Человеческая природа и социальный порядок

всяком случае более высоко организовано, чем соперничество.

Оно занимает значительное место в жизни людей деятельных и честолюбивых, особенно в юности, столь податливой на влияния. Мы питаем свой формирующийся характер образами обожаемых нами идолов; мы одариваем горячей симпатией те черты их личности, которые особенно много говорят нам, — выражение лица, голос, характерные жесты и т. п. При этом те из наших склонностей, в которых мы стремимся уподобиться избранному образу, буквально обретают себе пищу; они подогреваются, организуются, становятся привычными и близкими. Как мы уже говорили, симпатия может возрастать, и это особенно справедливо для того рода симпатии, который мы называем идолопоклонством. Все автобиографии, когда в них идет речь о юности, указывают на то, что развитие характера проходит через череду преклонений и восторгов, которые конечно же проходят, но оставляют благотворный след. Они начинаются в детской, расцветают пышным цветом на школьном дворе, обретают силу страсти в юности и, хотя быстро ослабевают во взрослой жизни, не исчезают полностью, пока не утрачена способность к духовному росту. Я полагаю, все согласятся, обратившись к собственному опыту, что период нашего интенсивного интеллектуального роста был временем, когда наша мысль находила или порождала боготворимых нами героев, зачастую нескольких сразу, каждый из которых воплощал в себе какую-то особую полость нашего развития. Деятельные задатки заставляют школьника восхищаться самыми сильными и храбрыми из своих товарищей, если он к тому же одарен богатым воображением, то, наверное, все его мысли будут заняты каким-нибудь знаменитым полководцем или общественником, а позднее — великим государственным деятелем или понравившимся ему литературным героем. Какими бы ни и задатки и склонности, идол обязательно существует. Даже наука часто становится объектом преклонения. «Эта книга, — сказал Дарвин о „Жизнеописании Гумбольдта“, — пробудила во мне горячее желание внести хотя бы самый скромный вклад в строительство величественного здания Науки» [127]. Мы легко забываем пылкий и непоследовательный идеализм ранней юности, но «помыслы юности живут долго-долго», и именно тогда и именно таким образом наиболее активно формируется характер человека. Дж. А. Саймондс, говоря о влиянии на него в молодости профессора Джоуэтта, вспоминает: «я ощущал безотчетно, но остро, как душа моя, соприкасаясь с ним, преображалась, как никогда ранее». А Гете говорит, что «близость к великим, подобно стихии, поднимает ввысь и влечет за собой». Если верно, что молодость — пора идолопоклонства, то и само идолопоклонство более, чем что- либо иное, позволяет почувствовать себя молодым. Испытывать восхищение и подъем своего я, забывать об обычности, ощущать новизну жизни и прилив надежды — значит, чувствовать себя молодым в любом возрасте. «Покуда мы соприкасаемся с тем, что выше нас, мы не стареем, но становимся моложе» — и именно в этом суть идолопоклонства. Не иметь никаких идолов — значит, иметь никаких стремлений, жить целиком в прошлом, по однажды веденному порядку, замкнуться на себе и своих чувствах.

