втемную. Но то, что он был замешан в криминал, — это факт.
Этот факт подтверждается ответом из 5-го отдела Управления КГБ СССР по городу Москве и Московской области. Однако их негласными источниками он характеризуется положительно. Дальше — больше. 6-м отделом оперативно-технического управления в ходе перлюстрации корреспонденции было перехвачено письмо Лобанова некому Глазову Андрею, в котором идет речь о какой-то второй части диссертации, видимо, имеется ввиду диссертация Шкилева. Учитывая мою личную просьбу, мои бывшие сослуживцы по прежнему месту работы проверили и этого персонажа. Так вот, Глазов Андрей проходит по учетам 7-й службы того же управления как связь некого Лукаса Гайлюса, 1954 года рождения, гражданина Норвегии, подозреваемого в причастности к спецслужбам Норвегии. Сам он этнический латыш, его родители эмигрировали в 1940 году сначала в Финляндию, а потом, во время войны, — в Норвегию. В настоящее время он постоянно проживает в Москве и возглавляет там офис советско-норвежского совместного предприятия 'Хорет'. Согласно учредительным документам, фирма занимается коммерческой деятельностью, но, по материалам наших коллег, причастна к промышленному шпионажу. Теперь все.
Подполковник собрал все документы в папку и испытующее посмотрел на Игоря.
— Что скажешь? — довольный произведенным эффектом, спросил он.
— Где-то так я и предполагал, но, признаться, не до такой степени, — ответил обескураженный Чернов, — надеюсь, сейчас мы сможем уведомить в отношении Лобанова военную прокуратуру и провести изъятие документов в его каморке.
— Нет, — спокойно ответил Можайский, — сейчас мы должны сделать то, о чем я говорил ранее. Во- первых, необходимо срочно получить образец почерка Лобанова, для того чтобы подтвердить, что копия диссертации написана его рукой. Во-вторых, нужно на время изъять эту копию из комнаты Лобанова и получить официальное заключение о степени секретности ее содержания. Но самое главное, нужно все сделать так, чтобы никто ни о чем не догадался. И в первую очередь, чтобы ничего не заподозрил сам матрос. Если ты его спугнешь и он все перепрячет или, что еще хуже, уничтожит, то вместо ожидаемого 'майора' ты сможешь опять начать карьеру с самого начала. А я думаю, что носить погоны старшего лейтенанта повторно-не очень приятная перспектива. Так что, Игорь, принимай решение на месте сам, на то ты и опер. В гарнизоне я уже ничем не смогу тебе помочь. Можешь не ставить меня в известность о своих действиях. Я готов на все закрыть глаза, цель оправдывает средства. Для меня важен конечный результат.
Он по-отечески посмотрел Игорю в глаза, улыбнулся и протянул руку, давая понять, что время для разговоров закончено и пора действовать.
Чернов вышел из кабинета начальника в приподнятом настроении. За окнами был май, и в воздухе чувствовалось приближение весны. Конечно, по календарю весна была в своей завершающей стадии, но здесь, в Заполярье, только кое-где начинал таять снег. Игорь не стал ждать автобус в сторону гарнизона, а решил пройтись пешком, чтобы спокойно обдумать свои дальнейшие действия. Он шел, наслаждаясь майским воздухом и весенним солнцем. Дело по Лобанову казалось ему практически закрытым, если не считать технических мелочей. Получить образец почерка проблем не составляло, достаточно взять у Солохи автобиографии всех матросов. Старшине не обязательно знать, чье именно личное дело интересует особиста. Тем более что к концу дня он сможет вернуть документы обратно. С получением копии диссертации особых сложностей тоже не должно возникнуть. Достаточно предложить капитану Бондаренко выпить после работы, так он сам отправит Лобанова в казарму. Там можно будет выждать момент, когда тот выйдет в туалет, и вытащить тетрадь из-под дивана. Времени на это уйдет максимум минута, а на следующий день можно будет по ходу что-то придумать, чтобы вернуть копию на место.
Однако уединиться со своими мыслями и насладиться природой Чернову не удалось. Стоило ему выйти на трассу, как минут через пять рядом с ним остановился 'УАЗ' инженера полка.
