часто принимают за ум, а характер…
— Ой, папка! — засмеялась Света. — Началось!
— И закончилось, — сказал он. — Тебе не кажется, что нам с Федей не грех бы и познакомиться?
— Сегодня он как раз и говорил об этом. — Света вздохнула и улыбнулась робко. — Как ты доехал?
— Прекрасно. Автобус — почти пустой, и я сидел от самого города, как король на троне!
— Не ври. В это время не бывает пустых автобусов.
— А вот был! Не рейсовый, а какой-то служебный.
— Слава богу!
— Когда он придет?
— Федя? Обещал в субботу. С дружочком Сережей, которому больше нравится, когда его называют Сержем.
«Это Пузо!» — чуть не вырвалось у Виктора Степановича.
— Смешной такой этот Сержик. Они вместе работают.
— Надо нам…
— Позаботиться о бутылке вина и прочем? Запомнила.
— Нет, это моя забота.
Субботним вечером, когда краски заката уже разлеглись над соснами, Федя явился принаряженный. Тонкая белая рубаха, галстук в косую полоску, легкий серый костюм и та же фуражка на голове. При таком параде эта фуражка выглядела нелепо и как-то мило.
— Здравствуйте! — улыбаясь, сказал он открывшему дверь Виктору Степановичу. — Света дома?
— Конечно!
— Вы ее отец?
— Да.
Он улыбнулся еще свободней.
— Можно?
— Прошу, прошу…
Федя тщательно вытер ноги. Похоже, не узнал недавнего автобусного спутника. Каждый будний день туда и обратно, сотни разных людей вокруг, запутаешься. А если и узнал, не подал вида. Ни один мускул, как говорится, не дрогнул на его лице, приветливом и уверенном, спокойном, во всяком случае. Вот Пузо — Сержик, тот вытаращил глаза и запунцовел, Виктор Степанович еще в автобусе отметил эту его способность — моментально делаться багровым. Он безостановочно багровел все дальше, стало даже жалко и боязно: сгорит, по цвету превзошел алые розы, которые сжимал за колючие стебли, и суматошно, изо всех сил топтал тряпку, половичком кинутую на крыльцо. Говоря по-военному, отрабатывал шаг на месте, пока не выбежала Света и не засмеялась:
— Да проходите же!
Как легко она смеялась!
— Сержик!
Он пошел, неся перед собой факел роз, побледневший на фоне его лица.
Стол был накрыт, Света испекла пирог с мясом, не терпящий пауз, а гости чуть запоздали, из вежливости, наверно. Виктор Степанович раскупорил бутылку легкого вина, чокнулись за знакомство. Сержик никак не мог справиться с розами, перекладывая их из руки в руку, и взял бы рюмку левой, если бы Федя не подсказал:
— Отдай розы Свете.
Сержик с облегчением протянул ей букет, и она засмеялась еще громче, протянув нараспев:
— Спаси-и-ибо!
И когда отец налил по второй, предложила выпить за цветы, которые, сказала, любит, но Федя вдруг кашлянул, потупился и нахмурился.
— У меня другой тост и другой текст. Прости, Света, но мне важно это сказать. Виктор Степанович делает вид, что не узнает нас, ничего, дескать, не было, а было, и такое, что и вспоминать жутко. Мне гадко и совестно, как никогда. Не дави на ногу, Серж!
— А что было? — еще улыбаясь, но уже меняясь в лице, с тревогой спросила Света.
— Три дня назад мы ехали в автобусе вместе. Я, Серж и Виктор Степанович. И мы с Сержем сидели, а Виктор Степанович стоял возле. Всю дорогу. Но этого мало. Мы мололи бог знает что и заставили Виктора Степановича выйти из автобуса на несколько остановок раньше. Я понимаю, Света, что тебе интересны подробности, но они так омерзительны… Простите нас, Виктор Степанович. Если можете… Прошу вас, и Сержик просит.
— Да, — подтвердил тот.
— В знак вашего прощения мы и чокнемся. А не можете, я лучше уйду. Все!
— Да вы что! — Виктор Степанович протянул рюмку в его сторону. — Какая чепуха! Забыли!
Сержик тоже чокнулся с ним. И наступило молчание, которое нарушила Света:
— Конечно, для меня важно, что это был мой папка. Ну, а если бы кто-то другой?
— Теперь буду уступать место всем, кто хоть на капельку старше меня!
— Только теперь?
— На ошибках учатся.
— Хватит! — сказал Виктор Степанович. — Федя провел день на стройке, нужной для всех, а я ездил в город за покупками, в свое удовольствие, можно сказать. Хватит!
— А то еще заскучаем ни с того ни с сего, — поддержал Федя.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — попробовал пошутить Сержик, уморительно корча рожу, но снова потянулась неловкая тишина.
— У нас на веранду прилетают синицы, — сказала Света, — и прыгают по столу, когда мы завтракаем.
— Синица сейчас тоже стала пронырливой, — не отказался от попытки рассмешить компанию Серж, и опять неудачно.
— Просто Света насыпает им крошек, — пояснил Федя и, не пережидая молчания и понимая, что тема не исчерпана, взял ее в свои бразды. — Чтобы больше не возвращаться к этому, Виктор Степанович, хочу спросить вас лишь об одном: почему вы не предъявили инвалидной книжки? И более того — даже отказались от этого почетного звания!
— Могу ответить, — опережая отца, прорвалась Света. — Из-за хорошего отношения к людям, в том числе к тебе.
Федя повертел рюмку в руках.
— Нет, у нас общество справедливое: каждому по заслугам, лишнего не получишь, а свое надо брать…
— И до чего же у вас дошло? — поразилась Света.
Федя сощурился.
— Виктор Степанович, а вы не рассказывали ей?
— О чем? Да ничего особенного! Все в порядке вещей.
Федя пригладил кудри, глянул на Свету.
— Есть сигаретка? Угости и разреши закурить. Мы взволнованы, потому что все дело в твоем отце.
Вместо того чтобы еще раз оборвать этот затянувшийся, неловкий разговор, Виктор Степанович возразил:
— Да при чем тут я? Уступи мне кто-нибудь место, я предложил бы его… там же ехали женщины! И немолодые. Одна даже дремала стоя.
— Как лошадь, — сокрушенно подтвердил Федя и опять помотал головой, рассыпая кудри. — Наломалась, сердечная.
— Взял бы и пожалел ее! — сказала Света.
