— Смотри, папа! Я ведь тебе верю на все сто, даже на тысячу, но... Нет, мальчишки сейчас сами умные. По-моему, тут фигура — дура. Завтра же начинаю ходить в бассейн!
— Придумала! — сказала мать. — И так как карандашик!
— А надо быть как спичка! Ты отстала от современной моды, мама.
«Понимаешь, Аня, для нее это важно. Для нее. Это... Ты понимаешь, я понимаю, а что делать?»
Домик встретил его темнотой окон, и он догадался, что Света побежала к шоссе, на остановку, чтобы помочь отцу тащить сумку. Ну конечно, она — по дороге, а он — тропой, через бор, вот я разминулись. Сейчас она вернется, а он пока разложит покупки и приготовит ужин, он ведь тоже умеет кое-что...
Дочь долго не возвращалась. Ни через полчаса, ни через час. Значит, ждет на шоссе. Она упрямая, до последнего автобуса будет стоять. Придется сходить за ней. Наплевать на ногу...
У сарайчика, подпирающего забор с калиткой, припасено несколько замечательных самодельных палок для прогулок. Прямых и крепких. Возьмет одну...
Но едва он дотопал до калитки, как за ней вырисовалась Света.
— Папа!
— Меня бегала встречать?
Какое-то раздумчивое молчание и неспешный, душевный голос.
— Не-ет...
— А куда?
— Туда.
— Куда? — повторил он, заинтригованный.
— Туда же, на шоссе, но встречала не тебя, а...
— Кого?
— Одного молодого человека.
«В летной фуражке?» — чуть было не спросил он, но прикусил язык.
— Я болгарские голубцы привез. Кушать хочешь?
Света засмеялась, как только она умела смеяться в такие самые важные, самые ответственные моменты, — искренне и легко. Рядом с ней, с этим смехом, легче становилось жить.
— Больше тебя ничего не интересует? — спросила она.
— Ну почему же! Расскажешь за ужином, а то кормить не буду!
— Познакомились, ты думаешь, где? В автобусе. Самое людное в нашей округе место. Как танцплощадка! Он строитель. Зовут... — Она провела салфеткой по волнисто очерченной, с острыми углами в серединке, абсолютно материнской верхней губе, а он чуть не крикнул: «Федя!» И она будто бы повторила за ним: — Федя.
— Жених?
Она немножко и невольно поиграла бровями.
— Хочется, называй так.
А он затряс головой, мелко-мелко. Вернее, голова сама затряслась, рассыпая по лбу седые космы, нет, не седые, а цвета пепла в тухнущем костре. У него были густые космы, как у молодого, и тряс он ими, даже не замечая этого, когда очень волновался, дочь знала и перестала усмехаться.
— Мы знакомы давно, и уже...
— Что?
— Он сказал, что ему больше никого не нужно.
— Света! Как давно ты знакома с ним?
— Ну давно — по нынешним временам, конечно. Но ведь и мы живем в нынешние времена. Месяца полтора... помнишь, полтора месяца назад я стала говорить тебе, что повела в школе кружок любителей путешествий, которые якобы собираются вечерами...
— Якобы?
— Я обманывала тебя, папа. Не сердись! — Она просительно дотронулась до него. — Бегая на свиданья, во все времена влюбленные обманывали родителей. За тысячи лет не придумали ничего лучше.
— Ты влюблена?
Обо всем забыв, Виктор Степанович с интересом смотрел на дочь.
— Он толковый, — сказала Света. — Этого тебе мало? Что молчишь?
— Просто характер, по-моему, в подобных случаях важней ума. Сейчас много образованных, и это часто принимают за ум, а характер...
— Ой, папка! — засмеялась Света. — Началось!
— И закончилось, — сказал он. — Тебе не кажется, что нам с Федей не грех бы и познакомиться?
— Сегодня он как раз и говорил об этом. — Света вздохнула и улыбнулась робко. — Как ты доехал?
— Прекрасно. Автобус — почти пустой, и я сидел от самого города, как король на троне!
— Не ври. В это время не бывает пустых автобусов.
— А вот был! Не рейсовый, а какой-то служебный.
— Слава богу!
— Когда он придет?
— Федя? Обещал в субботу. С дружочком Сережей, которому больше нравится, когда его называют Сержем.
«Это Пузо!» — чуть не вырвалось у Виктора Степановича.
— Смешной такой этот Сержик. Они вместе работают.
— Надо нам...
— Позаботиться о бутылке вина и прочем? Запомнила.
— Нет, это моя забота.
3
Субботним вечером, когда краски заката уже разлеглись над соснами, Федя явился принаряженный. Тонкая белая рубаха, галстук в косую полоску, легкий серый костюм и та же фуражка на голове. При таком параде эта фуражка выглядела нелепо и как-то мило.
— Здравствуйте! — улыбаясь, сказал он открывшему дверь Виктору Степановичу. — Света дома?
— Конечно!
— Вы ее отец?
— Да.
Он улыбнулся еще свободней.
— Можно?
— Прошу, прошу...
Федя тщательно вытер ноги. Похоже, не узнал недавнего автобусного спутника. Каждый будний день туда и обратно, сотни разных людей вокруг, запутаешься. А если и узнал, не подал вида. Ни один мускул, как говорится, не дрогнул на его лице, приветливом и уверенном, спокойном, во всяком случае. Вот Пузо — Сержик, тот вытаращил глаза и запунцовел, Виктор Степанович еще в автобусе отметил эту его способность — моментально делаться багровым. Он безостановочно багровел все дальше, стало даже жалко и боязно: сгорит, по цвету превзошел алые розы, которые сжимал за колючие стебли, и суматошно, изо всех сил топтал тряпку, половичком кинутую на крыльцо. Говоря по-военному, отрабатывал шаг на месте, пока не выбежала Света и не засмеялась:
— Да проходите же!
Как легко она смеялась!
— Сержик!
