Посчитали, что он не подготовлен как подобает абитуриенту. Позднее неприятности у него начались на работе, поскольку его шеф был уверен в том, что он ошибочно определяет положение звезд на небе. Видишь ли, он ошибался на полсекунды… Что же Эйнштейн? Да ничего! Проявил волю, упорство, и вот результат: его признали великим! Его теория относительности такова, что и ныне удивляешься его прозорливости. Он, наверное, мысленно представил строение Вселенной… — здесь Трофимов вовсе оторвался от шахмат. — Представил, как звезды и планеты как бы висят в невообразимом пустом пространстве, и задал себе вопрос: почему же они не падают? Что их удерживает на своей орбите? Какие силы действуют меж ними? И… выдал теорию относительности! Сильно, правда?
— Конечно, сильно! Но, поскольку абсолюта нет почти ни в чем, то, думаю, со временем неминуемо должен появиться еще более великий, чем Эйнштейн…
— Ты хочешь подчеркнуть, — подхватил его мысли Трофимов, — что найдутся люди, которые со временем докажут ограниченность теории его? Эйнштейн же будто бы говорил: «Прости, Ньютон… в свое время твои открытия признавались как нечто вечное и не подлежащее сомнению. Но теперь мы знаем, что они верны лишь при определенных условиях…» А кто и в самом деле гарантирует, что в будущем не отыщется новый одержимый, и не скажет: «Прости, Эйнштейн…?» Вполне это допускаю… Думаю, это будет даже в порядке вещей… Кстати, твой ход! Вижу, тебе уже пора сдаваться…
— Я не сдаюсь без боя, — с некоторым бахвальством произнес Коля и по уши влез в игру.
Его положение на шахматной доске было весьма шаткое, как, впрочем, и в жизни. Он искал выигрышные ходы, стараясь обойти противника, зайти в тыл и полностью его разгромить в развернувшейся артиллерийской дуэли. Хлопец ладью выдвинул на левый фланг, решил следом пустить и коня, да его мысли распутал Трофимов. Вдруг поднявшись, он сказал:
— Доиграем, мы с тобой, Микола, попозже. Пока я побегу… Мысль в голову дельная пришла.
Что за мысль — он даже не намекнул. Но, верно, она была стоящей, коль заставила Трофимова, заядлого любителя шахматных сражений, покинуть поле боя и резко удалиться восвояси.
Но недолго отсутствовал Трофимов. Не прошло и двух часов, как плотная и ладно сложенная фигура старшекурсника с улыбкой вошла в Колину комнату. Чисто выбритый, в черном свитере да еще с книжкой в руке, он смахивал на студента, какого, по обыкновению, выводят на плакатах. Лишь годы несколько отдаляли его от воображаемого образа студента.
— Ура! Живем… Выбил тебе, дорогой Микола, матпомощь у декана… Ну, доволен? Ты скажи, скажи, доволен или нет? — шаловливо похлопал по плечу товарища Трофимов.
Как выяснилось, он решил попытать счастья у декана. Авось, выделит Коле материальную помощь. Ведь в случае удачи его товарищ мог легко прожить целый месяц. Шутка ли, целый месяц!
— И вот, прихожу я в деканат, — начал свой рассказ Трофимов, — а декана нет на месте. Думал, где-либо на лекции… Хотел было поискать, да счастье улыбнулось. Смотрю, стоит возле кафедры дендрологии… А он, видимо, торопился, поскольку со мной поздоровался лишь мельком. Но и я не дурак… Подхожу к нему и говорю: «Эдуард Иванович, студент есть на первом курсе… Коля Спиридонов. Может, помните?». Но он мне в ответ: «Ну и что? Знаю его… только выкладывай без «воды». Некогда. Спешу!» Я снова наступать: «Положение его отчаянное. Денег нет, чуть ли не голодает… Просьба помочь. Может, соизволите все же выделить стипендию?» Он взглянул на меня с таким холодком и далее поясняет: «Стипендию никак не могу — этот вопрос мы уже обсуждали в деканате. Разве что материальную помощь ему оказать? Это можно… Пусть напишет заявление!» И ушел наш декан… А я к тебе — ходу… Главное — дело сделано. Сейчас оформишь документы — и все будет в порядке. Тогда можно будет продолжать наши обсуждения о «бездонных безднах», — улыбнулся Трофимов, намекая на их беседы о строении Вселенной и выказывая чрезвычайное удовольствие от выигранного им дела.
