В.В. Розанов. Семейный вопрос в России. Том I

друг возле друга людей самых несхожих по характерам, темпераментам, воспитанию, общественному положению, духовным и национальным идеалам, но и удерживает семью от крушения при самых неблагоприятных условиях развития ее. Голодают, ссорятся, дерутся, но... любят! Живут в достатке, чинно, ладно, мирно, но... не любят! Из ссор и брани, из нищеты телесной и духовной, вырастают здоровые душой и телом дети. Из мирной, богатой и интеллигентной семьи вырастают - трупики. И ничего тут не поделаешь, ничем не устранишь этого явления! Сила любви между родителями (заметьте - любви, а не уважения) - что сок в дереве *. Он бродит в детях, он дает им упругость и физиономию. Могуч этот сок, жизнеупорен - и дети могучи и упорны к жизни, хоть и плохо одеты, плохо воспитаны, ленивы. Слаб этот сок - слабы шансы на человечных детей. А там, где его вовсе нет, а есть лишь - компромисс, обман, а то и порок, грязь, - там уже никаких шансов нет поднять в ребенке человека, будь возле него сто нянек и гувернеров, живи он во дворце, учись у лучших профессоров. Над таким ребенком висит рок. Такую колыбель, казалось бы, надо не вдвигать в смрад и в ложь компромисса, а вырвать оттуда.

______________________

* Да! Посохшее дерево - вот семья безлюбовная. Ни минуты не щадите ее: она никогда не оживет! Рубите ее, выворачивайте корень и в ямку помещайте новый саженец, другую семью. Вот рецепт садовода и семьеустроителя. В. Р-в.

______________________

* * *

Легко сказать - вырвать! Вырвать от корня нежный стебелек! У кого руки подымутся на такое варварство? Нет драмы выше * распадения семьи, как нет лжи и обмана горше компромисса в браке. Печальная история Ромео и Джульетты только тень в сравнении с мраком бездны, зияющей из трещины в браке. Там - смерть у преддверия вечной жизни; тут - жизнь у входа в могильный склеп. Никакие страдания не сравняются с агонией посаженных на одну цепь не совмещающихся друг в друге жизней. Никакое милосердие не достаточно гуманно, чтобы разбить эту цепь. И нет безжалостнее казни, как та, которую совершают при таком гуманном поступке над колыбелью!

______________________

* От сего-то сами люди, из страха, уже и не разведутся всякий раз, когда есть какая-нибудь возможность сохраниться нравственно в семье. Вот почему право само-развода - безопасно. В. Р-в.

______________________

Вот этот узел безысходных чувств, возбуждаемых распадением семьи, всегда стоял и будет стоять как чудище с огненным мечом у входа в лабиринт развода. Перед этим чудищем правы и те, кто стонет: не разводитесь! И те, кто, как г. Розанов, видит в честном разводе единственный канал для очищения накопившейся в браке грязи.

В статье г. Розанова есть, между прочим, такая глубочайшая мысль:

'Развод есть постоянный канал, через который совершается очищение главного социального института. Необыкновенно чуткий инстинкт, в силу которого реальная жизнь супругов прерывается или кончается с первым неискупленным грехом, есть как бы естественный и самим Богом установленный страж здоровья семьи, закон, через действие которого вечный институт не может захворать. Его нет вовсе, или - он совершенно здоров. Болезнь ему не причастна. Единственный вид болезни и есть эта возможная закупорка очистительных путей'...

Мысль эта, по-видимому, разделяется все большим количеством людей и, вероятно, привела бы уже не только в православии, но и в католичестве к возобновлению очистительных каналов брака, если бы не... колыбель. Эта беспомощная колыбель с сонмом ангелов над ней, эта Божья капелька в море житейской грязи - стоит поперек развода. Она так трогает, так мутит сознание. Люди, законодатели теряются. Одно страдание заглушает другое. Вид ребенка, теряющего родителей, переворачивает душу. Говорят себе: потерпим! Но, как только это острое чувство жалости к ребенку сглаживается, как только отходят от колыбели, выступают жесточайшие страдания порабощенной плоти и попранного духа. Природа стучит в дверь, в окно, в стены, трещина растет, зияет бездна, наполненная годами лжи и разврата. Задыхаясь, опять цепляются за развод. А там, -опять колыбель и опять жалость! Танталовы муки раздирают душу и тело. Люди, еще молодые, годные к труду, к пользе, к добру, становятся ленивыми, бесполезными, злыми. Общество теряет сотрудников, церковь - верующих, человечество - добрые сердца. Никто ничего не приобретает в этой мучительной борьбе, в этом самоистреблении, даже колыбель, к изголовью которой склоняются не радостные, лаской озаренные лица, а бледные, измученные борьбой, искаженные судорогой какой-то исступленной любви, ненависти и упорства...

