опустился на колени, ползая, заглянул под обе кровати, придирчиво обшарил глазами весь номер и беспомощно прошептал, как ребенок:
— Нянечка...
Он присел к столу и выпил из графина стакан воды. Чувство невероятной беззащитности охватило Нефедова. Вот это уж да так да! Такого с ним еще не случалось. Вывернув карманы, он обнаружил, что при нем остались отмеченное командировочное удостоверение, носовой платок, немножко грязный от яблока, четыре сигареты в пачке и коробка спичек, почти пустая.
Нефедов выбежал из номера.
— Дежурная! — стал звать он.
Из мужского туалета, куда, глянув на кричащего Нефедова, шмыгнул какой-то постоялец, вышла знакомая уборщица с половой тряпкой.
— Где мой пиджак? — задыхаясь, спросил Нефедов.
Она вытрясла папироску из пачки «Беломора», закурила и не спеша поинтересовалась:
— Какой пиджак?
— Из тринадцатого номера!
— Там и ищите. У нас ничего не пропадает.
— А мой сосед где?
— Тринадцатый? Ушел к харьковскому. Я убиралась — он брился. Электробритвой. Недавно.
И зашаркала по коридору.
Если бы, проснувшись, позвонить директору совхоза, он, конечно, прислал бы свой газик... А на газике, глядишь, успел бы туда-обратно. И поехал бы в пиджаке. Но мысль об этом явилась только сейчас. Если бы директриса школы вместо нотации поставила печать на командировочном (убыл), он не разговаривал бы с рыбаками, не заходил в военкомат и мог застать свой пиджак на месте. Так нет, одно за другим!
Все это шквалом страдания пронеслось в голове Нефедова уже тогда, когда он сбегал по лестнице к дежурному администратору, чтобы поднять крик от жуткой обиды. Больше всего он не терпел людской непорядочности, невнимания, хамства, его все это ранило...
Но крика он не поднял, а сказал еле слышно, как виноватый:
— Простате, у меня украли пиджак.
Девица в старательно сделанных кудряшках сразу подняла на него вытаращенные глаза:
— Из какого номера?
— Из тринадцатого. Несчастливое число.
— Кто с вами жил?
— Не знаю... Молодой... Курносый...
— Курносый — это не фамилия, — ответила девица и громко защелкала страницами регистрационного журнала. — Вот, его фамилия — Нефедов!
Юрий Евгеньевич чуть не заплакал.
— Это я — Нефедов! Я!
— А больше не записано, — сказала девица и растерянно протянула ему журнал.
Он отвел от себя журнал и пожаловался ехидно:
— Пускаете, не записывая, а они пиджаки крадут.
— Вчера не я дежурила, — обиженно сказала девица. — Вчерашняя смена сменилась. А вон директор!
Директор приближался — его запорожские усы казались приклеенными.
— Тихо, — еще издали просил он, — тихо!
Выслушав рассказ по порядку, обильно вспотев, вынув платок и высморкавшись, он потом уж этого платка не прятал. Все вытирался и кашлял горлом, не открывая рта.
— А сами где находились в момент пропажи.
— Командировочное отмечал. В военкомате...
Директор уставился на него печально и подозрительно:
— А почему в военкомате?
— Воскресенье! — зачастил Нефедов. — Все закрыто. А военком на месте. В шахматы играет. Ах, да не в этом дело!
Директор кашлял, а девица смотрела на них вытаращенными и застывшими от ужаса глазами. А может, у нее всегда были такие глаза, не от ужаса, а от рождения... Откашлявшись, директор сделал совершенно неожиданное заключение:
— Пошли по делу и — без пиджака. Безобразие!
— Но вы, простите, тоже без пиджака, — сказал Нефедов.
— Мой пиджак дома висит, — непримиримо ответил директор. — Там его не украдут.
— А в командировках вы без пиджака никогда не ходите? — добивался Нефедов, как будто это сейчас было важно.
— Я по командировкам не разъезжаю.
— Зато пускаете в гостиницу неизвестных людей, похоже, без документов!
Директор снова вытерся.
— А ваш паспорт где?
— В пиджаке. Украли...
— Ну вот, приедете куда-нибудь ночью, станете умолять...
Их окружили любопытные, спрашивали, что случилось. Нефедов обреченно опустил глаза и вздохнул:
— Прошу вызвать милицию.
Низкий, круглый как шар, на коротких ногах, с планшетом на боку, сержант Докторенко явился в полной форме. А заговорил пискляво, ну прямо-таки дискантом. Нефедов и понятые — уборщица и один из любопытных — поднялись с ним в номер, и прежде всего был написан протокол осмотра: номер имеет одностворчатую дверь с врезным замком, две кровати...
— Он на той спал! — показал Нефедов.
— Не мешайте, товарищ.
— Извините...
...шкаф, который пуст, круглый столик со скатертью, пепельницей и графином...
— А зачем?
— Что? — пропищал Докторенко.
— Все это!
— Для порядка.
Докторенко попросил понятых считать себя свободными и стал заполнять другой протокол, в котором записал адрес Нефедова и то, что он живет с женой, сыном и бабушкой.
— Бабушка ваша или внука?
— Моя.
— Ваша бабушка или мама? — почему-то не поверил сержант.
— Бабушка! — крикнул Нефедов. — Мама моей мамы!
— Значит, жива еще? — обрадовался Докторенко, словно узнал о доброй знакомой. — Ясно!
— Какое это имеет значение? — процедил сквозь зубы Нефедов.
— Разное, — невозмутимо пискнул сержант, перекладывая страницу протокола и показывая большим пальцем в потолок. — Указание сверху... Не помню точно, с какого года, всех родственников приказано записывать.
— Пока вы записываете, — простонал Нефедов, — вор за тридевять земель удерет! А сейчас он, может быть, продает на базаре мой пиджак.
Докторенко без звука улыбнулся и подождал, пока перекипит пострадавший.
— Вы — нервный человек, я заметил, — похвалился он своей наблюдательностью. — Преступник — не дурак, чтобы с вашим пиджаком сразу же спешить на базар и попасться. Ну, зачем ему эта самая
