куст. Маленько обшарпанный шкаф для одежды прикрывал чуть ли не всю стену напротив. Новенький, купленный года три назад Женькин диван обнаженно зеленел у третьей стены, словно попал сюда с витрины, а по углам две ширмы закрывали две постели — их с Верой и бабушкину.
Стало почему-то грустно — он не сразу понял почему, а через минуту догадался: в конце года ему обещали новую квартиру, сам Нерсесян в завкоме хлопнул по плечу и подмигнул, советуя: «Присматривай мебель!» А что, если он сейчас сойдется с директором завода лоб в лоб? Завод строил большущий новый дом, но-претендентов на квартиры насчитывалось гораздо больше, чем было квартир...
«А, в конце концов, не одна эта машина в жизни, ну съезжу в совхоз, уломаю тамошнее начальство, авось! И больше не позволю себе такого! Ни-ког-да!»
Но, подумал он, если удастся уладить дело с одной этой машиной, то именно его и начнут посылать к заказчикам во всех других случаях и наметится какой-то нежелательный поворот в жизни. Ах, Охрименко, это он был виноват во всем, назвал директору его фамилию, и голос веселой девушки вытащил его из-под злополучной машины. Что бы ему не откликаться, а залезть поглубже! Может, и пронесло бы... Ну, где же Вера? И только он успел подумать об этом, как от дверей раздался удивленный голос:
— Это что еще такое? Рюмка! Грибочки! Марья Андреевна!
— Верочка, — повернулась Марья Андреевна к дверям, — если б ты знала, может быть, и не говорила бы так!
— Говорила бы! Живо, живо! — Вера сама подошла к столу, все убрала в буфет безжалостными руками, натренированными на уколах, от которых порой вздрагивали даже мужественные люди, и закрыла наглухо дверцы, а потом повернулась к мужу: — Что случилось?
— Нерсесян... — сказал он, — Нет, Павел Семенович.... Нет, Охрименко...
— Да ты не волнуйся, Юрочка, — успокоила Марья Андреев-на. — Не спеши... Ты — все по порядку...
Вера молча присела и приготовилась слушать. А выслушав его сбивчивую жалобу, сказала:
— Это надо обдумать. Давайте после обеда... Я есть хочу.
И стала собирать на стол и отдавать Марье Андреевне распоряжения по поводу то ли позднего обеда, то ли раннего ужина, который надо разогреть, а Нефедов спросил:
— У нас есть лист бумаги? Представительней...
— Для чего тебе?
— Не могу ждать... Напишу, и все! — Нефедов улыбнулся. — И аппетит вернется...
— У Женьки, наверно, есть, — сказала Вера. — Для рисования... Белая, глянцевая... Устроит? — Она подошла к этажерке с книгами, порылась.
— Вера, ты тянешь... Давай любую!
Он вынул шариковый карандаш из пиджака и стал писать в тетради сына. Раза два выдирал и комкал листки, а Вера смотрела. Наконец он поднял на нее глаза:
— Слушай... «Директору завода сельскохозяйственного оборудования Семенчуку П. С. Прошу уволить меня по собственному желанию. Нефедов». Как?
Теперь Вера протянула руку, взяла лист и рывками разнесла его на четыре части, сердито приговаривая:
— Ни богу свечка ни черту кочерга. Куда ты пойдешь с завода? Ты же его любишь больше, чем нас с Женькой.
— Я решение принял! Не поеду в совхоз!
— Пиши, — сказала она, вырвала из тетрадки чистую страницу и положила перед мужем. — Я буду диктовать.
Он снова взял в руки свой шариковый карандаш, приготовившись слушать и писать.
— Председателю завкома А. Г. Нерсесяну... — Вера, которая никогда не видела этого шумного, как летящий на всех парах локомотив, человека, давно знала его заочно из разговоров о квартире. — Написал? Прошу вас... Вас — с большой буквы... ходатайствовать перед дирекцией завода о предоставлении мне немедленного отпуска по состоянию здоровья.
Нефедов вылупил на нее глаза и вдруг взорвался:
— Какого еще отпуска?
— Немедленного!
Тогда он повращал белками и насупился:
— Какого здоровья, когда я как бык...
— Угу... Бык, с утра жующий валидол...
Теперь Нефедов заулыбался, лучезарно сияя все еще вытаращенными глазами.
— Какой валидол?
— Вынь! — строго велела Вера. — Из кармана... Не из того, из правого... Дай мне, — она взяла трубочку, нехотя вытащенную не ссутулившимся, а сгорбившимся Нефедовым, и отвинтила крышку. — Вот так! За два дня — почти пустая! А полная была. Молодец! — Потом выдернула такую же трубочку из кармашка своего платья. — У тебя — сердце, а я тоже вооружилась...
— Ты давно заметила?
— Второй месяц пошел. Все думала — кончишь свеклу сажать, тогда уж... Терпела, знала — тебя не переупрямить, хотя ты в чужих глазах и слабак! И правда, бываешь им, — Вера засмеялась.
— Так — отдыхать?
— А как же! Поведу тебя в свою поликлинику, сделают кардиограмму...
— Зачем?
— Для перестраховки. В заводскую потом пойдешь, возьмешь справку с круглой печатью. Проси у Нерсесяна путевку!
— А Женька?
— И Женьку — с собой! «Закончу машину, закончу машину»... Одну, другую... Ни разу вместе не отдыхали. Как будто на них свет клином сошелся!
Нефедов обрадовался было, однако неловко замотал головой.
— Вроде бегства получается... А?
— Чертежи возьмешь, готовальню и будешь там работать, позволяю... А я возьму фотоаппарат, которым меня премировали в прошлом году, и поснимаю вас на лоне природы...
— Ух ты!
Он всегда восклицал так, когда речь заходила о чем-то несерьезном, несбыточном, нереальном, а только воображаемом, и Марья Андреевна, вернувшаяся из кухни, где уже разогрелась еда, и быстро смекнувшая, в чем суть, сказала:
— А знаешь, Юрочка! Вера толковый совет дает тебе... Я слышала, что в борьбе с неприятностями к этому способу прибегают люди и покрупней тебя рангом.
И Нефедов вздохнул всей грудью, как будто уже стоял на берегу моря, безоглядно раскинувшегося перед ним, и на всем его курчавом от белых барашков просторе не было ни Павла Семеновича, ни Охрименко, никого, и он еще раз вздохнул мечтательно и сказал:
— А что? — не подозревая, на какие, самые разные, истории обрекают его эти легкомысленные слова.
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
Никакой путевки ему не дали, и никакого моря поэтому и в помимо не было. А справку дали, и отпуск дали, и это все равно было похоже на... сон, Можно было бы сказать, если бы ему когда-нибудь снились сны. Но ему снов не снилось. Засыпал он легко, едва прислонялся щекой к подушке, и спал так крепко, что, если и пробивалось сквозь бронированную толщу его забытья шустрое сновидение, то он успевал напрочь забыть о чем до стремительного подъема.
Распахнув глаза при звонке будильника, он вскакивал. Но тут — сон продолжался: сосны, птицы,