Ползут дни, месяцы и годы. Колыбель победила. Шквал прошел, настало мертвое затишье. Высохшая от борьбы с собой мать или поседевший от той же борьбы отец прижимают к груди своей дитя, спасшее их от развода. Они улыбаются друг другу. Но что это за улыбка! Так улыбаются над завядшим букетом, снятым с гроба любимого человека.

'Вы грустны? - спрашивает дитя. - О чем ты плачешь, мама? О чем вздыхаешь, папа? Отчего вы не поцелуетесь? Отчего вы в разных комнатах? Отчего папа не ночует дома? Отчего мама убрала портрет папы? Отчего'...

И вопросы сыплются, как удары хлыста в лица родителей. Лица эти на миг загораются... злобой. В глазах, как вихрь, проходит отражение былой бури. Они взглядывают друг на друга, точно шпаги скрещивают: 'Ты виновата!' 'Ты виноват!' Но это только миг. Они равнодушно отворачиваются и небрежно роняют:

- Не твое дело... молчи... ступай играть!

На засохшем, омертвелом, существующем лишь в силу упорства корне, вырастает нежный стебель. Его ласкают, холят, но... в нем соков нет. Одно солнце, как бы жгуче оно ни было, еще не поддержит растение. А дети таких родителей только этим солнцем сконцентрированной в их родителях и экзальтированной от взаимной борьбы любви и живут. Любовь эта их греет, но она же их и сушит - слишком сгущенная, слишком парниковая, она не дает ребенку мощи развернуться, закалиться. Ребенок становится юношей, взрослым, зрелым. Один из тысячи случаев, разбросанных всюду, открывает ему глаза. Он узнает, что его родители 'не живут' вместе, что у папы или мамы есть другая семья и другая привязанность, а все, что он видел с детства, был обман и компромисс. Нельзя предрешить, как такое открытие подействует на юную душу. Бывают души и души! Но, несомненно, в душе этой утвердится сознание: можно и должно в известных случаях лгать и обманывать!

Дальнейшая жизнь такого человека может быть и честна и полезна. Только, ручаюсь, он никогда не испытает истинной радости и чистого счастья - над ним будет до гроба висеть сомнение и грусть.

Мне кажется, я не преувеличиваю. Я беру даже лучший из таких случаев. Я не имею и никому не хочу навязать никакого рецепта в этом недуге, считая его интимнейшим и субъективнейшим. Г. Розанов очень метко сказал, что если брак субъективен, то и развод должен быть еще более субъективен. Да, именно субъективен! Т. е. не может терпеть постороннего вмешательства, ни в форме критики, ни в виде совета. Развестись - значит в известном смысле - умереть. Как никто не спрашивает мнения, может он умереть или нет, так и никто не должен искать где бы то ни было, кроме своей совести и самой глубины своего 'я', указаний, как поступить с трещиной своего союза. Можно лишь пожелать одного: когда развод внутренне между супругами уже совершен, когда переболели все чувства и мысли и трещина от самого материка достигла карниза - тогда, из чувства человеколюбия и даже в своих интересах, государство, церковь и общество должны пощадить несчастных, не увеличивая их стыда, их угрызений, их сомнений. Нужно пощадить в них и людей и родителей! Нужно упростить и облегчить эту позорную, на площади совершаемую казнь развода и нужно... не накладывать на трещину брака - колыбель!

Пусть цепляются за колыбель те, кто еще может быть ею спасен! Но не отворачивайтесь от тех, кто с разорванным сердцем отошел от нее, чтобы не марать ее, чтобы начать новую, полезную и любвеобильную жизнь!