— Верно, — кивнула Рэндл. — А кто это говорит?
— Богарт. Рик. Герой или актер?
— Это не важно. Вы можете описать, как он это произносит?
— Да.
— Этот фильм цветной или черно-белый?
— Черно-белый. Он сидит со стаканом в руке за…
— А когда вы в последний раз смотрели «Касабланку»?
Рот у меня раскрылся, и в гортани чуть было не зародился звук. Но ответом я не располагал.
— Понимаете? По-видимому, все, чего вам недостает, Эрик, так это памяти о самом себе. А подобное положение дел, боюсь, типично для «беглеца». — Рэндл с минуту поразмыслила. — По правде сказать, мне не хочется навязывать это вам в качестве окончательного диагноза. В вашем случае так много необычного. Например, в ту ночь, когда произошел несчастный случай, амнезия у вас даже не началась. Представляется, что у вас вообще не было никаких симптомов на протяжении почти двенадцати месяцев.
— И насколько это необычно?
Доктор Рэндл подняла брови.
— Ясно.
— Когда это наконец произошло, то потеря памяти касалась только одной ночи — ночи, когда случилось это событие в Греции. Затем вы три месяца проходили регулярный курс лечения от амнезии, и у вас наблюдался даже некоторый прогресс, но наступил рецидив.
— Что означает?
— Вы вдруг утратили еще больше воспоминаний… — Она сделала паузу, чтобы я сумел это воспринять. — Все воспоминания о вашем отдыхе в Греции стали отрывочными, да и о других периодах вашей жизни, некоторые из них совершенно не имели к этому отношения, но и там вы стали ощущать небольшие провалы.
Небольшие провалы. Крохотные недостающие частички. Обкусанные там и сям кусочки.
— И эти провалы продолжали увеличиваться?
— Боюсь, что так. После каждого рецидива вы помнили меньше и меньше.
Я ощутил пустоту внутри себя.
— И теперь я явился сюда ни с чем.
— Я знаю, как вы себя сейчас чувствуете, Эрик, но вам необходимо сосредоточиться на том факте, что ничего из ваших воспоминаний на самом деле не пропало. То, что вы испытываете — какими бы ни были особенности вашего случая, — является чисто психологическим состоянием. Это своего рода подавление памяти, а не реальное ее повреждение. Все по-прежнему хранится где-то в вашей голове и, тем или иным образом, начнет возвращаться, где бы вы это ни прятали. Вся штука в том, чтобы выявить спусковой механизм для ваших рецидивов и найти способ его обойти.
Я кивнул, ничего не соображая.
— Полагаю, на сегодня достаточно, — сказала Рэндл. — Слишком много всего у нас тут произошло, чтобы вы могли воспринять это сразу, не так ли? Возможно, вам стоит поехать домой и постараться немного отдохнуть. Увидимся снова завтра вечером?
— Да. Конечно.
Глаза мои болели. Вцепившись в плетеные подлокотники, я начал выбираться из кресла.
— Да, пока вы не ушли, — еще одна вещь.
Я остановился.
— Да, — сказал я в тысячу первый раз.
— В прошлом вы писали и оставляли письма самому себе, чтобы читать их после рецидива. Должна попросить вас — и это, Эрик, сейчас очень важно — ни при каких обстоятельствах не писать и не читать ничего подобного. Это может оказаться для вас дестабилизирующим фактором, возможно даже способным привести к очередному…
Что-то, промелькнувшее в моем лице, меня выдало. Она остановилась посреди фразы, следя за моей реакцией.
— Что-то такое уже случилось?
— Нет.
Это было чистым рефлексом. Являлось ли это на самом деле ложью? Я решил притормозить на ухабах и обдумать это позже.
— В общем-то, — сказал я, — там у входной двери была записка, в которой говорилось, чтобы я позвонил вам, и описывалось, как сюда добраться, просто такая вот штуковина.
Полуправда. Меньше чем полуправда: Удачи тебе. Точка. Эрик Сандерсон Первый.
— Разумеется, — сказала она. — Вам следует оставить записку на месте на тот случай, если она потребуется вам снова. Но прошу вас — если вы найдете еще какую-то записку, несите это прямо ко мне. Не читая. Знаю, что выполнить мою просьбу трудно, но я собираюсь вам помочь, так что это очень, очень важно. Согласны?
— Да, — сказал я. — Конечно, — сказал я. — Никаких проблем.
2
Археология на кухне и новая записка
Проснувшись, я принялся яростно метаться в собственном сознании и обнаружил, что вполне отчетливо помню вчерашнее. Ковер в спальне, доктор Рэндл, ее плетеные кресла, желтый джип, дом. Всего-то один вечер воспоминаний, но этого было достаточно, чтобы понять: ничего необычайного не произошло, я по-прежнему оставался тем, кем был накануне. Я лежал на диване. Уснул почти сразу же, как вернулся от доктора Рэндл, и телевизор все еще был включен, весь такой яркий, радостный и беззаботный. Я сел и протер глаза. Ведущие утренней программы, тщательно причесанные, беседовали с американским комиком, только что озвучившим роль льва в новом мультфильме. Я призадумался о том, как долго мог бы телевизор продолжать в том же духе, оставленный наедине с самим собой в пустой комнате, и меня обеспокоило, что ответом было бы — вечно.
Этот дом не был моим. Находясь там, устраиваясь в нем как у себя, я чувствовал, что совершаю непростительную ошибку. Я был взломщиком, который прилег на пару минут, чтобы вздремнуть, и проспал до рассвета. Я едва ли не ожидал услышать, как откроется входная дверь, как кто-нибудь войдет внутрь с полными покупок пакетами или же с дорожной сумкой, остановится в дверном проеме, посмотрит на меня и поднимет крик. Только — этот дом был моим. Домом Эрика. Помнил я об этом или не помнил, я находился у себя — и даже если бы провел следующую сотню лет, сидя на диване и прислушиваясь — не повернется ли ключ в замке, никто бы ко мне так и не явился. Я решил, что единственный способ стряхнуть с себя эти ощущения состоит в том, чтобы ознакомиться со всеми комнатами, помещениями и вещами, во всем разобраться самому. Мне необходимо было разбить лед отчуждения. И начать лучше всего было с завтрака. Несмотря ни на что, меня одолевал голод.
Холодильник оказался забит всевозможными продуктами. Я нашел несколько тарелок, с третьей попытки обнаружил ящик с ножами, ложками и вилками. Потом ощутил в желудке легкий удар пустоты:
Что бы это значило?
Рэндл сказала, что о работе мне беспокоиться не нужно и что у меня «вполне солидный» банковский
