— Не глупи. Мы оба можем потерять головы — хотя бы по той причине, что превратили королевский турнир в балаган.
Схватив копье Ларк, Стоук отбросил его в сторону. Стащив с головы шлем, он направился к жене. Ларк до того перепугалась, увидев его гнев, что заставила своего коня пятиться до тех пор, пока тот не уперся в заграждение из кольев, окружавшее ристалище. Стоук схватил ее коня за поводья и повел за собой.
— Между прочим, я сама в состоянии править лошадью! Когда я сражалась с близняшками, у меня бывали раны и похуже!
— Молчи. Я отвезу тебя в свой шатер.
— Должна тебе кое-что сказать.
— Что же именно?
— Эббу нашли задушенной во рву, окружавшем ристалище. Кстати, неподалеку от шатра моего отца. Я попросила Эвела убедить Роуленда послать сюда понимающих людей из Кенилворта, чтобы они расспросили местных.
— Неплохо придумано, хотя уверен: мои парни едва ли узнают что-то стоящее. — Стоук прищурился: — Боюсь, Луи пытается сейчас спрятать концы в воду. В прямом смысле. Ведь утонувшая Эбба, как ни крути, была последней ниточкой, ведущей к нему.
— А что сказали тебе люди, следившие за Луи?
— Сказали, что он провел с Кармией всю ночь, Джеймис, во всяком случае, сообщил, что Тревелин ушел от нее утром, а потом находился со своими людьми. И многие из придворных видели его. Так что если смерть Эббы входила в планы Луи, то убил он ее не собственными руками, а нанял для этого профессионального убийцу. Возможно, ее смерть — дело рук того же ублюдка, который ранил тебя!
Ларк слышала, как герольд на поле выкрикивал команды, призывая всех — и участников турнира, и зрителей — к порядку. Возле своего шатра Стоук помог жене слезть с лошади.
— Тебе больно?
— Да нет, не очень. Я же говорила тебе, что эта царапина не стоит внимания.
Стоук стащил с Ларк шлем и бросил его на землю. Уложив жену на походную кровать, он осмотрел рану у нее на ноге.
— Вообще-то мне бы следовало основательно высечь тебя за неповиновение. Но, по-моему, твоя рана уже достаточное наказание.
Ларк устремила взгляд в полотняный потолок шатра.
— Я спасла твою жизнь, поэтому достойна не порки, а награды.
— Ты уже, наверное, забыла, что тебе не следовало появляться на ристалище. Думаешь, мне приятно сознавать, что ты получила рану в этой переделке? Ну ладно, хватит болтать. Позволь мне приподнять тебя и избавить от этого железа.
Ларк приподнялась, и Стоук начал снимать с нее кольчугу. Когда он стаскивал кольчужный колпак — хау-берк, она сказала:
— Возблагодари Господа и всех святых за то, что я оказалась в тот миг на ристалище. Похоже, ты до сих пор не свыкся с мыслью о том, что можешь мне довериться.
— О чем ты говоришь, Ларк? После того как ты спасла мне жизнь, я верю тебе! — Стоук расстегнул застежки на ее кольчуге и помог ей выбраться из стального панциря, затем снял с нее кольчужные штаны.
— Неправда! Мысль, что шотландцы покушались на твою жизнь не без моего участия, все еще не дает тебе покоя. И это продолжится до тех пор, пока твой враг не будет пойман и не предстанет перед твоим судом, так сказать, во плоти!
Стоук отшвырнул ее кольчугу.
— У меня нет сейчас времени спорить с тобой. Турнир еще не закончился, и я должен принять в нем участие. Я пришлю к тебе Элен. Она перебинтует твою рану и посидит с тобой.
— Хорошо, иди. Ты не желаешь знать правду и не хочешь говорить о чувствах, которые ко мне питаешь. — «И о том, что любишь меня», — добавила Ларк про себя, не осмеливаясь высказать этого открыто. — Впрочем, мне все равно, — солгала девушка. — Что бы ты обо мне ни думал, мне на это наплевать.