— Ты что, пешком собрался до гарнизона идти? — улыбаясь, спросил подполковник Войтенко. — Садись в машину. У нас пешком по трассе ходить опасно, водители все военные, а потому безбашенные, плюс дорога скользкая. Не равен час, собьют по неопытности, потом ищи-свищи опера.
Чернов уселся на заднее сидение автомобиля и расстегнул шинель. В салоне было тепло и уютно. Видимо, водитель долго ждал своего начальника и не выключал двигатель.
— А вы, Алексей Сергеевич, какими судьбами оказались в штабе ВВС? — больше ради поддержания разговора, чем ради интереса, спросил Чернов инженера полка.
— Возил в инженерный отдел акты на списание затонувшей техники, — равнодушно ответил тот.
Авиакатастрофы с падением вертолетов в море были далеко не редким явлением в гарнизоне, поэтому и воспринимались они относительно спокойно.
— А что, нельзя их поднять со дна и восстановить? — спросил капитан.
Подполковник оглянулся через плечо на оперуполномоченного и снисходительно улыбнулся.
— Теоретически, конечно, можно, — ответил он, а затем, выдержав паузу, добавил: — Если бы глубина Баренцева моря была как у вас, в Азовском.
Как и все коренные северяне, Войтенко тоже считал необходимым лишний раз отметить, в каком суровом крае прослужил службу он в сравнении с курортным регионом, откуда прибыл Чернов. Игорь никак не отреагировал на эту колкость, а продолжал внимательно слушать инженера. А тот в свою очередь продолжал:
— У нас в море глубина в некоторых местах достигает шестисот метров. Это хорошо, если вертолет упадет возле берега, его водолазы смогут найти и провести необходимые подводные работы. А если на глубине? Во-первых, его давлением может раздавить. Во-вторых, даже если он будет на глубине ста или двухсот метров, кто его будет искать и поднимать? Для этого нужна глубинная техника. И, в-третьих, установить координаты падения не сложно, но нужно учитывать подводные течения. Через сутки вертолет может оказаться в нескольких милях от места падения. Использовать батискаф — удовольствие не из дешевых, поэтому нам гораздо проще и дешевле списать вертолет, чем его поднимать, а потом восстанавливать.
Немного подумав, Войтенко опять повернулся лицом к Игорю и уже другим тоном добавил:
— Есть еще и четвертый фактор. Летчики — народ суеверный. Как ты думаешь, кто-то захочет летать на вертолете, который упал в море?
Он усмехнулся, цокнул языком и продолжил:
— То-то же, затонувший вертолет, как затонувший корабль, обречен на гибель. Например, возьми судьбу парохода 'Адмирал Нахимов'. До того как стать 'Нахимовым', он имел название 'Берлин' и использовался вермахтом как транспортное и госпитальное судно. В январе 1945 года был торпедирован нашими катерами и окончательно подорвался на своей же мине на траверзе порта Данциг. Он затонул и только в 1947 году был поднят и восстановлен в Германии. В 1986 году он столкнулся с сухогрузом в Черном море и опять затонул.
Аналогичная судьба у крейсера 'Варяг'. Его после затопления подняли японцы, потом вернули царской России. Затем отправили в Англию на ремонт, но при буксировке он сел на мель, и, в конечном счете, ничего не оставалось делать, как его распилить на металлолом. Так что не будут летчики летать на поднятом со дна моря вертолете. Нет, не будут.
Войтенко поправил фуражку и погрузился в свои мысли.
Так, за интересной беседой, незаметно пролетело время в пути, и 'УАЗ' подъехал к штабу полка. Игорь вылез из автомобиля, поблагодарил инженера и направился в казарму.
Прапорщик Солоха, как всегда, сидел в баталерке и сосредоточенно считал простыни. Увидев, Чернова, он вскочил с места и подбежал к нему:
— Старшина полка прапорщик Солоха, — представился он. — Здравия бажаю, товарищ капитан. Что- то вы не больно жалуете земляков. В гости не заходите, а ведь обещали с бойцами воспитательную работу провести.
Для старшины земляками были все, кто прибыл на Север с Украины, причем неважно из какой области.
— Александр Николаевич, я свои обещания помню. Вот как раз сейчас и зашел для того, чтобы изучить личные дела матросов, а потом, с кем посчитаете нужным, пообщаюсь индивидуально, — на ходу сориентировался Чернов. — Вы мне дайте на денек-другой личные дела матросов, я их у себя изучу и сразу