Старшекурсник из кармана брюк не спеша достал «Беломорканал», зажег спичку и задымил. Выпустив плотным кольцом дым, Трофимов нежданно произнес:
— И почему ваш курс такой недружный? У нас бы так не поступили… Пришли бы на помощь человеку. Был же у нас подобный случай. Учится у нас Людмила Юровская. Так вот, на первом курсе она завалила, и причем два предмета подряд… Без стипендии ей жилось трудно (тоже некому было помогать). И неизвестно, чем бы кончилась эта история, если бы студенты группы не пришли на помощь. После каждой стипендии они скидывались по рублю и давали ей определенную сумму. Она стала стипендиаткой группы в течение всего семестра. И представляешь, ей уже было стыдно прогуливать занятия, тем более, плохо учиться. Следующую сессию она уже скинула значительно лучше других. С благодарностью ныне она вспоминает сей случай. Говорит, вовремя поддержали…
На жизненном горизонте Коли проступала восемнадцатая весна. Ветки деревьев еще не дрожали от пахнущих почек, но они уже чутко посматривали на веселое солнце. Смягчился мороз. Он уже не щипал нос, щеки, как в ядреные январские дни. И в Колиной комнате перемены текли одна из другой. Ребята ежедневно для себя приобретали что-то новое, доселе неизвестное. Они радовались каждому успеху, прочитанной книжке. Устойчивым и постоянным, пожалуй, оставался лишь сон. В сей комнате парни как на подбор отличались отменным здоровьем, и «дрыхали», как любил подчеркивать Дулаев, до седьмых петухов. Особенно это касалось Колесника. За оглушительным трезвоном будильника он умудрялся пребывать в покое еще сорок пять минут. Причем, минута в минуту — до чего у него четко работали «биологические часы». За четверть часа, что оставались до первого занятия, он успевал свое тело втиснуть в одежду, побрызгать лицо ледяной туалетной водой да еще сесть за стол в какой-либо аудитории ранее преподавателя. Описанную сумасшедшую скорость он выработал буквально через полмесяца за зимними каникулами. Он имел желание «личное время» продлить еще минуты на три да не поддавалась ему та «высота». После двухкратной попытки достичь «оптимума» он смирился с пятнадцатью минутами на «личные потребности»…
Любил поспать и Коля, но разом дремотные веки он открыл раньше всех. Скинул Васино трико, в котором по обыкновению коротал ночь, и вырядился в зеленые брюки. Сорочек, в которых без унижения для совести можно было бы появиться «на свет», у него имелось лишь две. Да и то, наверное, с большим допуском. В сие утро Коля выбрал самую лучшую, с крупными красными клетками. Словно сонная муха он поплелся в умывальник. Хлопец помылся ледяной водой, закрыл окно, оставленное на всю ночь открытым по чьей-то воле, и пулей влетел в комнату. А в ней уже все пришло в движение: Коля Дулаев да Вася занимались гимнастикой.
Дулаев как всегда утреннюю разминку проводил с пудовыми гирями.
— Да ты выше поднимай гири! — невольно замечает Вася, видя, что Дулаев специально свою тяжесть поднимает невысоко — лишь бы поболе набрать соответствующее количество выжиманий, на которые он рассчитывает по утрам. На его мощной груди задиристо бугрятся мускулы и словно кричат о завидном здоровье мужика.
Объемистые мускулы нравятся и самому хозяину.
— Ну что ты на меня уставился? — мило лопочут Дулаева губы, а цыганские очи добродушно смотрят на Колю. — Небось, тоже хочешь стать сильным? Вон возьми гири да разомнись… Видишь, под Васиной кроватью лежат?
— Ты что, еще не понял, что с утра он ходит довольный, будто маслом помазан? — насмешливые глаза Васи мигом стрельнули крепкотелого студента.
— Отчего же он может быть веселым? — интересуется Дулаев.
— Ясно от чего: опять во сне целовался с Валей…
— Не целовался, а всего лишь гулял, — поправляет товарища Коля.
— И наверное при лунном свете?
— Хотя бы так…
— Ну, ну, расскажи о том, как тебе удается каждую ночь Валю увидеть во сне?
— Везет человеку: каждую ночь встречается с девицами! — нежданно с постели раздается бодрый голос Колесника, — а здесь спишь как сурок, и хоть бы одна «дурочка» приснилась…
— А чего девицам с «сурками» делать? — буднично говорит Дулаев. — Девушкам нужны настоящие мужчины!
А между тем стрелки часов показывают пятую минуту восьмого. По обыкновению в сие часы