— Думай, когда говоришь, — жестко заметил Стоук, бросив на жену мрачный взгляд.
Стоук, выйдя из шатра, начал громко отдавать распоряжения своим людям, в частности, охранять Ларк как зеницу ока и ни под каким предлогом не выпускать наружу, пообещав в случае ее исчезновения отхлестать стражников плетьми.
Отодвинув полог, в шатер вошли Элизабет и Уильям. Элизабет откинула вуаль и посмотрела на Ларк.
— Я видела все, что произошло на ристалище. И догадалась, что на коне Эвенела гарцевала ты. Вот и пришла узнать, не могу ли я тебе чем-нибудь помочь. — Заметив в шатре стража, она кивком головы предложила ему выйти. — Ступай, подыши воздухом. Не могу же я зашивать рану дочери в твоем присутствии?
Стражник кивнул и вышел.
Элизабет поставила на складной столик миску с водой и шкатулку с целебными травами и бинтами, после чего осмотрела рану, коснувшись пальцами ее краев.
— Ничего страшного. — Она присела на кровать рядом с Ларк. — Нужно лишь наложить несколько швов.
Девушка храбро выдержала осмотр, не издав ни звука.
— Я думала, ты так и не выйдешь из своих покоев, — помолчав, сказала Ларк.
— Пришлось. Надо же мне было взглянуть на твоего отца и братьев. Они ведь тоже участвуют в турнире.
Ларк перевела взгляд на отца, который стоял радом с виноватым выражением лица. Его несчастный вид тронул Ларк до слез, и она протянула ему руку.
Он смотрел на дочь затуманившимся взглядом.
— Простишь ли ты меня когда-нибудь, Ларк?
— Мне нечего тебе прощать. — На ее глаза навернулись слезы.
Уильям нагнулся и крепко обнял дочь.
— Прости меня, Ларк. Я давно уже собирался рассказать тебе обо всем.
— Я знаю.
— И ты тоже выйди. — Элизабет подтолкнула мужа в спину. — Не мешай мне. — Она вытерла запекшуюся по краям раны кровь смоченным в теплой воде полотенцем и обратилась к Ларк: — Я горжусь твоим поступком — ты спасла жизнь лорду Блэкстоуну.
На этот раз Элизабет не упрекала Ларк, не учила ее, по своему обыкновению, жизни. Горящие глаза свидетельствовали о том, что она и впрямь гордится своей непокорной падчерицей.
Ларк не могла говорить и лишь всматривалась в лицо Элизабет. Бог свидетель, как долго она дожидалась от этой женщины, которую считала своей матерью, слов одобрения! Комок в горле мешал Ларк вздохнуть, а слезы, как ни старалась она сдерживать их, ручьями струились у нее по щекам.
Глаза Элизабет тоже увлажнились. Обняв Ларк, она воскликнула:
— Мне следовало бы давно тебе сказать, что я горжусь тобой, но я не могла!
— Знаю. Я тоже не пыталась облегчить тебе жизнь. — Ларк обняла Элизабет и прижалась к ней.
— О Ларк! — вымолвила Элизабет срывающимся от рыданий голосом. — Я пыталась быть для тебя хорошей матерью, но чем больше я старалась, тем хуже это у меня получалось. Мысль о том, что ты — дочь Кармии, сводила меня с ума, а потому, стоило мне увидеть тебя, как меня охватывал безудержный, слепой гнев, и вместо ласковых слов срывались раздраженные окрики, а подчас даже брань. Но несмотря на то что ты платила мне той же монетой, я все равно любила тебя. Клянусь!
— Теперь я понимаю это.
Ларк и Элизабет долго сидели, заключив друг друга в объятия и проливая слезы.
Уильям, отодвинув полог, заглянул в шатер, чтобы еще раз полюбоваться на двух женщин, которых он любил больше всех на свете. Лицо его расплылось в довольной улыбке. Казалось, страдания, отравлявшие ему жизнь вот уже восемнадцать лет, подходили к концу. Счастье Уильяма было бы совсем полным, если бы