Когда идолопоклонство сочетается с богатым и сильным воображением, оно незаметно переходит в такое почитание идеальных личностей, которое мы называем религиозным. Часто отмечали, что чувства, которые испытывают люди к своим вождям или великим деятелям, вроде Линкольна, Ли, Наполеона или Гарибальди, психологически очень близки к поклонению святым. Идолопоклонство, культ гениев — своего рода религия, а религиозный культ, в центре которого стоит личность, — род идолопоклонства. И то, и другое — выражение социально-коммуникативной природы мыслей и чувств человека, как подчеркивалось в предыдущей главе. То, что объектом преклонения выступает идеальная, воображаемая личность, существенно. Любая личность поистине идеальна, а те, перед которыми мы преклоняемся — в особенности. То есть представление о личности человека, присутствует ли он физически рядом с нами или нет, представляет собой синтетический образ, продукт интерпретации множества данных, опирающийся на совокупный опыт всей нашей жизни, а не только на то, что мы знаем об этом конкретном человеке; и чем больше мы восхищаемся и преклоняемся перед кем-то, тем более идеальным и образным становится наше представление о его личности. Конечно же мы никогда не видим личность человека; мы различаем лишь несколько видимых черт, которые побуждают наше воображение к построению мысленного образа его личности. Святые ничем существенно не отличаются от других людей ни в психологическом отношении, ни в социологическом; они суть образы личностей, созданных сознанием из материала, оказавшегося в его распоряжении, и служащие удовлетворению потребности в таком общении, которое открывает возможность для поклонения, повиновения, веры и возвышенной экзальтации. Поскольку эти образы присутствуют в наших мыслях и чувствах и тем самым входят в нашу жизнь, они реальны для нас — той непосредственной социальной реальностью, которую мы обсуждали в третьей главе. То, что они, в отличие от других людей, не наделены никаким видимым или осязаемым материальным телом, также очень важно, но скорее с физиологической, чем с психологической или социальной точки зрения. Наверное, не будет преувеличением сказать, что идея Бога особо таинственна разве что лишь с физиологической точки зрения; в интеллектуальном и социальном плане она одного порядка с идеями других личностей — факт, вполне поддающийся проверке и не столь уж загадочный. Я полагаю, что для любого, кто размышлял над ним, должно быть очевидно, что все наши представления о личности — от простых чувственных у ребенка о самом себе до самой возвышенной и насыщенной из доступных человеку идеи божества — одного порядка, все это результат мысленной интерпретации нашего опыта, образующей непрерывный ряд между человечески и божественным. Все это — человеческое и в то же время, если Угодно, — божественное.

Если кто-то утверждает, что реально существует только то, что можно увидеть и потрогать, он неминуемо отрезает себе путь к научному изучению личности и общества, ибо они по сути своей невидимы и неосязаемы. Физическое присутствие человека оказывает существенную помощь в формировании представления о его личности, но оно вовсе не обязательно. Я никогда не видел Шекспира и не имею ясного представления о том, как он выглядел. Его реальность и присутствие в моем сознании заключаются в том характерном впечатлении, которое произвели на меня его дошедшие до нас слова, в моих интерпретациях и сведениях, почерпнутых из книг. Религиозное сознание приходит к идее божественной личности простым и естественный образом, благодаря стихийной интерпретации жизни в целом. В обоих случаях эти образы одинаково реальны и одинаково не доступны чувственной верификации.

Глава IX. Лидерство, или личное влияние

Лидерство выявляет и организует скрытые наклонности — Влияние основывается на душевное состоянии того, кто выступает его объектом — Духовные черты лидера: масштабность и богатство личности — Почему известность и влиятельность часто не соответствуют подлинным наклонностям человека — 0 харизме — Тайна — Честность и обман — Действительно ли лидер ведет вперед?

Как мы выбираем наших кумиров? Что делает лидерство возможным для одних и недоступным для других? Можем ли мы найти какое-нибудь объяснение феномену личной власти? Вряд ли мы можем надеяться получить исчерпывающий ответ на эти вопросы, затрагивающие самую сущность жизни, однако попытка ответить на них может навести нас на интересные размышления.

Ясно, что теория личной влиятельности предполагает и вопрос о сравнительной оценке сознанием воздействий на него со стороны других сознаний; лидерство, в зависимости от способности возбуждать чувства, мысли и действия, становится движущей силой жизни. В то время как одни люди, по-видимому, лишь увеличивают собой население, есть и такие, о которых мы не можем не думать; они оспаривают убеждения окружающих, и жизнь их современников, а возможно, и последующих поколений благодаря им заметно меняется. Ближайшая причина такого изменения, очевидно, состоит в том, что в этом случае личное воздействие, которое один человек оказывает, а другой испытывает, несет в себе нечто конструктивное и плодотворное — чего нет в иных ситуациях. Если бы мы могли заглянуть поглубже и выяснить, что же делает некоторые воздействия конструктивными и плодотворными, мы смогли бы пролить свет на явление лидерства, а тем самым и на все вопросы общественного развития. Мы рождаемся с массой недифференцированных умственных законов, многочисленных и мощных, но неоформленных и