Как было сказать ему, что предательство это давно забыто? Пока он сгорал от ярости в трясине, брата его утопили где-то рядом. Можно не сомневаться, что тот пал жертвой собственного честолюбия. Меня не было при этом, но я не раз видел, к чему ведет подобное предательство.
– Мне нужна твоя помощь, – повторил я.
Он встал на ноги, зашаркал по болотной грязи, блестя мокрым телом, горбясь от ярости.
За спиной у меня прошуршал голос:
–
Я быстро обернулся. Уродливая фигура с обвисшими волосами клонилась ко мне, цепляясь за доски помоста. В пустых глазницах еще мелькали искры жизни. Веревка, врезавшаяся в жилы горла, не заглушала призрачного голоса. Высокий мужчина пошатывался, в надежде уставившись на меня. Руки связаны за спиной, ореховый кол торчит из горла, как сломанное копье.
–
– Я ничего не могу сделать для вас.
Пробуждая мертвых, лучше говорить с ними без обиняков. Они не способны осознать течение Времени или поверить, что ничто уже не изменит прошлого. Правда, иногда Время допускает возрождение. Как с вернувшимся в мир Ясоном. Но такие его причуды – большая редкость.
Мне не терпелось покончить с делом, пока новые полусгнившие воспоминания не всплыли, чтобы стонать у меня над ухом. Шершавый принц, на удивление хорошо сохранившийся, был именно тем, что мне нужно.
Остальных я послал обратно в трясину, пинком оттолкнув женщину, цеплявшуюся за помост.
Погружаясь в грязь, она жалобно рыдала, но я ожесточил свое сердце, как ожесточал его уже десять тысяч лет.
–
– После того как ты мне поможешь.
–
– Ты – порог, на который я должен шагнуть, – отвечал я. – Я ищу женщину, она умерла и скитается. Наверняка она ходила по кругу, так что не должна была уйти слишком далеко.
Шершавый молчал. Я дал ему время поразмыслить. Разум у него прогнил, но в нем застряло острое воспоминание, которое поможет ему принять решение. Он не может покинуть этого места, и, стало быть, для него не может быть награды за помощь – если говорить о возрождении. Зато я обладаю даром провидения, памятью и могу сделать для него иное. Он пробормотал:
–
– Сделаю все возможное, чтобы твое имя не было забыто. Но сперва помоги мне найти дух женщины, правительницы этой земли, Айламунды.
Он уже шел ко мне через трясину. Теперь я рассмотрел золотой обруч у него на лбу и красно-синие полоски на шее слева.
Троянец? Здесь, на Альбе?
–
– С осады твоего города прошло тысячелетие. Рассказ о ней знают во всем известном мире: долгое ожидание греков, жестокую гибель вашего героя Гектора, коварство Одиссея. Спаслись лишь немногие из вас. Долго ли ты странствовал?
–
– Крепость на Альбе, заложенная троянцем? Одну такую я знал. На юге, над широкой рекой, крепость, посвященная Ллеу. Ее давно поглотила земля.
– Брут. Ты сбежал с благородным Энеем.
–
«Прославился на весь южный мир, – подумал я про себя, – основал династию…» Но эти мысли я скрыл от любопытного мертвеца. Брут, неудачливый основатель разрушенной теперь крепости над рекой Темезис, принес на этот остров знание и искусство, а в награду получил обрядовую казнь, потому что забрел в каменное святилище на заросших ивами берегах Нантосвельты.
–
– Сделаю, – пообещал я.
Он еще раз попытался разорвать веревки, стягивавшие его руки, потом повернулся и побрел назад к своему месту. Он позвал меня за собой, и я пошел, уже в облике Морндуна, призрака в темной стране, где скитаются неупокоенные и лишенные пристанища.
Это был ночной мир, царство сумрака, схожее с нижними мирами греков и скифов. Здесь не было ничего от Элизиума, только одетые листвой деревья, омуты да расколотые скалы. Повсюду ощущалось невидимое глазом движение теней, ускользавших в расщелины камней, в непроходимые лесные чащи.
Я шел, пока не заболели ноги, минуя широкие тихие озера, пересекая медленные ледяные ручьи,