короткими немногочисленными стычками отвлекали врага от стен в дни осады… Но силы были неравны, и они вновь хоронились в лесах, и вновь подстерегали врага на лесных тропках…
Помимо большого костра у реки, стаскивались трупы врага со всей округи и сваливались на окраине поля с восточной стороны городских стен. Их сожгут завтра. А как их оставить? Нельзя. Придет весна, растопит снега и засмердят они, начав гнить и разлагаться…
Свей работал вместе со всеми. Грусть утраты и радость победы странным образом смешивались в его душе, и хотелось в эти минуты быть именно вот так — вместе со всеми, казалось, он готов был на что угодно для этого города, ставшего за последние дни для него главным, для этого народа. И поэтому, когда один из воинов затянул вдруг песню, все смолкло. Лишь звуки работы множества людей, объединенных общим горем и общей победой, нарушали теперь тишину да одинокий голос певца тоскливо летел над снегами…
Ой, да как на Онеже, да на реке,
Воин, запевший, замолк, словно прислушиваясь к тишине, будто ждал отклика чьего-то. И опять запел… Одну строку он пел громко, словно на подъеме душевном, а следующую — тихо, так, что больно щемило сердце от тоски…
Солнце встало да над лесом на заре…
Славный город там раскинулся, лежит,
А вдоль берега тропинка все бежит,
Ой, бежит она до самой до реки,
К белу камню, что уж век вода точит,
Там любимая меня ждала, ждала,
Я к ней побежал бы, да нельзя…
А как дым потянется над речкой, над рекой
Полечу я словно птица над землей…
Старая совсем это была песня, давно уж ее никто не вспоминал, больно грустная она, но и столько лесовичей давно уж не погибало враз. Горько было смотреть, как вырастает холм на берегу, как вырос еще один и еще… Слишком много горя, не вмещается оно в душу человеческую, и рвутся из нее тогда такие грустные слова… А дым от погребальных костров пополз вдоль реки, словно прощались погибшие воины с местами родными, за которые сложили головы. И песни грустные и тягучие, тянущие душу и выбивающие скупую слезу воинов, звучали и звучали в холодном воздухе.
К вечеру пошел снег. 'Небушко плачет с нами…', — проговорил Схлоп. Снег повалил хлопьями, устилая белым саваном землю, скрывая тягостные картины прошедшей битвы, а на башнях Древляны, нахохлившись, сидели драконы.
Свей с Ольсинором поднялись в небо уже в сумерках. Немногие знали, что князь покинул город, и лишь маленький Дундарий, Мокша, Схлоп и старая княгиня провожали их…
3
Тень Изъевия скользнула внутрь, через распахнутые широко входные двери замка, который медленно плыл по холодному воздуху. Здесь он бывал уже дважды, и каждый раз подавленность сковывала его бесплотную сущность. Мрачная зависть и восхищение смешивались в его темной душе почти с ужасом…
Хозяин же замка сейчас равнодушно следил за каждым движением гостя и не торопился к нему. Он лениво почесывал за ухом маленькую собачку, лежащую на подушечке…
Мастер Ю, Большой Махаон… как только не называли его. Но когда-то он был простым пастухом овец в затерянном в горах селении на севере Китая. Семьи у него не было, был он молод и беден. Тяжелые дни, когда случалась непогода в горах или волки нападали на стадо, сменялись другими днями, когда он подолгу сидел на большом теплом от солнца камне, и медленные думы текли и текли в голове. Он с удовольствием следил за игрой теней или света, змеи приползали и грелись вместе с ним на солнце, дружбы с людьми же он не искал, его скорее интересовала другая сторона их жизни… тень, которая шла за человеком или его сон, который еще долго преследовал своего хозяина… Пастух видел их, и люди чувствовали это и избегали его. Но он тогда был лишь созерцателем тайного… И лишь одна встреча изменила все.
Однажды, в поисках отбившейся от стада овечки, он забрел в такую глухомань в горах, куда раньше старался не заходить. Очень опасно было в тех местах, частые обвалы и оползни сделали единственную тропинку почти непроходимой… Но понемногу, заходя все дальше и дальше, он с удивлением вдруг понял, что здесь никогда не был. Высокие горы громоздились вокруг него, или слишком глубоко в ущелье спустился он, но голубой клочок неба казался невероятно далеким. Но и тот внезапно скрылся, что-то неумолимо летело на него…
Большая птица, выставив вперед острые когти, неслась с клекотом прямо на него. Упавши и выставив вперед беспомощно руки, он почувствовал острую боль в груди и увидел, как большой круглый глаз уставился на него… Но старый маг О, а это был он, не стал убивать беспомощного мальчишку, и оставил его жить у себя.
Ученик давно ему был уже нужен… Тогда О и сказал мальчику: 'Ничего не случается так просто, и не ты сам пришел сюда, тебя привели…' Мальчик спросил, надеясь уличить учителя во лжи или хитрости: 'Кто же?', уже готовясь ответить ему, что пришел он один. 'Тебя привели мои мысли…'
И мальчик промолчал, вдруг вспомнив игру теней, которую он так любил наблюдать…
Много воды утекло с тех пор, давно мальчик-пастух стал Мастером, но по-прежнему был созерцателем… созерцателем темной стороны жизни. И если вдруг она начинала меркнуть, вдруг Светлое начало побеждало, Большой Махаон просыпался от долгой спячки, в которой бродил по своим бесконечным галереям в параллельных мирах, и приводил за собой в подлунный мир страшных, невиданных доселе чудовищ…
Изъевий следил со страхом, как возле него струились прозрачные плоскости других реальностей и радовался, что сам он не в них… Миры, под разными углами пересекаясь, плыли возле него, и он путался уже, где он сам… Потому что тот выход, через который пришел он, виделся ему и в тех плоскостях, что были возле него сейчас… Там виделись ему тени и лики… и все пугало, и восхищало его… И вдруг у него перехватило сердце, там, в реальном теле, которое сидело на диване в темном кабинете высокой башни. Он жалобно всхлипнул и услышал голос Ю:
— Ты опять пришел…темный эльф, так вы себя кличите, длинноухие?..
— Да, Мастер… — сипло выдавил из себя эльф.
— Чего ты хочешь на этот раз?
— Помощи… против драконов Цава… — задыхаясь, проговорил Изъевий.
— Ты мне обещал половину своих земель, эльф…
— Помню, Мастер…
— Стало быть ты сам ни на что не годен… — медленно говорил Ю. — Всю работу за тебя должен делать я сам… Молчи…
Изъевий почувствовал, что голос его пропал. А Ю продолжил:
— Стало быть будет справедливо, если и плату получу полностью я…
Ю поднял руку, и собачка завиляла пушистым хвостом. Ленивый щелчок длинных пальцев вызвал странное движение в плоскостях, волнующихся вокруг тени Изъевия. Незадачливый маг затрясся, увидев как сразу несколько теней двинулось к нему… Их то ли руки, то ли щупальца протянулись к нему и втянули в трясущееся словно желе пространство… Его искаженное страхом лицо еще некоторое время мелькало в плавающей параллельности и вскоре исчезло в ней…
Ю задумчиво принялся опять поглаживать пушистое существо, а взгляд его лениво блуждал по
