-х годов; вы - нигилист мира, мировой нигилист, нигилист тех степеней, которые переходят в бесовщину, отчего он и разразился не конспиративными квартирами, а... детоумерщвлением. Толстой только рисует сцену и плачет; плачет и говорит, шамкая шестидесятилетними губами:
- Ничего не понимаю в мире. Матери рыдают о возлюбленных детях своих, но какой-то страх гонит их, и с рыданиями они бросают их. Младенец спас мать, еще лежа в чреве ее, когда она бежала за поездом; но вот она родила - и своего избавителя от смерти предает смерти. Не понимаю. Я старик; ничего не понимаю. Но я чувствую, что нет Бога в мире, и я отрекаюсь от мира.
Тут поспевает и слово Никанора: 'Мы, ученые аскеты, - выразители мирового пессимизма'... 'Не верю: помози, Боже, моему неверию'*.
______________________
* Поразительны слова и тон этих слов: 'Вся сила страдания, какая только дана монаху от природы, кидается на один центр - на него самого и приливом болезни к одному жизненному пункту поражает его жестоко, иногда прямо насмерть. Это и есть монашеское самоболение. И блажен тот из черной братии, кто силен, кто приобрел от юности навык, кого Бог не оставил благодетельным даром духовного искусства, а ангел- хранитель неотступностью своих внушений указывает опереться на Бога и Церковь, опереться даже без веры и надежды на стену церковную. Я употребляю слова выболенные, да! Я знал монаха, который от боли души не спал четырнадцать дней и ночей. Это чудо, но верно... Я знал монаха, превосходнейшего человека, который, страдая собственно болями ума, выразился так: 'Правда, становится подчас понятен Иван Иванович Лобовиков' (самоубийца-профессор). Иначе сказать, понятна логика самоубийства. Да, понятна. И мучится монах в душе прирожденными ей усилиями помирить злую необходимость, явно царящую везде и над всем, от беспредельности звездных миров и до ничтожной песчинки человека, с царством благой свободы, которую человек волей-неволей силится перенести из центра своего духа на престол вечности, для которой царствующий всюду злой рок служит только послушным орудием и покорным подношением? А христианский мыслитель, вроде ученого монаха, перед неприступностью этих вопросов или падает в изнеможении и, разорвав ярмо веры, закусив удила, неистово бежит к гибели, как бы гонимый роком, или, переживая страшные, неведомые другим, томления духа, верный завету крещения и символу спасающей веры, верный иноческому обету и священнической присяге, с душой, иногда прискорбной даже до смерти, припадая лицом и духом долу, молится евангелическою, символическою, общечеловеческою молитвою: верую, Господи, помози моему неверию - и, поддерживаемый Божиею благодатью, хотя и малу имать силу, соблюдает слово Христово и не отвергает имени Христова (NB. До чего, до каких бездн, краев доходит дело!) и пребывает верен возложенной на него борьбе даже до смерти. Вот что я называю мировой скорбью нашей эпохи и вот почему называю ученых (сознательных) монахов первыми носителями этой мировой скорби' (напечатано впервые в 'Русском Обозрении' 1896 г., кн. 1-3; г. Мирянин цитирует это место в № 26 'Русского Труда'). Здесь, кажется, слова утешения и оговорок - слабы, и центр, громада 'я', укор сердца падает в вопль: 'Не... не... не... ' (отрицания). Еп. Никанор называет это 'мировым пессимизмом' и едва ли искусно его приписывает, в Записках, служебному пассивному положению; я же думаю, что тут мировой нигилизм, отчаяние любящего сердца, которое взялось и не смогло 'возненавидеть мир'; да притом любящего 'в корнях' и возненавидевшего 'в корнях' же. Да, это довольно 'корневое' дело, где-то в 'туманностях небесных', из которых 'образуются миры'. Но, в общем, отрывок читать страшно и едва ли 'душеспасительно'. Так вот к каким 'пессимистам' попал мир в руки. Ну и что, если бы им дать власть исполнения, силу лететь? Ведь уж тут и Григорий VII, и Иннокентий III, и 'вся, еже с ними' предначертано; и 'только бы лететь, да забор высок'; натолкнулся на какого-то 'чиновничка' духовного ведомства и упал! 'Двенадцать ночей после того не спал'. В. Р-в.
______________________
Какой вопль! Да чему же и веровать? Мировая горечь. Мировое отчаяние: ибо когда уже мать, рыдая от жалости, умерщвляет младенца, то... то уместен вопрос Кириллова ('Бесы' Достоевского):
'Мне кажется, самые законы нашей планеты - ложь, и земля наша - ложь, и весь мир - дьяволов водевиль'.
По философии я - минус-.
По богословию - изнанка Божества.
Короче, - я ничто, я - жизни отрицанье...
Так определяет себя cатана в 'Дон Жуане' гр. Алексея Толстого. Конечно, это не богослов определил, но и богослов и философ поддержат поэта в этом определении потусветной черной трансцендентности. Не было предложено схватить поэта и ввергнуть в темницу за ересь, хотя, вероятно, множество духовных читали и это стихотворение автора 'Иоанна Дамаскина'. Да и Филарет, когда прочел стихотворение Пушкина:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь - зачем ты мне дана?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал...
когда он прочел это, то ответил:
Не напрасно, не случайно
Жизнь - от Бога мне дана...
